Ксения Ползикова-Рубец - Они учились в Ленинграде

• Название: Они учились в Ленинграде
• Автор: Ксения Ползикова-Рубец
• Издательство: Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР
• Жанр: Детская проза
• Год: 1954

Книга «Они учились в Ленинграде» написана учительницей истории — Ксенией Владимировной Ползиковой-Рубец. В суровое время Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда она работала в одной из школ, не прекращавшей учебных занятий.

В основе книги лежит дневник автора, который она вела в 1941–1944 годах.

События, рассказанные в книге, подлинные, но большинство имен учеников и педагогов изменено.

К. В. Ползикова-Рубец умерла в 1949 году. Ее правдивая книга говорит о любви к Родине, о героическом труде школьников и учителей в дни обороны Ленинграда.

---

— Спасибо, спасибо, Коля, запомню обязательно. Эвакуация оборвалась внезапно. Враг стал бомбить железнодорожные и водные пути.

Ленинград стал фронтом

9 сентября 1941 года

Теперь я знаю, что значит «бомбежка».

Вчера вечером все были дома. В квартире шла обычная жизнь после трудового дня.

«Воздушная тревога, воздушная тревога, воздушная тревога!» — громко оповещает радио. Сирены воют во дворах домов, слышатся протяжные гудки, свистят тревожно паровозы. Мы понимаем, — враг над городом. Двенадцатилетняя Нина спешно гасит в кухне примус, ее мать хватает противогаз и спешит на чердак; кто-то бежит по коридору и напоминает: «Проверьте светомаскировку!» Я спешу одеться.

И вдруг дом сотрясается от взрыва… Дверь в коридор открывается сама собой. Гул самолетов в воздухе. Вновь отвратительный свист падающей бомбы…

Дом качнуло… Коридор и кухня ярко осветились каким-то желтым, необычайным светом. Бегу туда. Окно раскрыто, и мне ясно: горит что-то во дворе.

Выбегаю на лестницу. Вася Кадушин, ученик 7-го класса, и еще какие-то мальчики бесстрашно гасят «зажигалки», засыпая их песком. Во дворе светло как днем. Мне показалось: горят три «зажигалки».

— Что вы, — «три»!.. — говорит по окончании тревоги Вася. — Я сам потушил три, да еще ребята тушили и дворник.

Поднимаюсь на чердак; на горизонте полыхает море огня, и над ним, даже во мраке ночи, виден густой черный дым. Временами что-то взрывается внутри бушующего красного пламени, и оттуда выбрасываются целые снопы ярких искр. Больно, очень больно, но не за себя. Больно за Родину, за наш город.

Что это горит? Вокзал, заводы, склады? Гневом наполняется сердце.

10 сентября 1941 года

Вчера было девять воздушных тревог. Очень утомительно по нескольку раз в день обегать госпитальные палаты, отправляя в бомбоубежище всех, кто может ходить. Тяжело раненных мы оставляем в палатах. В операционной и перевязочной работа продолжается.

— Доктор Нина Петровна оперировала сегодня в течение четырех тревог, — рассказывает мне Ира, — и так спокойно, точно ни ей, ни больным ничего не грозит. Только выйдя из операционной, сказала: «Пусть мне в ординаторскую принесут крепкого чаю».

— Прекрасно работают и держат себя в операционной ваши девушки, — говорит мне очень требовательная хирургическая сестра.

11 сентября 1941 года

При бомбежках большинство населения спускается в бомбоубежища. Многие матери с детьми еще с вечера отправляются туда. Понятие «бомбоубежище» входит в сознание ленинградцев как нечто совершенно необходимое, всегда существовавшее.

В одну из бомбежек был поврежден бывший дворец графов Шуваловых на Фонтанке. На другой день в очереди передо мной стояла старушка и повествовала:

— Разбомбило на Фонтанке господский дом. Жили там раньше господа, графья… Папаша мой у них дворником служил. Комната была у нас около подъезда. И как сейчас помню: налево конюшни и каретный сарай, направо подвал, а вот уж где у них было бомбоубежище, — никак припомнить не могу. Девчонкой еще я тогда была.

Дружный хохот всей очереди был ею воспринят с обидой.

— Над чем смеетесь? Старому человеку забыть простительно.

Убежища, конечно, играют в нашем городе огромную роль и спасают тысячи человеческих жизней.

В случае обвалов откапывают людей команды МПВО. Это очень опасная работа: малейшая неосторожность, и может рухнуть стена, обрушиться балка. Но наши мальчики принимают участие в этой работе.

Они с гордостью рассказывают мне:

— Мы теперь в команде МПВО.

— Что же вы там делаете? — спрашиваю я.

— Раскапываем, конечно, — важно отвечает мне один из них. — Я как услышу отбой и вырвусь из бомбоубежища, так хватаю лопату и бегу к дому, — куда бомба попала. Обязательно надо иметь свою лопату, а то у дружинниц не допросишься. А Юра и на крышу с лопатой лезет. Он в своем доме пожарник. Говорит, — лопата и на крыше пригодиться может. Юрку даже отвечать за раскопку назначают, он уже знает, как раскапывать.

— Да и силища у него! — с завистью говорит тщедушный, хрупкий Коля.

— Недавно они отрыли живыми мать и грудного ребенка. Мать вся изранена осколками…

Моя ученица Аня подробно рассказывала мне, как она с ребятами участвовала в ликвидации последствий бомбежки:

— Дежурила я у ворот дома, когда началась бомбежка. Я хотела сделать всё как следует, по инструкции… Первая «зажигалка» попала на крышу сарая и пробила ее. Пламя моментально охватило сарай, и загорелись сухие дрова. Я побежала со всех ног в контору вызывать пожарных. Возвращаюсь и вижу, как мальчики из нашего дома выстроились цепочкой от пожарного крана до сарая, а ведра с водой так и мелькают в их руках. И пламя будто затихает.

Так и погасили пожар до приезда пожарных. Брандмайор сказал:

— Молодцы ребята!

Все оставшиеся в районе ребята, особенно мальчики познакомились друг с другом. Их объединяет общее дело. Один мой ученик говорит:

— До войны мы вечно ссорились и дрались с ребятами из соседних домов, да и со своими жили недружно, а вот война всех сдружила, даже с девчонками ладим.

— Это правда, правда, — подтверждает Слава, — но самое замечательное, что управхозы нас больше не ругают.

— Еще бы, мы сейчас очень полезный народ, — гордо говорит Валя. — Вот теперь мы обматываем водопроводные трубы тряпьем: велели уже готовить дома к зиме. А вчера ходили к соседней школе: там улицы перегораживают баррикадами. И знаете, кто там работает? Наш завуч Антонина Васильевна. Честное слово, сам видел!

Наши мальчики верны себе, они всюду поспевают и всё знают.

12 сентября 1941 года

Я не могу делать ежедневные записи, а нужно бы. Очень устаю, но в госпитале стараюсь казаться бодрой. Все мы привыкли к суровости, но привет, ласковое слово, заботливое письмо вызывают слезы. Очевидно, так у многих.

8 сентября я видела много плачущих ленинградцев. В этот день по городу были расклеены плакаты со стихами старого Джамбула:

Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы, гордость моя!
Мне в струе степного ручья
Виден отблеск невской струи.
Если вдоль снеговых хребтов
Взором старческим я скользну, —
Вижу своды ваших мостов,
Зорь балтийских голубизну,
Фонарей вечерних рои,
Золоченых крыш острия…
Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы, гордость моя!

Люди стояли молча и читали. Многие плакали. Плакала и я.

Было что-то глубоко сердечное в привете оттуда, где люди не знают, как свистит падающая бомба, врываясь в жилой дом. Им больно за нас. Они с нами…

Гордостью за наш город были наполнены слова:

Он отпор отразить готов!
Не расколют его камней,
Не растопчут его садов.
К Ленинграду со всех концов
Направляются поезда,
Провожают своих бойцов
Наши села и города.
Спать не в силах сегодня я…
Пусть подмогой будут, друзья,
Песни вам на рассвете мои,
Ленинградцы, дети мои,
Ленинградцы, гордость моя!

Мы знаем: о нас думают наши родные, друзья, все советские люди. Нас любят и понимают. А нам это помогает жить и работать.

Далеко от нас живет Джамбул. Читая его строки, я представила себе жаркий солнечный день, сады и арык…

Старый акын знает, как нам трудно, и ему захотелось помочь далекому Ленинграду. И он помог нам… Спасибо ему! Спасибо всем, кто думает о нас; а думает о нас вся страна.

14 сентября 1941 года

Вчера я шла по Невскому от Садовой к Адмиралтейству. Солнечный день. На улице много народу. Вдруг страшный грохот. Такой силы звука мы еще не слыхали. За первым выстрелом — второй, третий… Пожилой моряк-командир успокоительно говорит:

— Стреляют наши корабли.

Новый выстрел, и над домами слева поднимается густой черный столб дыма. Стало ясно: стреляют не наши. Я зашла в подъезд дома. Выстрелы усиливались. Улица опустела. Рядом со мной оказался тот моряк, который так недавно успокаивал нас на Невском.

— Что за выстрелы? — спрашиваю я.

— Как это ни невероятно, но, очевидно, — дальнобойные орудия противника. Эти мерзавцы стреляют, меняя дистанцию. Сейчас снаряды ложатся где-то в районе проспекта Майорова.

При этих словах я представила себе высокую гору в пригороде.

Город с нее виден, как на ладони. Помню, как учитель местной школы, стоя на крыльце, показывал нам место, с которого в 1919 году белые смотрели на Петроград и считали, что он будет в их руках через несколько дней. Не вышло тогда, не выйдет и сейчас…

Через полтора часа обстрел прекратился, и жизнь пошла своим чередом: двинулись трамваи, приехала ремонтная лестница для починки линии троллейбуса, улица наполнилась прохожими.