Виллем Элсхот - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Виллем Элсхот
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1972

Книга бельгийского писателя Виллема Элсхота включает в себя: роман «Вилла роз», «Силки» и повести «Сыр», «Танкер», «Блуждающий огонек».

Книги Элсхота, отмечают критики, — это «автобиографии чувства», это ищущая себе возможные «алиби» тайная исповедь автора.

---

Жанна стояла на пороге своего дома, поджидая нас. Видимо, после нашего ухода ее заржавевшая память вдруг озарилась искрой, потому что с другой стороны улицы она радостно крикнула: «Привет, Франс!» — и радушно помахала нам рукой на прощание.

ВАН КАМП

— Отсюда и до самого Пекина никто этому не поверит, — заявил Боорман. — Даю голову на отсечение. Не поверят даже те, кто принимает всерьез старые басни про героев, предпочитавших умереть на костре, чем сказать «да». Старая неряха отвергла наши девять роскошных ассигнаций, а сама топает по всему рынку, стараясь купить подешевле лук и салат. Разве не навлечет на себя божий гнев человек, павший столь низко? Но сколько я ни ломаю голову, я не могу понять причину ее отказа. Одно только мне совершенно ясно: я ей противен так же, как мне, к примеру, противны сопли. Ей противен я сам и все, к чему бы я ни прикоснулся. Я для нее все равно что дерьмо. Но последнее слово за ней не останется — уж на это она может положиться, как на свой костыль. Мне, конечно, не следовало все это затевать, но теперь, когда я уже зашел так далеко, я не подчинюсь ее капризу, и вместе с моими деньгами она заберет назад свою ногу, которая стоит у меня поперек глотки. Ведь это же неслыханно! Всучить человеку деньги, оказывается, труднее, чем выудить их у него. И разве не следует обезвредить, посадить под арест эту фанатичку? Ведь все люди — братья. А как, спрашивается, может развиваться общество, подтачиваемое такими чудовищами изнутри? Уж верно, она то и дело бегает в церковь, а в среду на первой неделе великого поста спешит посыпать главу пеплом, и все же она сработана из листового и углового железа, как и ее лифты: будь по-другому, она не отталкивала бы руку помощи, которую протягивает человек, в свое время, хоть и без злого умысла, причинивший ей горе. Наверно, не так уж часто приходят просить прощения с оливковой ветвью, на которой болтаются девять ассигнаций. И от нее не требовалось даже изъявлений благодарности. Ей надо было только протянуть лапу. Неужели она воображает, что я смирюсь с ее решением и до конца моих дней она будет распоряжаться моим душевным покоем, а я по мановению ее ноги буду лить слезы или веселиться? Нет, она получит эти деньги в соответствии с духом и буквой закона — она не уйдет от них, как преступник не уходит от виселицы. И каждый раз под Новый год она, как рабыня, будет присылать мне свою визитную карточку с сердечной надписью.

Не обижайтесь, Лаарманс, за то, что я повсюду таскаю вас с собой, но вы единственный человек, причастный к этой истории с самого начала, и в случае необходимости вы впоследствии сможете засвидетельствовать, что я испробовал все пути. А пока продолжайте вашу самоотверженную работу на благо нашего любимого «Всемирного Обозрения». Мне же теперь придется подать на эту тетку в суд, потому что иного выхода я не вижу. Стало быть, первым делом надо обратиться к Ван Кампу, который вот уже много лет вполне устраивает меня в роли судебного исполнителя.

Ван Камп выслушал Боормана, записал сумму, о которой шла речь, а затем осведомился о платежеспособности госпожи Лауверэйсен. Он решительно не советовал возбуждать судебный процесс против должника, лишенного денежных средств, потому что в конечном итоге все расходы придется нести Боорману.

— Но эта женщина не должна мне ни одного сантима, — возразил Боорман, начинавший терять терпение.

— А как же эта сумма в восемь тысяч пятьсот франков, о которой вы говорили?

— Неужели это так трудно понять, господин Ван Камп? Я же сказал вам, что я должен ей эти деньги.

— Почему же вы их ей не отдаете? — спросил судебный исполнитель.

Боорман взглянул на меня с отчаянием в глазах.

— Потому что она отказывается принять эти деньги, господин Ван Камп, — сказал я успокаивающим топом. — Если бы она соглашалась их взять, не было бы никакой нужды в вашем вмешательстве.

Ван Камп закрыл лицо руками, словно у него закружилась голова.

— Но если она не хочет брать деньги, значит, вы ничего ей не должны, — возразил он, — или я окончательно спятил?

— Я решаю вопрос о том, должен я ей или нет, — сказал Боорман. — И если я считаю себя должником, то хочу во что бы то ни стало вернуть деньги, даже против ее воли. Или, по-вашему, я должен навсегда утратить покой и держать при себе то, что мне не принадлежит? Об этом не может быть и речи. Вся государственная машина приходит в движение, когда надо помочь мне получить деньги с того, кто не желает платить. Точно так же она должна помочь мне одолеть заимодавца, который не желает принять возвращаемый долг. Я же хочу наклеить ему на пузо мои банкноты, как афишу на стену. А вы — пусковой рычаг этой машины, не так ли? Я попросил бы вас действовать без промедления, господин Ван Камп, и, если можно, оформить документ уже сегодня. Над чем вы, собственно говоря, смеетесь?

— Дорогой господин Боорман, — сказал Ван Камп, — меня разбирает смех при мысли о том, что будет, если она станет упорствовать в своем отказе. Представьте себе, что дело дойдет до суда и председательствовать будет старый Тэхелс. Нервы у него не из крепких, и он, конечно, дойдет до белого каления, прежде чем поймет, о чем, в сущности, идет речь. Так или иначе, это будет великолепный спектакль, и я непременно приду посмотреть. Да свершится воля ваша, господин Боорман, но все же это очень странная история. Никто этому не поверит.

— Никто — отсюда и до самого Пекина, — уточнил я.

— Отлично сказано, сударь, — подтвердил Ван Камп. — И все же я не могу себе представить, что она откажется принять деньги, если я их ей принесу. Потому что вам придется доверить мне эту сумму.

— Господин Лаарманс, прошу вас, — кивнул мне Боорман, и я тотчас же вручил Ван Кампу наш конверт.

— Этот господин — мой секретарь, — пояснил Боорман.

Ван Камп пересчитал деньги, а затем внимательно оглядел ассигнации одну за другой.

— И такой подарочек старуха отказалась принять, — задумчиво пробормотал он. — Очень странно. Я никогда не слыхал ничего подобного. Неужели она боялась, что в конверте сидит гадюка? Но думаю, на этот раз она примет деньги, все ведь выглядит по-другому, когда вы имеете дело с судебным чиновником. Нет, подумайте только, требуется вмешательство судебных инстанций, чтобы заставить человека взять эти чудесные бумажки! Такое бывает только в сумасшедшем доме. Стало быть, как зовут эту необыкновенную старуху? И где она проживает? Если у вас еще есть немного времени, я составлю при вас документик и вы посмотрите, все ли в нем правильно, потому что от вашей затеи можно лишиться рассудка. У меня такое чувство, словно я должен встать на голову, чтобы составить документик должным образом.

Он сел за пишущую машинку и закрыл глаза.

— Она порядочная женщина? — вдруг спросил он. — Меня, конечно, интересует не ее моральный облик, а деловые качества. Я имею в виду качества, которые вы цените как бизнесмен. В таком случае имело бы смысл тактично попросить ее добровольно пойти на уступки и заплатить… я хочу сказать, взять деньги. Дать ей, скажем, неделю, чтобы она одумалась? Если она своевременно не явится к вам, то в понедельник утром она получит мой документик. Вы, конечно, отнюдь не обязаны проявлять деликатность, но, если дело и впрямь дойдет до суда, ваша добрая воля, несомненно, произведет на него самое благоприятное впечатление. Скромность, смиренный вид — все это учитывается, когда вы предстаете перед судьей, который может быть усталым, а то и вовсе хворым, который, возможно, недоволен жизнью из-за того, что прозябает в низовой должности, или страдает от семейных неурядиц, или накануне перебрал лишнего на банкете. В этих условиях любезность по отношению к противнику, проявленная вами, несомненно, настроит судью в вашу пользу. Уверяю вас, господин Боорман, даже внешность человека и та оказывает влияние на исход дела, и того, кто не даст себе труда побриться ради столь торжественного события, могут заставить выложить деньги не только потому, что он не прав, но и — в первую очередь — за то, что он позволил себе явиться в суд со щетиной на подбородке. Проиграл ты дело или выиграл, ты все равно обязан относиться к суду как к торжественнейшему событию в твоей жизни — такому же, как, например, бракосочетание. Судьи не любят, когда человек, слишком уверенный в своей победе, задирает нос, словно судья в черной мантии всего-навсего робот, который — даже против своей воли — должен запустить в его пользу карусель правосудия. Пси кос фанфаронство раздражает Фемиду. Если ваши права бесспорны, а вы, несмотря на это, являетесь в суд как побитый, но чистенький песик, который готов по первому сигналу завилять хвостом, а тем временем трепещет от страха перед богиней правосудия и ее слугами, тогда суд с величайшей радостью осчастливит вас изъявлением высшей справедливости, и вам останется лишь скакать от благодарности. Короче, я могу посоветовать только одно: давайте я сначала ей напишу.