Виллем Элсхот - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Виллем Элсхот
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1972

Книга бельгийского писателя Виллема Элсхота включает в себя: роман «Вилла роз», «Силки» и повести «Сыр», «Танкер», «Блуждающий огонек».

Книги Элсхота, отмечают критики, — это «автобиографии чувства», это ищущая себе возможные «алиби» тайная исповедь автора.

---

Рядом с норвежцем за столом сидел господин Мартен, делец из Нанта, сорока восьми лет, кудрявый и в золотых очках. Не в пенсне, а в настоящих очках с дужками, которые зацепляют за уши, как у немецких профессоров на сатирических картинках. Он был не то вдовец, не то разведен. Около года назад он прожил несколько недель в «Вилле» и произвел прекрасное впечатление на всех господ и дам, включая госпожу Брюло. Тогда он уехал, а через шесть месяцев вернулся, но уже не один. На этот раз с ним была толстая полька лет под пятьдесят и ее мать. После того как радость встречи немного остыла, он уплатил за три месяца вперед не только за себя, но и за двух дам из расчета четырнадцать франков в день, так как госпожа Брюло взяла за мать и дочь вместе лишь девять франков. При этом он потихоньку что-то сказал госпоже Брюло, на что она ответила, бросив косой взгляд на младшую польку: «Да, конечно. Нет, ничего».

«Вы увидите, они обе очень симпатичные», — сказал Мартен, и они втроем перенесли две кровати в одну большую комнату.

Все трое жили в «Вилле» уже больше полугода, однако после щедрой выплаты за первые три месяца пока ничего не платили, что, естественно, было неприятно как им самим, так и госпоже Брюло. Для матери это было не так страшно, но Мартен и младшая полька чувствовали себя отвратительно. На нем лежала ответственность, так как это он привез их сюда, а она, видимо, считала себя виноватой. Четвертый и пятый месяц господин Мартен старался быть полезным, делясь своим опытом с господином Брюло и помогая советом в его процессе, но начиная с шестого месяца отношения между ним и хозяевами стали такими напряженными, что эти попытки пришлось прекратить. Господин Мартен редко участвовал в общем разговоре за столом, время от времени он вытирал пот со лба и по возможности старался избегать взгляда господина Брюло, в котором можно было прочесть: «Я не спускаю с тебя глаз, парень». Младшая полька, которую звали Марией и к которой обращались как к госпоже Мартен, явно тяготилась безысходной неопределенностью ситуации. Если б госпожа Брюло точно знала, что на уплату рассчитывать нечего, то самое страшное оставалось бы позади. А так все было просто ужасно. И все же Мария не решалась приблизить развязку, признавшись госпоже Брюло, как и действительности обстоит дело. И Мария страдала, видя, как на лице госпожи Брюло сомнение сменяет надежду и возможность мирного урегулирования тает на глазах. Да, эта полька была, в сущности, неплохая женщина и жаждала облегчить участь госпожи Брюло. Она готова была даже переехать в другой пансион, чтобы не причинять больше неприятностей мадам, но господин Мартен и слышать об этом не хотел; это значило бы втянуть в историю еще кучу народу, к тому же переезд сам по себе создавал дополнительные трудности. Мать занимала нейтральную позицию, прикрываясь плохим знанием французского языка, и делала вид, что мучается постоянной зубной болью, пытаясь ввиду приближающейся развязки заручиться сочувствием окружающих. А госпожа Брюло продолжала с истинно христианским терпением включать каждый бутерброд и каждый кусок мыла в не оплачиваемый постояльцами счет.

В комнате рядом с Мартенами жили три молодые дамы из Будапешта, три сестры, имена которых выговорить невозможно. Красивые девушки, особенно младшая — высокая, бледная, с красной лентой в черных волосах, расчесанных на прямой пробор, отчего белый лоб казался еще выше. Каждый день они уходили на прогулку, получали массу писем и ели больше шоколада, чем мяса и хлеба. Расплачивались они с трудом, то на день раньше, то на неделю позже, но все же платили, да притом самой различной валютой. В основном, правда, американскими банкнотами и английскими фунтами.

Рядом с госпожой Дюмулен за столом сидел господин Книделиус, коротышка, на вид лет шестидесяти, хотя мог быть и моложе и старше. Голландец по происхождению, он тридцать лет безвыездно жил на Яве. И вот теперь на старости лет возгорелся желанней повидать родину, пород тем как покончить счеты с жизнью там, среди рисовых полей, обратив лицо к пылающему солнцу тропиков. Он сошел на берег в одном из портов Средиземного моря, пользуясь случаем посмотреть на Эйфелеву башню и могилу Наполеона. И вот уже три месяца он жил на «Вилле», не делая ни малейшей попытки преодолеть последние четыреста километров, отделявшие его от места рождения. Все это вместе с некоторыми другими странностями в поведении господина Книделиуса внушало женщинам какой-то страх. Однажды, например, он сильно поранил палец, кровь текла ручьем, но он как ни в чем не бывало продолжал зашнуровывать ботинки и, лишь покончив с этим, сунул палец в рот. И хотя он ходил шаркающей походкой и говорил тонким голосом, все же сразу чувствовалось, что господин Книделиус долго жил в таинственной романтической стране, где ползают огромные пауки и где по ночам слышно рычание тигров, совершающих прогулки при лунном свете. У него, очевидно, было несколько имен, так как на его письмах всегда стояло: «Глубокоуважаемому господину Я. А. Д. Книделиусу». Госпожа Брюло почему-то считала, что он немного глуховат, и разговаривала с ним всегда очень громким голосом или даже жестами, хотя слух у него был такой же острый, как слух охотника на дичь.

В «Вилле» жила также девушка, которая уверяла, что родилась в Бретани и добывала свой хлеб уроками музыки. Ее звали Жанной де Керро. Она приехала вечером, успели только рассмотреть, что она хромает, и больше никто не заметил ничего особенного. Однако на следующий день при свете солнца обнаружилось, что на шее у нее белые пятна, затылок напоминает кожуру кокосового ореха и очень странные волосы: казалось, что их можно, как шафран, растереть в пыль пальцами. Перед едой она всегда принимала пилюли. Из-за всего этого никто не хотел сидеть с ней рядом за столом. В конце концов госпожа Брюло посадила ее между Асгардом, который не осмелился бы протестовать, и пустым стулом, перед которым был поставлен прибор, чтобы создать для начала впечатление, что здесь кто-то будет сидеть. Привыкнут. Не сажать же ее между двух пустых стульев.

Двенадцатым и последним постояльцем был молодой немец по фамилии Грюневальд, который работал где-то в конторе и не отличался хорошими манерами. Так, например, он начинал насвистывать за столом, если очередное блюдо подавали недостаточно быстро. Он, кроме того, разрезал все мясо на кусочки и потом съедал его сразу, пил много вина, белого и красного вперемежку. Надо сказать, что стоимость вина не включалась в счет, и каждый мог пить сколько влезет. Госпожа Брюло наливала его в бочонки, которые стояли рядом в погребе — бочонок красного и бочонок белого. Оно обходилось ей не более пятидесяти сантимов за литр. И, сообщая будущему постояльцу условия жизни в «Вилле роз», она никогда не забывала добавить: «Вино бесплатно». Господин Брюло утверждал, однако, что белое вино вредно действует на нервы и что чрезмерное употребление красного также опасно. Себе он сильно разбавлял вино водой, и постояльцы следовали его примеру, отчасти потому, что стеснялись, отчасти потому, что были мнительны и суеверны. Только Грюневальд пил вино без воды, литр днем и литр вечером. Очевидно, у него были стальные нервы. Старый нотариус попробовал однажды воздействовать на него сарказмом.

«Передайте вино господину Грюневальду», — сказал Брюло, хотя в непосредственной близости от немца стояло уже несколько бутылок. Тот немного смутился, видно было, что в душе его происходит борьба между правилами хорошего тона и желанием выпить, но верх одержало, как всегда, последнее. Таким образом, он и на будущее отстоял свое право. Удивительно, что госпожа Брюло, казалось, не очень сердилась на него. Он по-прежнему платил пять франков в день, хотя, учитывая, сколько он выпивает вина, можно было брать с него подороже.

Кроме господина Кольбера, так зло шутившего над норвежцем и приходившего в «Виллу» только обедать, у госпожи Брюло обедал и ужинал еще высокий бледнолицый человек по имени Бризар. Отличный парень, но меланхолик. Он был архитектором. Целыми днями он работал в мастерской при электрическом свете и жаловался, что, несмотря на его бороду, хозяин называет его сопляком. Возможно, он влюбился в Париже, а может быть, ему просто не хотелось возвращаться к матери в Вогезы, откуда он был родом. Он жил в районе вокзала, с которого прибыл в Париж несколько лет назад, и очень любил, когда кто-нибудь из постояльцев «Виллы» выходил пройтись после ужина и провожал его до дому. По дороге он рассказывал о родных краях и никогда не забывал посоветовать своему случайному спутнику при первой возможности посетить Муаянмутье, которую он считал самой прекрасной деревней в мире.

IV. КУХНЯ

Пища для всех постояльцев приготовлялась, естественно, на кухне, а кухня помещалась в нижнем этаже и смотрела на улицу единственным окном; к этому всегда открытому окну служанки подходили послушать уличного певца; через него же доставлялись продукты и подавалась милостыня нищим. Трех из них госпожа Брюло признавала официально и распорядилась подавать им объедки скоропортящихся блюд. Но приходили также «аутсайдеры», побиравшиеся здесь лишь тогда, когда в этот район их приводили другие дела, В милостыне никому не отказывали, и если вся еда была роздана, то девушки тянули жребий, кому из них пожертвовать пятачок. Выигравшая радовалась, а проигравшая утешала себя мыслью, что, раз ей не везет в игре, повезет в любви.