Мария Беседина - Москва акунинская

• Название: Москва акунинская
• Автор: Мария Беседина
• Издательство: Фолио-СП, Олимп
• Жанр: Филология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-94966-151-2, 978-5-7390-2085-7

Быть может, в наши дни и удастся найти человека, не читавшего романов Бориса Акунина, но уж точно не найдешь того, кто не слышал бы о них. Один из центральных персонажей «фандоринского» цикла романов — Москва. Огромный город, на улицах, площадях и в домах которого разворачивается действие детективной эпопеи, но… все ли адреса указаны правильно? Какова доля авторского вымысла? Что, наконец, из описанного в романах Акунина сохранилось до наших дней? Читателю представится возможность собственными глазами увидеть те места, где происходили запомнившиеся эпизоды романов о Фандорине, вообразить прежний облик знакомых улиц. В книге речь пойдет не только о произошедших на них событиях романов, но и о реальной истории этих мест.

---

Носильщики в кожаных фартуках с бляхами (вокзальные — значит, барин на железке приехал) вносили в дом всякую всячину: связки книг, какие-то колеса на каучуковых шинах с блестящими спицами, медный сияющий фонарь, трубки со шлангами» («Любовник Смерти»; Сенька, а вместе с ним и читатель видят детали «Ковра-самолета»).

Здесь же, в Ащеуловом переулке, с безуспешно выслеживавшим «Заику» Вельтманом произошло «страшное и таинственное происшествие»: бдительно охраняющий Фандорина Маса задал непрошеному соглядатаю трепку. Недалекий Вельтман в своем донесении придал событию мистическую окраску: возле «некоей подворотни» патологоанатом, по его словам, «оказался схвачен сзади за ворот — с чудовищной, нечеловеческой силой, так что едва не оторвался от земли. Раздалось жуткое, леденящее кровь шипение, и злобный, свистящий голос, от одного воспоминания о котором у меня и сейчас стынет кровь в жилах, просипел слово, похожее на заклятье. Я запомнил это заклинание: ТИКУСЁ1 Дорого бы я отдал, чтобы узнать, в чем его смысл. В следующий миг на мою несчастную, переставшую что-либо понимать голову обрушился страшный удар, и сознание милосердно меня покинуло» («тикусе» — дословно «скотина», в более широком смысле — «человек с инстинктами и потребностями животного»).

Конечно, было бы приятно найти конкретный адрес сретенской квартиры Фандорина, но, к сожалению, более точных указаний Акунин не дает.

Нет ни одной узнаваемой приметы и для определения того переулка, в котором стоял «опрятный каменный особнячок» — жилище Амалии Бежецкой. Акунин сообщает только, что переулок был «узкий» и «горбатый», но это не говорит ни о чем: как мы с вами помним, в период «сталинской» реконструкции все улицы и переулки центра были по возможности расширены и спрямлены. И в сретенских переулках тоже были снесены лепившиеся к стенам домов лавчонки, уничтожены палисадники… Определение «горбатый» может быть намеком на особенность геологического положения Сретенки — одного из самых высоких мест Кучкова поля, «Сретенской горы», а может просто образно характеризовать неровность мостовой — если уж ухабами была покрыта Тверская, то что было ждать от укромного переулка! Описание самого дома тоже не выручает, хотя Акунин добросовестно позволяет читателю «разглядеть его как следует: мезонин с зеленой крышей, на окнах гардины, парадное крыльцо с козырьком. Медной таблички на двери что-то не видно». Может быть, и имеется в виду какое-то конкретное, сохранившееся до наших дней (разумеется, в измененном виде) здание, а может быть, это так называемый собирательный образ?

Акунин отдает должное значению Сретенки в жизни города. Именно здесь, покинув дом «египетской царицы», проходят, направляясь в «Крым», Фандорин и Ахтырцев: «На улице, вдохнув свежего воздуха, Ахтырцев несколько ожил — на ногах стоял крепко, не качался, и Эраст Петрович счел возможным более его под локоть не поддерживать.

— Пройдемся до Сретенки, — сказал он. — Там я посажу вас на извозчика. Далеко ли вам до дому?

— До дому? — В неровном свете керосинового фонаря бледное лицо студента казалось маской. — Нет, домой ни за что! Поедемте куда-нибудь, а? Поговорить хочется. Вы же видели… что они со мной делают. Как вас зовут? Помню, Фандорин, смешная фамилия. А я Ахтырцев. Николай Ахтырцев» («Азазель»).

По Сретенке «шли бок о бок» террорист Грин («Статский советник») и его боевая подруга Игла. Здесь проезжали на извозчике (которого Фандорин фамильярно называет «Вологда», подметив, что «ванька… вовсю налегал на «о») Эраст Петрович и Зюкин, следившие за Линдом и его сообщником Почтальоном («Коронация»): «Фандорин вдруг замахал, чтобы мы подъезжали.

— Взяли извозчика, едут к Сретенке, — сообщил он, садясь рядом со мной.

— Давай, Вологда, следом. Только не прижимайся».

В районе Сретенки, убив «толкового агента Клюева», от Фандорина ускользает, чтобы через несколько минут погибнуть самому, немецкий резидент Кнабе: «На углу Сретенского бульвара немец снова обернулся и, прицелившись чуть дольше, дунул из ствола дымом. В тот же миг Клюев рухнул навзничь, прямо на Эраста Петровича. Один глаз испуганно смотрел коллежскому асессору в лицо, вместо второго образовалась красная яма.

— Ваше высоко… — шевельнулись губы и не договорили» («Смерть Ахиллеса»).

А чем же была так важна Сретенка для Москвы? До сих пор мы с вами говорили только о ее близости к Трубе; поглядев на карту, сразу определяешь, что по соседству находилась и Сухаревка: «Шел Сенька с Сухаревки через Сретенские переулки…» («Любовник Смерти»).

Сретенка традиционно была торговой улицей — магазины и лавки располагались на ней буквально вплотную друг к другу, даже в подворотнях стояли прилавки мелких торговцев. «На Сретенку, в лавку Сафатова, поступила необыкновенной доброты солонина под названием «Антрекот»… По 16 коп. за фунт, одна мякоть, может заменить ветчину самого высшего сорта», — читает типичное для того времени, хотя и «ненужное» для проводимого Фандориным следствия газетное объявление Тюльпанов («Пиковый валет»). А помните, как в «Коронации» вынужденный скрываться Фандорин придумывает, как ему замаскировать своего спутника Зюкина?

«— Кем бы вас нарядить? Пожалуй, сделаем вас чиновником, класса этак шестого-седьмого. На меньший чин вы никак не смотритесь. П-посидите тут, я схожу на Сретенку в магазин готового платья для военных и чиновников. Заодно и себе что-нибудь присмотрю. У нас в России человеку легче всего спрятаться за мундиром», — рассуждает он.

Наивный и добрый Сенька Скориков, отправившись навестить «братика Ванюшу», «присмотрел в игрушечном магазине на Сретенке кобылку лаковую, с мочальным хвостом и белой гривой», так как полагал, что жалоба ребенка на то, что «недобрые люди» «нивкакую» (орфография оригинала) не хотят подарить малышу лошадку, относится к игрушке, а не к живому пони. Как известно читавшим роман, именно кража денег для покупки подарка вынуждает Сеньку бежать на Хитровку.

Кроме магазинов, на Сретенке в изобилии имелись трактиры и дешевые меблированные комнаты.

К концу XIX в. сретенские слободы, конечно, давно исчезли, и в переулках селились небогатые купцы, чиновники, дворяне. На самой Сретенке и в переулках стояло значительное число храмов, причт которых тоже жил поблизости. Упомянутая в «Азазеле» церковь Успенья в Печатниках, построенная в 1695 г., к счастью, сохранилась до сих пор — строение № 3.

Однако на Сретенке жили не только смирные, солидные обыватели — сыграла роль близость знаменитого Сухаревского толкучего рынка и все той же Грачевки.

Сложилась интересная ситуация: вперемешку с тихими, сонными переулочками располагались настоящие злачные места, закоулки, населенные представителями городского дна. Особо выделялись Большой Колосов (с 1907 г. — Большой Сухаревский) и Соболев (с 1906 г. — Большой Головин) переулки, практически полностью застроенные публичными домами. В Большом Колосовом переулке, кроме того, стоял дом, называвшийся в просторечии «Арбузовская крепость» (владение № 9, полностью перестроен в 1904 г.), — притон, обитатели которого были раскрепощены настолько, что приводили в ужас даже видавших виды соседей.

Вспомните, как Инеска ведет своего «Эрастушку» с Грачевки к жертве неудавшегося нападения Декоратора — «Глашке Белобоке с Панкратьевского. Она его, ирода, хорошо запомнила — мало глотку ножиком не перехватил, Глашка по сю пору шею платком заматывает».

Панкратьевский переулок существует на карте Москвы и сейчас. Вкратце его история такова: после изгнания поляков в 1606 г. этот земельный участок, входивший в так называемую Сретенскую сотню, был пожалован князю Дмитрию Пожарскому, который поселил там своих людей и назвал новостройку Новой слободой. Примерно тогда же была заложена и церковь св. Панкратия, и тот край Новой слободы, где она стояла, стали звать Панкратьевской слободой — отсюда и название переулка. Церковь была достаточно велика, и в ней находился ряд чтимых москвичами икон. Собственно, святому Панкратию был посвящен лишь один из приделов храма, освященный в 1702 г., а главный престол был во имя Спасителя. Рядом стояли дома священника и причта. Этот комплекс, представлявший собой не только историческую, но и художественную ценность, был уничтожен в 1929 г. Панкратьевской церкви не повезло: помимо того что, как культовое сооружение, она вызывала раздражение у «воинствующих безбожников», переулок, в котором стоял комплекс, был как бы «продолжением» близлежащего Сухаревского рынка. Одной из специализаций Сухаревки была торговля антиквариатом — как фальсифицированным, так и подлинным. Те магазины, в которых действительно можно было купить старинную мебель, посуду, кружева или иконы, были предусмотрительно удалены с шумной площади в более респектабельный Панкратьевский переулок. С ликвидацией Сухаревки суждено было погибнуть и этим «лавкам древностей», а заодно карающий меч революции заехал по приходской церкви. В московских газетах того времени об этом «подвиге» упоминалось как о достижении: на месте храма выстроили два безликих пятиэтажных корпуса (№ 6).