Джейн Остен - Чувство и чувствительность [Разум и чувство]

• Название: Чувство и чувствительность [Разум и чувство]
• Автор: Джейн Остен
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988

Эта книга была самой любимой для многих поколений женщин всего мира. Ею зачитывались в аристократических гостиных, литературных салонах и сельских усадьбах, ее прятали от родителей гимназистки, для которых роман Джейн Остин становился буквально «школой жизни». И сейчас эта книга, навеки вошедшая в золотой фонд мировой литературы, не утратила ни капли своего неподражаемого очарования, изысканности и блеска...

---

Глава 22

Марианна всегда не терпела наглости, вульгарности, невоспитанности и даже иных вкусов, кроме своих собственных, и все эти дни находилась в таком расположении духа, что девицы Стил уж никак не могли ей понравиться, и она отвергала все их попытки сойтись с ней поближе. Этой-то холодностью, обрывавшей все их изъявления дружбы, Элинор и объясняла предпочтение, которое вскоре обе они начали оказывать ей, и особенно Люси, не упускавшая случая вступить с ней в разговор и расположить к себе непринужденной откровенностью.

Люси отличалась природной остротой ума, ее наблюдения нередко казались меткими и забавными, а потому на полчаса Элинор порой находила ее приятной собеседницей. Однако ее способности не подкреплялись образованием, она была невежественна и никогда не пыталась воспитать свой ум с помощью книг. Как ни старалась она выставлять себя в самом выгодном свете, ей не удавалось скрыть от мисс Дэшвуд, насколько малы ее познания, насколько она не осведомлена в самых, казалось бы, обычных предметах. Элинор видела, что образование могло бы развить и облагородить способности, оставшиеся в небрежении, и жалела ее, но видела она также, и без всякой снисходительности, отсутствие душевной утонченности, нравственных устоев и уважения к себе, которые ее угодливость, льстивость и раболепствование перед обитателями Бартон-парка выдавали ежечасно. А потому она недолго могла находить удовольствие от общества особы, в чьей душе фальшь сопутствовала невежеству, чья необразованность мешала им беседовать как равным и чье поведение с остальными лишало всякой цены знаки внимания и уважения, оказываемые ей.

— Вы, полагаю, сочтете мой вопрос странным, — как-то сказала Люси, когда они вместе шли из Бартон-парка в Коттедж, — но, прошу вас, ответьте, знакомы ли вы с матерью вашей невестки, с миссис Феррарс?

Элинор, бесспорно, сочла такой вопрос более чем странным, что и отразилось на ее лице, когда она ответила, что с миссис Феррарс не знакома.

— Ах, неужели! — воскликнула Люси. — Меня это удивляет, потому что, казалось мне, вы могли видеть ее в Норленде. В таком случае вы вряд ли можете рассказать мне, какова она.

— О да, — ответила Элинор, остерегаясь высказать свое мнение о матери Эдварда и не испытывая ни малейшей охоты удовлетворить то, что могла счесть лишь вульгарным любопытством. — Я ничего о ней не знаю.

— Вы, конечно, сочли очень странным, что я навожу о ней справки подобным образом, — сказала Люси, внимательно вглядываясь в лицо Элинор, — но, быть может, есть причины… Если бы я осмелилась… И все же льщу себя надеждой, вы поверите, что это не праздное, не дерзкое любопытство.

Элинор вежливо сказала, что подобная мысль была от нее далека, и несколько минут они шли в молчании. Нарушила его Люси, которая вернулась к прежней теме, сказав робким голосом:

— Мне невыносимо думать, что вы сочли меня вульгарно любопытной. Право, я готова сделать что угодно, лишь бы не выглядеть такой в глазах особы, чье доброе мнение стоит так дорого. И, натурально, вам я могла бы довериться без опасений. Мне был бы неоценим ваш совет, как следует поступить в столь неловком положении, в каком я очутилась. Однако докучать вам у меня повода нет. Как жаль, что вы незнакомы с миссис Феррарс!

— И мне жаль, — в большом изумлении произнесла Элинор, — если мое мнение о ней могло бы сослужить вам пользу. Но, право, я понятия не имела, что семья эта вам знакома, а потому, признаюсь, была немного удивлена подобным вопросом о характере миссис Феррарс.

— А, конечно, конечно! Я вполне это понимаю. Но если бы я смела рассказать вам все, вы перестали бы удивляться. Пока миссис Феррарс для меня никто, но может настать время… и это в ее воле… когда мы окажемся в очень близком родстве…

При этих словах она стыдливо потупилась, бросив лишь один быстрый взгляд на свою спутницу, проверяя, какое они произвели впечатление.

— Неужели! — воскликнула Элинор. — Как же так? Вы знакомы с мистером Робертом Феррарсом? Возможно ли? — Мысль, что у нее будет такая свойственница, вовсе ее не обрадовала.

— Ах нет, не с мистером Робертом Феррарсом, — ответила Люси, подчеркивая имя. — Я ни разу в жизни его не видела. Но с его, — добавила она, устремив пристальный взгляд на Элинор, — старшим братом.

Что почувствовала Элинор в этот миг? Изумление, которое было бы столь же мучительным, как и сильным, если бы к нему тотчас не примешалось недоверие. Она повернулась к Люси в немом недоумении, не понимая причины или цели подобного признания, и, хотя цвет ее лица изменился, она все больше утверждалась в своем недоверии и не боялась заплакать или упасть в обморок.

— Натурально, вы удивлены, — продолжала Люси, — откуда вам было знать? Полагаю, он ни словом не намекнул ни вам, ни вашим близким. Потому что это было решено держать в глубочайшей тайне, и я до сих пор свято ее соблюдала. Никто из моих родных, кроме Анны, ничего об этом не знает, и я никогда бы вам даже не намекнула, если бы не чувствовала, что могу без колебаний положиться на вашу сдержанность. И, право же, я вдруг подумала, что мои расспросы про миссис Феррарс, наверное, должны показаться странными, а потом решила объяснить их причину. И, полагаю, мистер Феррарс не будет недоволен, когда узнает, что я доверилась вам: ведь я знаю, как высоко он чтит все ваше семейство и смотрим на вас, мисс Дэшвуд, и двух других барышень, как на родных сестер… — Она выжидающе умолкла.

Элинор на несколько мгновений онемела от растерянности, так она была поражена. Но затем, принудив себя заговорить и тщательно выбирая слова, произнесла со спокойствием, которое в достаточной мере скрывало ее изумление и горечь:

— Могу ли я спросить, давно ли вы помолвлены?

— Вот уже четыре года.

— Четыре!

— Да.

Элинор, как ни была она потрясена, все еще была не в силах поверить.

— Я только на днях услышала, что вы вообще знакомы.

— Тем не менее знакомы мы очень давно. Видите ли, он довольно долго был поручен заботам моего дядюшки.

— Вашего дядюшки?

— О да! Мистера Прэтта. Разве он никогда не упоминал про мистера Прэтта?

— Кажется, он что-то говорил, — ответила Элинор с большим самообладанием, которое укреплялось по мере того, как возрастало ее волнение.

— Он четыре года жил у дядюшки в Лонгстейпле неподалеку от Плимута. Тогда и началось наше знакомство, ведь мы с сестрицей часто гостим у дядюшки. И там же мы заключили помолвку, но уже через год после того, как кончился срок его ученичества. Только он все равно постоянно приезжал к нам. Как вы легко можете вообразить, я не хотела действовать тайком, без согласия его матушки, но я была слишком молода, слишком горячо его любила и не последовала голосу благоразумия, как было должно… Ведь, мисс Дэшвуд, хотя вы и не знаете его так хорошо, как я, все же, полагаю, вы могли заметить, что он очень способен завоевать девичье сердце.

— Бесспорно, — ответила Элинор, сама не зная, что говорит. Однако после минутного размышления она добавила с прежней верой в честь Эдварда и его любовь к ней, вновь убедив себя в лживости своей собеседницы: — Вы помолвлены с мистером Эдвардом Феррарсом! Признаюсь, ваши слова так меня удивили, что, право… прошу вашего извинения, но, право же, тут какое-то недоразумение. Невозможно, чтобы мы имели в виду одного и того же человека. Вероятно, здесь либо ошибка в имени, либо есть какой-то другой мистер Эдвард Феррарс.

— Нет, какая же ошибка! — воскликнула Люси с улыбкой. — Я говорю про мистера Эдварда Феррарса, старшего сына миссис Феррарс, проживающей на Парк-стрит, брата вашей невестки миссис Джон Дэшвуд. Согласитесь же, что я не могу ошибиться в имени человека, от которого зависит все мое счастье.

— Очень странно, — сказала Элинор в мучительном недоумении, — что я ни разу не слышала, чтобы он хотя бы упомянул ваше имя.

— Но что тут странного, если вы представите себе наше положение? Важнее всего нам было сохранить это дело в секрете. Вам ведь ни я, ни моя семья неизвестны, и потому причины упомянуть в беседах с вами мое имя представиться никак не могло. И он всегда особо опасался, как бы его сестрица чего-нибудь не заподозрила, и уж одного этого довольно, чтобы он остерегался называть мое имя.

Люси замолчала. Уверенность Элинор была сильно поколеблена, но не ее самообладание.

— Вы помолвлены вот уже четыре года! — сказала она твердым голосом.

— Да. И одному небу известно, сколько еще нам придется ждать. Бедняжка Эдвард. Это приводит его в такое уныние! — Затем, достав из кармана миниатюру, она добавила: — Чтобы не оставалось уже никаких сомнений, любезно взгляните на этот портрет. Натурально, он не воздает должного его наружности, но все же, мне кажется, ошибиться, с кого он рисован, нельзя. Я храню его уже более трех лет.

С этими словами она вложила ей в руку миниатюру, и, едва Элинор взглянула на портрет, какие бы сомнения ей еще ни подсказывали опасение поспешить с вынесением приговора или желание поймать Люси на лжи, усомниться, что перед ней лицо Эдварда, она не могла. И тут же возвратила миниатюру, заметив, что сходство схвачено превосходно.