Владимир Карпов - За годом год

• Название: За годом год
• Автор: Владимир Карпов
• Издательство: "Беларусь"
• Жанр: Роман
• Год: 1967

«За годом год» — книга о Минске, городе с трагической и славной историей о послевоенных судьбах наших людей, поднявших город из руин.

У каждого из героев романа свой характер, свое представление о главном, и идут они к нему, переживая падения и взлеты.

Читая роман, мы восхищаемся героями или негодуем, соглашаем с ними или протестуем. Они заставляют нас думать о жизни, о её смысле и назначении.

---

— Улица любит порядок, Валя. Она должна быть по-своему строгой, как прямая линия. Вы посмотрите на Невский… — И он начал рассказывать о Невском и улице Росси в Ленинграде.

Свернули в новую улицу, и "Москвич", подскочив, заковылял по выбоинам. В некоторых местах колея была настолько глубокой, что он кузовом чертил по земле и вздрагивал от ударов. До этого молчаливый шофер зачертыхался, озираясь назад при каждом ударе.

По обеим сторонам разбитой, в рытвинах, улицы стояли дома, похожие на финские. Белые, новенькие, они, однако, выглядели приземистыми, неуклюжими. Ни тротуаров, ни оград между ними не было. Слева тянулась глубокая траншея, поперек которой кое-где были положены доски.

— А что тут творится в дождь! — возмутился Василий Петрович. — Видите, вдоль домов даже набросали камней. А кто виноват? Метр! Обычный квадратный метр жилой площади. Кухта молодец, но и он хочет, как сам говорит, ходить среди выполняющих план!

Он попросил шофера остановить машину посредине квартала, напротив дома с шатровой крышей. Дом стоял не на линии улицы, а немного в отдалении, и через всю площадку перед ним к одному из подъездов были положены доски.

— Недурно сюда бы зайти, — сказал Василий Петрович. — Тут, скорей всего, кто-то из строителей живет. Видите доски? Интересно, как он будет оправдываться.

Хотя всюду было сухо, они все же пошли по доскам. В подъезде Василий Петрович пропустил Валю вперед и, поднимаясь по лестнице уже следом за нею, предупредил:

— А теперь смотрите.

Стены лестничной клетки были побелены, но панель, отмеченная синей чертой, так и осталась непокрашенной. Перил вообще не было. На верхней площадке, откуда дверь вела на чердак, стояли облепленные известью и глиной козлы.

Постучав в первую попавшуюся квартиру на втором этаже и не дождавшись ответа, Василий Петрович толкнул дверь и вошел в узкий коридор. Отсюда была видна одна из комнат — чистая, светлая. Но чем-то таким знакомым повеяло от ее обстановки на Валю, что она испугалась. "Неужели они живут здесь?" — подумала она, не желая и страшась встречи с Костусем и его матерью. О чем сейчас говорить с ними? Неужто о недоделках строительных организаций? И как она вообще будет смотреть в глаза старухе? Разве можно доказать матери, что сын ее недостоин любви? Да и как ты будешь это доказывать в присутствии постороннего человека?

— А боже ты мой, снова забыла замкнуть дверь! Кто там? — послышалось с конца коридора.

Конечно, это была она, худенькая прозорливица, сказочница-мастерица с ласковым, певучим голосом. Осторожно касаясь рукою стены, она неуверенно приблизилась к Василию Петровичу и Вале. Лицо ее било спокойным, но в широко раскрытых глазах простучали болезненная беспомощность и какая-то вина. И смотрели они не на вошедших, а дальше их.

— Кого вам? — спросила она более громко, чем требовало расстояние.

Пораженная догадкой, Валя удивленно втянула о себя воздух и быстро прикрыла рот кулаком.

— Мы из горсовета и редакции, — заторопился Василий Петрович, по-своему поняв Валин испуг. — Мы хотели бы знать, нет ли каких жалоб на строителей.

— И-и-и, детки, — протяжно проговорила старуха, — им кланяться надо, а не жаловаться на них… Вот что они нам дали. Светло хоть жменями бери. — Она в самом деле словно что-то зачерпнула пригоршней и выплеснула вверх, от чего в темноватом коридоре, как почудилось Вале, посветлело.

— Тогда хоть квартиру посмотреть разрешите. Все равно через год-два заявления писать начнете.

Старуха промолчала и повела их по комнатам. Валя шла последней, ничего не видя и механически записывая, что говорил Василий Петрович.

Но ходить с ними молча и бояться, чтоб не вырвалось слово, было маятно, стыдно. И когда опять вернулись в коридор, Валя не выдержала.

— Это я… — не зная, как назвать старуху, призналась она и проглотила слезы.

Старуха недоверчиво вытянула шею, с осторожностью слепой подошла к Вале и, как это делают дети, когда играют в "отгадайку", провела ладонью по ее волосам, щеке и шее.

— Валечка!.. А я ждала тебя, ненаглядную. Ох, как ждала-то! Кто это с тобою, родная?

— Главный архитектор…

— А-а-а! — пропела та, будто ей стало понятно все, и поджала губы. — Вы, видать, кончили что надо? Записали? Он, может, сделает милость и уйдет на минутку?

Не ожидая Валиного согласия, догадываясь о случившемся, Василий Петрович повернулся и вышел из квартиры. Когда же Валя, расстроенная, с красными глазами и распухшими веками, через минуту подбежала к машине, он хрустнул пальцами и сам открыл ей дверцу.

— Зачем вы повели меня в этот дом? — обиженно спросила Валя.

Он опустил голову.

— Поверьте, я ничего не знал…

Василий Петрович оправдывался! Ему бы возмутиться, одернуть ее — какая дикая выдумка! Но в том-то и дело, что во тушение не приходило, Валя обезоруживала его, и это заставляло чувствовать вину, какой не было. Не было? Нет, значит, он в чем-то все-таки виноват. В чем? Не в том ли, что ему приятно быть с этой девушкой? Его влечет к ней. И тем сильнее, чем больше растет неурядица в семье. И когда он видит ее, ему мечтается настоящая любовь…

Чтобы скрыть замешательство, он, когда сели в машину, взял свой портфель, с которым не расставался, и принялся сразу что-то искать. Не особенно уверенно достал несколько книг.

— Мм… Это я подготовил утром, — поспешно объяснил он, — когда прочитал вашу статью. Это о градостроительстве, Просмотрите, если будет время.

Обратную дорогу они почти все время молчали. И когда, выехав на проспект, увидели Зимчука, обрадовались оба. Размахивая руками, тот шагал по мостовой в направлении Центральной площади. Видя, что полнеет, он стал избегать мучного, сладкого и ежедневно совершать послеобеденную прогулку. Василий Петрович знал это, и как только догнали Зимчука, отпустил машину.

Пошли втроем. И взвинченная Валя сразу заговорила о виденном.

— А вывод? — не совсем доброжелательно перебил ее Зимчук. — Какой вывод?

Валя упрямо тряхнула головой.

— Я согласна: виноват прославленный метр, который многим представляется куском пола. А по-моему, это и тротуар, и водопровод. Даже липа перед домом и магазин…

— Возможно, — снова прервал её Зимчук, — но я еще не слышал, чтобы рабочий или инженер приходил в заводоуправление и требовал расчет, потому что поблизости нет магазина или Дома культуры. И, к сожалению, был свидетелем, когда рабочий покидал завод, если его не могли обеспечить квартирой.

— А я не хочу, мне не нужно такой правды! — повысила голос Валя. — Зачем мне она?..

Нет, жизнь была сложнее, чем казалось.

4

Зимчук привык чувствовать ответственность за других. Вероятно, это пришло вместе с сознанием ответственности за порученное дело. Это понимали. К нему шли с жалобами, с предложениями, уверенные — Зимчук поддержит, посоветует. И он, действительно, принимал к сердцу их беды и радости. Правда, не все — некоторые: время наложило и на него отпечаток. Выслушав, скажем, тогда по телефону Алешку, он возмутился — и только, не уловив в его крике просьбу о помощи. Хотя позже никому так и не рассказал об этом разговоре — значит, чувствовал в глубине души, что не совсем прав… И все-таки было очевидно — в служении людям он поступался даже своей свободой…

Катерина Борисовна и Зимчук, встретившись, поначалу были почти как чужие. Слишком много и своего довелось им пережить за эти годы. У разлуки есть тоже граница, за которой начинается отчуждение. Однако их согласие нужно было не только им. Они были на виду, на них смотрели. И согласие, сперва внешнее, а затем и настоящее, восстановилось.

Кто в этом был повинен? Прежде всего характер Зимчука и еще, пожалуй, прошлое. Оно как бы возвращалось к ним, восстанавливая когда-то дорогой строй жизни, былые привычки, привязанность, чувство. Помогла и дочь Алеся, связывающая их невидимыми, но прочными нитями.

Поэтому понятно — Зимчуки любили вспоминать прошлое и часто говорили про Алесю, с которой Катерина Борисовна промыкалась всю войну и которая после окончания института работала далеко — в Сталинграде…

Чего только не приходилось делать Алесе в военное время! Училась, работала в муляжной мастерской, плела маскировочные сетки и рисовала на асфальте московских площадей здания, а на глухих заводских стенах окна. Когда же муляжная мастерская стала столярной, делала ящики для мин… И все-таки удавалось добиваться номерных проектов, отметки на которых ставил сам И. В. Желтовский.

Когда враг приблизился к Химкам, институт получил приказ эвакуироваться в Среднюю Азию.

Катерина Борисовна заперла комнату, полученную по приезде в Москву, и поехала с дочкой. Институт на колесах стал для нее домом. И хотя студенты были разделены на взводы и роты, организовать быт в теплушках старались по-мирному. В вагоне сделали окна, приспособили кадочку под воду и почти не тужили. А молодежь даже находила в этом свою прелесть. Читали, спорили, готовились к лекциям. Криком "ура" встретили станцию, где не было затемнения, смешно, с церемонией, раскланялись с ишаком и гордым верблюдом. И, как ни странно, за месяц дороги даже поправились.