Мо Янь - Устал рождаться и умирать

• Название: Устал рождаться и умирать
• Автор: Мо Янь
• Издательство: «Торгово-издательский дом „Амфора“»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-367-03281-9

В книге «Устал рождаться и умирать» выдающийся китайский романист современности Мо Янь продолжает своё грандиозное летописание истории Китая XX века, уникальным образом сочетая грубый натурализм и высокую трагичность, хлёсткую политическую сатиру и волшебный вымысел редкой художественной красоты.

Во время земельной реформы 1950 года расстреляли невинного человека — с работящими руками, сильной волей, добрым сердцем и незапятнанным прошлым. Гордую душу, вознегодовавшую на своих убийц, не примут в преисподнюю — и герой вновь и вновь возвратится в мир, в разных обличиях будет ненавидеть и любить, драться до кровавых ран за свою правду, любоваться в лунном свете цветением абрикоса…

Творчество выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (род. 1955) — новое, оригинальное слово в бесконечном полилоге, именуемом мировой литературой.

Знакомя европейского читателя с богатейшей и во многом заповедной культурой Китая, Мо Янь одновременно разрушает стереотипы о ней. Следование традиции классического китайского романа оборачивается причудливым сплавом эпоса, волшебной сказки, вымысла и реальности, новаторским сочетанием смелой, а порой и пугающей, реалистической образности и тончайшего лиризма.

Роман «Устал рождаться и умирать», неоднократно признававшийся лучшим произведением писателя, был удостоен премии Ньюмена по китайской литературе.

Мо Янь рекомендует в первую очередь эту книгу для знакомства со своим творчеством: в ней затронуты основные вопросы китайской истории и действительности, задействованы многие сюрреалистические приёмы и достигнута максимальная свобода письма, когда автор излагает свои идеи «от сердца».

Написанный за сорок три (!) дня, роман, по собственному признанию Мо Яня, существовал в его сознании в течение многих десятилетий.

Мы живём в истории… Вся реальность — это продолжение истории.

Мо Янь

«16+» Издание не рекомендуется детям младше 16 лет

---

Понимая, что совершил серьёзную ошибку, Мо Янь продолжал стоять в генераторной, ожидая наказания от Цзиньлуна. Туда вернулся проснувшийся Цзяо Эр, которому было поручено присматривать за ней, и, завидев Мо Яня, обрушился на него с руганью:

— Чего стоишь здесь, сукин ты сын? Ещё какую пакость задумал?

— Мне брат Цзиньлун велел стоять здесь! — с сознанием своей правоты уверенно отвечал тот.

— Скажите пожалуйста, «брат Цзиньлун»! Да он штуковины, что у меня в мотне, не стоит! — надменно заявил Цзяо Эр.

— Хорошо, так и передам, — сказал Мо Янь и двинулся было прочь.

— А ну стой! — Цзяо Эр схватил его за воротник и потянул назад. При этом отлетели последние три пуговицы с рваной куртки Мо Яня и обнажился его похожий на глиняный кувшин живот. — Только посмей, душу выну! — И потряс кулаком у него под носом.

— Вот если только убьёшь, а так рот не заткнёшь! — не смутился Мо Янь.

Ну их, этих Цзяо Эра с Мо Янем, самые дрянные людишки в деревне, пусть себе препираются в генераторной. Тут вон огромная толпа экскурсантов во главе с Цзиньлуном уже подошла к моему загону. Объяснять ему особенно ничего не пришлось, все тут же развеселились. Валяющихся на земле свиней они видели, но чтобы свинья забиралась на дерево — такого видеть не приходилось. Красные иероглифы лозунгов на стене — да, обычное дело, но на брюхе свиньи — дело невиданное. И уездные ганьбу и кадровые работники коммун — все просто давились от смеха, а им сзади дурацки подхихикивали функционеры большой производственной бригады. Уставившись на меня, ответственный товарищ из производственного отдела, тот, что в старой армейской форме, поинтересовался:

— Это он сам на дерево забрался?

— Сам, — подтвердил Цзиньлун.

— А можно посмотреть, как он это делает? Пусть сначала спустится, а потом залезет.

— Это не так-то просто, но я постараюсь, — замялся Цзиньлун. — У этого хряка незаурядный интеллект и ноги сильные. Но может и заупрямиться, характерец ещё тот, обычно любит всё делать по-своему, не любит, когда им командуют.

Он легонько похлопал меня веточкой по голове и добродушно проговорил, словно договариваясь о сотрудничестве:

— Просыпайся, Шестнадцатый, хорош дрыхнуть, спускайся да облегчись!

Понятно, хочет продемонстрировать начальству, как я залезаю на дерево. Но предлагать спуститься, чтобы облегчиться, — откровенная ложь, от которой на душе стало невесело. Я, конечно, понимаю, Цзиньлун сказал это не просто так. Его ожидания я не обману, но и пресмыкаться не стану. Чтобы я выполнял всё, что он ни прикажет, — дудки. Этак я буду уже не хряк с норовом, а болонка, что кувыркается по земле, чтобы выслужиться перед хозяином. Я пошлёпал губами, широко зевнул, закатил глаза и потянулся. В толпе раздался смех, и кто-то сказал:

— Э-э, разве это свинья? Ну совсем как человек, всё умеет!

Эти болваны думают, я не понимаю, о чём они говорят? Чтобы вы знали: я понимаю, как говорят в Гаоми, в Имэншани и в Циндао, я даже нескольким фразам по-испански научился у одного деятеля из циндаоской «образованной молодёжи», который спал и видел, как бы уехать учиться за границу! Я громко хрюкнул им что-то по-испански — так эти тупицы аж вздрогнули, а потом покатились со смеху. Смейтесь, смейтесь, хоть ноги протяните от смеха, народу зерна больше достанется. Хотите, чтобы я спустился и облегчился? Так для этого и слезать не надо, высоко вставай, далеко поливай. И чтобы вызвать нездоровый интерес, я изменил своей доброй здоровой привычке, уютно устроился на дереве и ну поливать то много, то не очень, то сильной струёй, то тоненькой. А эти дураки знай себе хохочут.

— Чего смеётесь? — зыркнул я на них. — А ну посерьёзнее! Я ведь снаряд для обстрела реакционного оплота империалистов, ревизионистов и контрреволюционеров. А в наставлении сказано: «Если снаряд мокрый, порох может отсыреть». А вам всё хиханьки да хаханьки!

Эти придурки, должно быть, поняли: смешки то вспыхивали, то прекращались. По-другому вёл себя и высокий начальник в старой армейской форме. На его постоянно солидном лице то и дело вспыхивала усмешка, словно рассыпались тонким слоем золотистые отруби.

— Вот это свинья, я понимаю! — воскликнул он, ткнув в меня пальцем. — Хоть золотую медаль давай!

Меня всегда мало интересовали слава и выгода, но лесть из уст высокого начальства вскружила голову. Захотелось научиться ходить на руках, как выступавшая на сцене Красавица Свинка. На качающемся дереве исполнить такое непросто, но, если получится, будет просто фурор. Я укрепился передними ногами на сплетении ветвей, поднял зад, а голову просунул вниз меж ветвей. Но силёнок не хватило, съел утром слишком много, и брюхо тянуло вниз. Я надавил на ветку, она подалась, заколебалась, и, опираясь на неё, я всё же выполнил это сложное упражнение. Отлично, получилось, вот она земля, внизу! Вся тяжесть тела переместилась на передние ноги, кровь прилила к голове. Заболели глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Держись, держись, десять секунд — и, считай, победа. Послышались аплодисменты, и я понял, что добился успеха. К несчастью, левая нога соскользнула, равновесие потеряно, в глазах потемнело, и я почувствовал, как голова с глухим стуком ударилась о что-то твёрдое. Бац! — и я потерял сознание.

Мать-перемать, всё из-за этого паршивого вина!

ГЛАВА 26 Дяо Сяосань из зависти разбирает загон. Хитроумный план Цзиньлуна позволяет пережить суровую зиму

Зима тысяча девятьсот семьдесят второго года стала для свиней фермы настоящим испытанием. После оперативного совещания по свиноводству уезд выделил большой производственной бригаде премию в размере двадцать тысяч цзиней фуражного зерна. Но это осталось лишь цифрами на бумаге. В конце концов под нажимом ревкома коммуны эту поставку поручили заведующему зерновым складом коммуны по фамилии Цзинь.[173] Он обожал крысиное мясо, и его прозвали Золотая Крыса. Эта «крыса» и подсунула нам на ферму пролежавшие много лет по углам остатки плесневелой смеси батата и гаоляна, да ещё далеко не в полном объёме. В этот заплесневелый корм было подмешано ещё не меньше тонны крысиного дерьма, отчего над свинофермой всю зиму висело целое облако необычайно сильной вони. Да, до и после оперативного совещания по свиноводству мы вкусно ели и пили и какое-то время жили как загнивающие помещики и капиталисты. Но теперь, всего через месяц после его завершения, зерновой склад большой производственной бригады оказался в бедственном положении, становилось всё холоднее, и романтичный белый снег, похоже, нёс с собой пробирающие до костей морозы. Предстояло жить в голоде и холоде.

Снега той зимой навалило очень много — это я не сгущаю краски, так было на самом деле. Существуют записи в уездном бюро погоды, об этом писала уездная газета, об этом упоминается даже в рассказе Мо Яня «Записки о свиноводстве».

Сбивать людей с толку Мо Янь любил сызмальства; его рассказы, где он ещё больше смешивает правду и выдумки, напрочь отвергать нельзя, но и полностью верить написанному тоже. Время и место в «Записках» указано верно, про снега вокруг тоже, а вот по количеству голов свиней и их происхождению есть расхождения. Все знают, что они из Имэншани, а у него — из Уляньшани. Их было тысяча пятьдесят семь, а он даёт девятьсот с лишним. Но ведь речь идёт о написанном сочинителем в своих произведениях, всё это мелочи, и нет нужды принимать их всерьёз.

В глубине души я испытывал презрение к орде имэншаньских, и мне было стыдно, что я тоже свинья. Но в конечном счёте я с ними одного племени, как говорится, «заяц умер, лис горюет — свой по своему тоскует». Когда имэншаньские стали дохнуть одна за другой, обстановка на ферме стала печальной. Чтобы сберечь силы и уменьшить отдачу тепла, я в те дни сократил число ночных вылазок. Рассыпавшиеся от длительного использования листья и стёршееся в порошок сено я передвинул передними ногами в угол стены, оставив на земле дорожки следов, похожие на тщательно выписанный рисунок. Потом улёгся в центр этой кучи трухи из сена и листьев, положил голову на передние ноги и стал смотреть на падающий снег, вдыхая холодный свежий воздух, какой бывает во время снегопада. Душу волна за волной охватывала печаль. По правде говоря, я свинья не очень сентиментальная, по характеру больше склонен к безудержному веселью или готов драться за что-то. А вот мелкобуржуазного скулежа во мне нет как нет.

Посвистывает северный ветер, на реке с оглушительным грохотом ломается толстый лёд — трах, трах, трах, — словно судьба стучится в дверь глубокой ночью. Снежные сугробы в передней части загона почти соприкасаются с согнувшимися ветвями абрикоса. В саду то и дело звонко трещат ветви, ломающиеся под грузом снега; глухо бухают рушащиеся снежные шапки. Тёмная ночь и везде, насколько хватает глаз, снежная пелена. Электричества давно нет из-за нехватки дизельного топлива — сколько ни дёргай за шнур, полоска света от лампы не ляжет. Такая укутанная снежным покрывалом ночь, наверное, хороша, чтобы сказки рассказывать и мечтать. Но от голода и холода сказки и мечты разлетаются вдребезги. По совести признаться, даже когда с кормом стало совсем худо и имэншаньские, которым приходилось довольствоваться гнилыми древесными листьями и кожурой семян хлопчатника, купленными на хлопкообрабатывающей фабрике, были на последнем издыхании, Цзиньлун следил, чтобы мне давали на одну четверть питательные корма. Даже заплесневелые бататы лучше, чем бобовые листья и кожура семян хлопчатника.