Виктор Колупаев - Звезды

• Название: Звезды
• Автор: Виктор Колупаев
• Издательство: Журнал «Уральский следопыт» 1974 г., №5
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1974

Журнал «Уральский следопыт» 1974 г., № 5, стр. 70-76

---

— Я не признаю себя виновным, — твердо произнес Торн.

Зал повеселел. Нет, этот Торн не хочет умирать! Все-таки он начнет изворачиваться, хотя и не отрицает обвинения…

— Если вы признаете, что любите эту женщину, — Главный Администратор показал рукой на жену Оверкранца, — то тем самым вы признаете свою вину. Логическая связка здесь очень проста. Второе, как следствие, вытекает из первого.

— Нет, — сказал Торн. — Любовь не является преступлением. Я люблю эту женщину, но я не вижу в этом преступления. В этом нет никакой вины. В этом — счастье.

— В ваших словах нет логики. Но мы еще вернемся к этому… Миррей, жена нашего великого Оверкранца, сидит здесь, на Арене, где сидят обычно преступники и, много реже, их жертвы. Понимаете ли вы, на какой позор вы выставили женщину?

— В моей любви к ней нет ничего позорного.

— Так ли это? Спросим у нее самой. Миррей, скажите, пожалуйста, как вы себя чувствуете сейчас?

— Боже, как мне стыдно… — прошептала женщина. Ее шепот, усиленный микрофонами, услышали все.

Ей действительно было стыдно. Стыдно сидеть здесь и чувствовать, как тебя разглядывают, как со злорадством думают: а не было ли еще чего-нибудь такого, что не смогли обнаружить Охотники?.. Сначала она надеялась, что Торн сразу же признает свою вину. Ее тут же отпустили бы. Она уже не сидела бы посреди этого ярко освещенного круга… Теперь, когда представление грозило затянуться, Миррей почувствовала ненависть к этому человеку. Это чувство поднялось в ее душе внезапно и даже испугало Миррей. Она привыкла к тихим, не встряхивающим душу чувствам. Ненависть, как и любовь, была неведома ей. И если раньше Миррей была готова просить о помиловании своего обидчика, к чему вряд ли прислушались бы, то теперь она желала его смерти. Ведь потом придут тишина и спокойствие.

— Вот видите, — мягко сказал Главный Администратор, обращаясь к Торну. — Вы причинили женщине боль. Ей стыдно, ей неприятна ваша любовь.

— Она не говорила этого! — почти выкрикнул Торн.

— Она сказала: «Боже, как мне стыдно», — настойчиво повторил Главный Администратор. — Разве вы этого не слышали?

— Мне тоже стыдно, — сказал Торн.

Что-то похожее на досаду, на легкое разочарование промелькнуло в душе Миррей. Но тут же мысли ее вернулись в прежнее русло. Может, он струсил, и тогда все кончится быстро?

— Мне тоже стыдно, — повторил Торн. — Только не своей любви, а того, что вы выставили ее на посмешище.

— Сотни поколений считали необходимым выставлять позорное на посмешище! Это помогло нашей цивилизации выжить, избежать хаоса и беспорядков. Любовь к женщине всегда считалась смертным грехом.

— Нет! Ведь есть же стихи о любви и звездах! Они запрещены, но они распространяются в рукописях.

— Звезды? Что это значит?

— Звезды — это то, к чему мы всегда стремимся.

— Мы стремимся только к порядку! Но мы отвлеклись… Значит, вы слышали, что этой женщине стыдно?

— Да, слышал. Ей стыдно сидеть здесь. Не моей любви, а того, что она сидит здесь.

— Это очень ответственное заявление. Оно заставляет предположить, что Миррей тоже может испытывать к вам чувство любви… Подумайте. Пока обвиняемым являетесь только вы. Но если вы будете упорствовать, то вполне возможно, что обвинение придется предъявить и ей.

— В каждом человеке заложено желание любить кого-то.

— Вы отказываетесь от своих слов?

— Я уверен, что эта женщина не испытывает ко мне любви. Но стыдится она не моей любви, а того, что сидит здесь.

— Хорошо, что вы отвели подозрение от Миррей. В ее благонадежности у нас не было повода сомневаться.

Миррей испугалась, когда Главный Администратор начал расставлять ловушки, в которые она могла попасть только потому, что этот космолетчик окончательно потерял голову. Но он вовремя спохватился. И теперь она была ему благодарна. Чуть-чуть, совсем немного. Она даже осмелилась взглянуть ему в глаза и увидела там тоску и еще что-то, чего не смогла понять. Он сам отвел взгляд. И ненависть ее к нему начала пропадать, уступая место грустной жалости. Зачем только он впутался в эту историю? И ее затянул… Однако сейчас она чувствовала себя спокойнее, потому что было ясно — все это скоро кончится. Может быть, ей все-таки попросить о смягчении наказания, которое ему вынесут? Нет, пожалуй, это бросит на нее некоторую тень…

— Вы признаете, что любите эту женщину, — снова начал Главный Администратор, — и в то же время не признаете себя виновным. Если вы стремитесь оттянуть развязку, то ведь общество, на основании ваших слов, на основании показаний свидетелей и донесений Охотников, все равно признает вас виновным. На что вы надеетесь?

— Пусть общество признает меня виновным. Сам я этого не могу признать.

— Хорошо. Тогда прямой ответ на вопрос. Вы любите эту женщину, жену великого Оверкранца, которую зовут Миррей?

— Я люблю эту женщину! Я люблю Миррей. Зал загремел выкриками и топотом ног. Торн, пожалуй, впервые за все это время обвел зал взглядом. Тысячи рук, вытянутых вперед с опущенным вниз большим пальцем, ясно говорили, что все считают его виновным. Ульма имеет полное право выстрелить в него… Его взгляд остановился на ложе космолетчиков. Там было тихо. Он разглядел лица своих друзей, с которыми он должен был через несколько дней стартовать, чтобы пробиться в преисподнюю. Никто из них не повернул большой палец руки вниз. Он знал, что они не оправдывают его. В их глазах он все равно был виновен. Но они не могут без своего командира, они жалеют его, они еще ждут, что он покается и попросит, чтобы ему снизили меру наказания. В полете нет Охотников, в полете нет женщин. Пусть он там пишет свои письма. Уж они-то постараются, чтобы эти письма никто не увидел, ни эта женщина, ни Охотники.

Торн вдруг пожалел, что не раскрыл им свою тайну. Тайну, которую еще никто не знал, потому что все боялись ее узнать. Если он сейчас умрет, никто ее не узнает. Может быть, когда-нибудь кто-нибудь из них наткнется на нее снова. Но не струсит ли тот человек? Нет, не струсит, если только он, Торн, сейчас не струсит. И он чуть-чуть покачал головой. Космолетчики поняли, им придется лететь без своего командира…

Ульма ждала разрешения, чтобы выстрелить. Оверкранц подвинулся к ней поближе. Лицо его было спокойно и бледно. Он сказал:

— Ульма, отпустите его. Он уйдет в космос и, возможно, не вернется никогда.

— Нет! Ни за что! А вы? Вы! Ведь он опозорил вашу жену. И вы еще можете за него просить?

— Он хороший космолетчик. Только из-за этого, Ульма. У нас мало таких осталось. Корабли часто не возвращаются.

— Нет! Он получит свое.

— Вы решительная женщина, — усмехнулся Оверкранц.

Зал ревел. За прозрачным куполом Арены стояла непроглядная чернота.

— Миррей, — сказал Главный Администратор, — чисто формальный вопрос к вам. Вы знаете этого человека?

— Только по его портретам в журналах и газетах.

— Вы любите его?

— Нет.

— Торн, у вас еще есть возможность просить о помиловании.

— Я не чувствую за собой вины. Я люблю ее. И я не буду просить о помиловании.

— Миррей, — снова обратился к ней Главный Администратор. — Вы можете быть свободны.

Она встала. Она снова взглянула ему в глаза.

И он не отвел их. Что-то такое было в его взгляде, словно он жалел ее и прощал. Но ведь только что она сама в душе пожалела и простила его. Однако у него в глазах это было совсем по-другому. Он словно отдавал ей все и жалел ее, потому что она ничего не может взять, потому что она ничего не видит. Космолетчик был горд и не боялся смерти. Чтобы любить ее, издали, ни словом не обмолвясь об этом, он готов был умереть. Он был готов умереть, но не отказаться от своей любви к ней!.. Миррей и раньше бывала здесь, в зале Большой Арены, правда, в качестве зрителя. Она видела, как другие молили о пощаде или отказывались от своей любви, впадая в истерику. На это было неприятно смотреть, противно. И она никогда не жалела тех людей. А этот космолетчик жалел ее. Жалел, что его уже не будет, а она все еще будет жить. Все еще будет по вечерам кутаться в золотистую накидку и смотреть в окно, за которым всегда непроглядная темнота. Оверкранц, как и подобает идеальному мужу, всегда будет почтительно холодным, чопорным и понятным до последних мелочей… Миррей знала, что взгляд космолетчика будет теперь преследовать ее. Она растерялась и отказывалась что-либо понимать.

Миррей повернулась. Нужно уйти, иначе что-то произойдет. Она сделала шаг.

— Миррей, я люблю тебя! — крикнул Торн, вставая.

Она остановилась. Она не могла заставить себя уйти. Она оглянулась.

— Но почему, почему?

Это были первые слова, сказанные ими друг другу. Торн стоял с улыбкой на губах, радостный и сильный. И его радость, непонятная, но искренняя, словно он подарил ей целый мир, который она так хотела иметь, заставила Миррей на мгновение забыть этот зал. Все в ней потянулось к нему, как травинка к солнцу. Странное чувство, не испытанное еще ею никогда ранее, охватило сердце. Она забыла, что несколько минут назад проклинала его, а потом жалела. Ей захотелось прижаться к его груди, дотронуться до его лица руками, прильнуть к нему и не обращать внимания на все, что о ней будут говорить.