Эдуард Вильде - В суровый край

• Название: В суровый край
• Автор: Эдуард Вильде
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1965

Роман «В суровый край» (1896) рисует социальные процессы эстонской деревни.

---

Задира того только и ждал. Огромным кулаком он хватил противника по зубам. Тот отлетел. Кривая Шея, размахивая длинными, как у обезьяны, руками, поспешил на помощь другу. Приятели побитого парня тоже бросились в схватку, и началась драка по всем правилам. Несколько человек уже сцепились, взлетали кулаки, слышалась брань, и тут в руке у Каареля мелькнул нож. К счастью, противники вовремя заметили это и отступили. Прибежал из соседней комнаты хозяин. Как раз в эту минуту в трактир заглянул местный урядник, один только вид его мундира вмиг успокоил драчунов. Каарель и Юку притихли и забились в угол. Нож Каареля исчез так же быстро, как и появился.

Яан не видел, что было дальше. Едва показался урядник, он выбрался из корчмы и заспешил домой.

По дороге Яана обогнали еще одни сани. Холеная лошадь громко заржала. В санях сидел пожилой крестьянин; мясистое лицо его было обрамлено густой седой бородой, а щеки, подбородок и верхняя губа тщательно выбриты. Он поглядывал кругом с холодным самодовольством; складки у рта придавали лицу выражение деланного смирения. Рядом с ним сидела молодая девушка с мягкими глазами и свежим румянцем на щеках.

Яан сошел с дороги и оглянулся. Рука его невольно поднялась к картузу. Но старик в санях — то ли случайно, то ли умышленно — отвернулся, и слово приветствия замерло у Яана на языке. Только девушка украдкой бросила на него ясный взгляд, и сани обогнали пешехода.

II

Все в вельяотской лачуге говорит о горькой батрацкой нужде.

Нужда выглядывает из всех углов. Она стелется по сырому глиняному полу, корчится на закоптелых балках. Она скалит зубы в амбаре, прячется в хлеву.

Избенка чернеет на краю выгона, за хозяйскими полями, словно кротовая нора. На сверкающей снежной равнине она кажется особенно мрачной и грязной. Из прокопченной крыши торчат взъерошенные пучки соломы. Стены покосились, они словно ропщут и жалуются, глядя по сторонам, не придет ли кто, чтобы выгнать людей из хилого чрева лачуги. Ветхое жилье вот-вот рухнет от усталости и изнеможения — стоять нет больше сил! Но никто не идет. Обитатели лачуги вползают в нее и выползают, будто тараканы из щели. И стоит хибарка, напрягая последние силы, чтобы не завалиться. Она вся покосилась, но не падает, будто ей жаль тех, кто в ней ютится. Ведь она так давно знает их, а они ее. И живут они дружно. Они любят друг друга. Те, кто живет во дворцах, не знают этой немой любви. Они не так нужны друг другу. Лачуга думает: куда они, несчастные, денутся, если я завалюсь? А обитатели вздыхают: хоть бы она еще постояла, поддержи ее, господи!

Согнувшись, переступаешь через высокий порог и входишь в низкую, покосившуюся дверь. Ослепленный на улице солнечным светом и блеском снега, долгое время не можешь ничего разглядеть. Правда, есть у лачуги и свой глаз, но он слишком мал и подслеповат. Крошечное окошко состоит, правда, из двух створок, но одна из них так закопчена, что давно уже не пропускает света, а во второй разбито стекло, и дыра заткнута старыми штанами. Пол весь в буграх и выбоинах, — того гляди, споткнешься. Жерди над головой блестят от вековечной копоти. Две некрашеные деревянные кровати покрыты истертой в труху соломой, грубый стол у окна, несколько скамеек — вот и все нехитрое убранство комнаты. В крохотной каморке, что примыкает к ней, стоят громоздкий коричневый сундук и некрашеный стол, на котором сложена стопка книг и газет.

Лачуга напоминает Ноев ковчег — вместе с людьми здесь ютятся и животные, только спасаются они не от потопа, а от зимних холодов.

На полу по старому полушубку ползает маленькая Лийзи, рядом с ней весело похрюкивает белый поросенок — друг и приятель девочки. У печки примостился Микк — мальчуган с худеньким, грустным личиком. Обняв за шею черную овцу, он серьезно глядит в большую полуразвалившуюся печь, в которой, как клубок змей, пылают прутья хвороста. Маннь забралась с ягненком в каморку. Она шепотом разговаривает с ним, гладит его мягкую шерстку и позволяет лизать руки. Ягненок блеет, овца отвечает ему из комнаты. По лачуге, кудахтая, бродят куры, петух их подзывает, когда ему кажется, будто он нашел зерно. Но чаще всего он обманывается. Поросенок хрюкает и повизгивает.

Овцы роняют кофейные зерна, поросенок — свои черные лепешки, куры — свой пестрый помет, и все это остается на бугристом глиняном полу. Густое, едкое зловоние висит в воздухе; его вытягивает, лишь когда топится печь. Драгоценное тепло нельзя выпускать. Кончится хворост — где взять топлива? Будешь тогда не только голодать, но еще и мерзнуть.

И в этой вони, в этой грязи живут люди, единственное достояние которых — здоровье. Работник должен быть здоровым, иначе он погибнет.

Впрочем, обитатели лачуги не могут похвалиться здоровьем. Достаточно взглянуть на пожелтевшее, изможденное лицо женщины, сидящей в углу на кровати. Тело ее изнурено, душа измучена, разум притупился Какой пустой у нее взгляд! Однако в глазах ее можно прочитать все. Они расскажут тебе всю жизнь этой женщины — длинную повесть о нищете и страданиях, о горьких заботах и труде, тяжком, нескончаемом труде. Солнце радости и веселья никогда подолгу не грело обитателей хижины. Здесь часто ложатся спать голодными, здесь просыпаются со вздохом, много здесь пролито горьких слез.

Об этом и говорит взгляд женщины. Но сама она не знает, что во взгляде ее — жалоба, что ее бледное лицо рассказывает о горестях. Она давно примирилась со всем, ко всему притерпелась. Лучшей доли она никогда не видела и далее не умеет ее желать. Нужда стала для нее чем-то само собой разумеющимся и естественным. Ведь так и должно быть! Если она и жалуется, то жалуется молча, бессознательно, невольно. Просто человеческая природа протестует в ней.

Болезнь и смерть были в лачуге частыми гостями. Последней жертвой недуга оказался Яан. Больше двух месяцев метался он между жизнью и смертью, борясь с жестокой тифозной горячкой. Одной ногой он уже стоял в могиле и умер бы, да не посмел: он ведь единственный кормилец семьи. Что сталось бы тогда с его хворой матерью и тремя младшими ребятишками! Два года назад отец Яана, Март, работая у помещика на винокуренном заводе, упал с чердака и разбил себе бедро. Две недели маялся и кричал он здесь, на этой же соломенной постели, пока, на горе семье, не отдал богу душу: больного никто не лечил, и началось воспаление бедра.

Два-три месяца спустя у Кай родилась дочь. Это был уже седьмой ребенок. Скупое на другие блага, небо щедро оделяет бедняков детьми. Четверо детей Кай остались в живых, троих свезли на кладбище в гробиках, сколоченных отцом. Они умерли, как умирают дети бедняков. Лишенные материнской заботы, — мать зарабатывала кусок хлеба насущного, — дети были предоставлены самим себе. Нянька, взятая на время, оставила без присмотра люльку с младенцем во дворе, около очага в летней кухне; малыш, карабкаясь на край люльки, упал в котел и потом уже не смог оправиться от ожогов. Рано умер и второй ребенок. Он все хирел, слабел и, наконец, угас. Никто не знал, что с ним было. Правда, сердце матери угадывало причину, но она боялась сама себе в этом сознаться: ребенок умер потому, что ему не хватало еды — хворая мать кормила его жидким, отравленным болезнью молоком. Третий ребенок так и не успел вкусить бедняцкой доли — он родился мертвым.

Счастье, если ребенок бедняка не умрет в младенчестве. Тогда можно считать, что главная опасность миновала. Тут уже бедность сама приходит на помощь природе и помогает ребенку бороться со всякими хворями и болезнями. Полуголый, босой, без шапки — так бегает он в дождь и снег, в ветер и бурю, в вёдро и распутицу. Он может зимой в одной рубашонке залезть в сугроб, бегать под палящим солнцем в летний зной — он ко всему привык, его кожа огрубела, его жизнь и здоровье застрахованы самой природой.

— Дети, поправьте огонь под чугуном, — подает голос мать. — Да поглядите, не кипит ли вода. Яан скоро вернется, надо, чтобы к его приходу похлебка вскипела.

Маннь подкладывает в печь сырой, шипящий на огне хворост и, сдувая пар, заглядывает в чугунок.

— Скоро закипит! А мука у тебя есть, мама?

— Есть немного. Виргуская Анни вчера тайком принесла.

В это время Микк в одной рубашонке — одежду надо беречь для школы — выбежал во двор взглянуть, не идет ли Яан. Маннь, тоже раздетая, помчалась за ним. Они уже в который раз выбегают на улицу встречать старшего брата. Яан хороший брат, он никогда не забывает Микка и Маннь и, если может, что-нибудь им приносит.

Дети долго остаются на улице. Микк влез на забор и вглядывается в окутанную сумерками даль. Маннь, у которой ноги от холода покраснели, как гусиные лапы, выбегает за ворота и прислушивается, не раздастся ли скрип снега.

Когда они с покрасневшими носами и посиневшими лицами, дрожа от холода, шумно врываются в избу, мать уже поднялась с постели.