Семен Гейченко - Пушкиногорье

• Название: Пушкиногорье
• Автор: Семен Гейченко
• Издательство: Госкомиздат СССР
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Новеллы расскажут об одном из самых дорогих нам мест отечества — о Пушкиногорье.

---

Я — за самое широкое самодеятельное творчество и даже горжусь, что для многих тысяч людей побудительным моментом их творческих исканий стало посещение нашего заповедника.

Но случается и такое, что благие, как кажется, намерения, возникшие под влиянием посещения Пушкиногорья, или Ясной Поляны, или Муранова, или Шахматова, на деле оказываются неправедными. И вот тут я должен вернуться к своим соображениям, где бывает необходим профессионализм, и только профессионализм. И чем он выше, тем лучше.

Суть в том, что, «пропитавшись» в заповедных местах духом памяти, иной человек возгорается желанием устроить нечто подобное увиденному у себя в городе, в селе, на предприятии или в клубе, тем более что в городе их (или селе, или деревне) жил (или бывал, или проезжал) известный писатель (или художник, или полководец, или государственный деятель и так далее). И вот организуется, собирается, открывается народный музей. Сколько я повидал их в разных клубах, школах, Домах культуры, Дворцах пионеров… К сожалению, подавляющее большинство из них — мертвое скопление предметов, документов, фотографий. Сразу оговариваюсь: мои нарекания не относятся к музеям боевой и трудовой славы — те создаются по особым канонам и правилам. Но что касается музеев, литературных, исторических, краеведческих и прочее, создание их — тот самый случай, где дилетантизм не проходит. Чтобы музей стал захватывающей книгой, которую хочется читать не отрываясь, надо, чтобы собирался и составлялся он не просто художником, литературоведом, искусствоведом, но и вещеведом.

Когда люди уходят, остаются вещи. Безмолвные свидетели радостей и горестей своих бывших хозяев, они продолжают жить особой, таинственной жизнью. Неодушевленных предметов нет, есть неодушевленные люди. Память — понятие очень емкое: здесь и само творческое наследие художника, и та среда, человеческая и материальная, в которой возникали его творения. И нет здесь ничего маловажного. Скажем, какие цветы росли перед окнами пушкинского дома, какие птицы пели на деревьях, на каких местах стояла мебель в комнатах? Все это кирпичики в общую сумму знаний о конкретном человеке.

Я занимаюсь жизнью и творчеством Пушкина почти всю свою жизнь, но, мне кажется, я только сейчас начинаю постигать душу его вещей, тайну их эмоциональной наполненности.

Например, Пушкин пишет: «Люби сей сад с обрушенным забором. И я ломаю голову: а что вызвало именно это слово — «обрушенный», а не «ветхий», не «сваленный», не «гнилой». Почему он так написал?

Или вы входите в кабинет поэта, там стоит кресло. Я долго думал: где оно должно стоять? Как ставил его для себя Пушкин? Ведь он был маленького роста… В какой позиции ему удобнее всего работать?

Нужно понять предназначение каждой вещи и через это подойти к пониманию внутреннего состояния своего героя: как он смотрел, поворачивал голову, держал перо, болтал ногами? Как вошла та или иная вещь в поэтический ряд и выдвинула какую-то новую идею, фразу? Это все очень, очень интересно, но необычайно сложно. Истинный вещевед, как писатель, должен перевоплотиться в своего героя, до мелочей понять его характер, скрупулезно изучить все привычки, проникнуть в его мышление. Но если писатель может и даже должен фантазировать, сочинять, менять сюжет своего произведения, то вещевед обязан быть строгим документалистом, следовать за ходом давно происшедших событий, день за днем, час за часом.

И путь к такому профессионализму никому не заказан — садитесь за книги, справочники, учебники, изучайте, ищите, думайте! И только когда вы почувствуете, что начинаете постигать характер и мысли своего героя, начинаете понимать, что двигало его творчеством, когда его жизнь становится частицей вашей жизни, — тогда вы совсем другими глазами начнете смотреть и на его «вещественный» мир.

И вот тогда, если вы всерьез захотите устроить заповедный уголок памяти великого предка, знатного земляка, прославленного современника — в добрый путь! Только сразу настройте себя на то, что это не разовое мероприятие, а дело долгих лет, трудное и кропотливое.

Но все-таки это путь не для многих… А если говорить о памяти всенародной, о необходимой причастности каждого, человека к тому, что составляет нашу национальную гордость, то и здесь основа всего — знание. На нем зиждется память! Я помню, как в первые годы после Октябрьской революции чуть ли не в каждой школе, каждом, даже махоньком, клубике были кружки по изучению творчества Пушкина, или Лермонтова, или Некрасова, или других больших писателей и поэтов. Как бы хотелось, чтобы эта наипрекраснейшая традиция возродилась. Мне могут возразить: в те годы народные массы только-только прорвались к культуре и стремились наверстать все, чего не имели раньше. Сейчас же произведения классиков легкодоступны, есть практически в каждой семье, плюс многочисленные передачи по радио и телевидению, театральные постановки. Наконец, обязательная школьная программа по литературе. Зачем же нужны в наше время такие кружки?

Да затем, что более всего углубляет наши знания участие в литературных спорах и диспутах, совместное чтение, сопереживание, взаимный обмен информацией. И все это — не по «обязательной программе», а по потребности души и интересу ума. И боже сохрани вас считать, что «обязательной программы» вам достаточно, чтобы узнать и понять того же Пушкина. Только человеку, духовные потребности которого сведены к минимуму, кажется, будто Пушкин ему совершенно ясен. А чем более развит человек, чем он культурнее и эрудированнее, тем неисчерпаемее представляется ему наследие великого русского поэта.

Пушкин действительно неисчерпаем и непознаваем до конца. И каждый человек воспринимает его по-своему. И никогда не будет найден общий эталон понимания. То же относится к творчеству любого большого художника. И эта прекрасная неисчерпаемость — лучший для человека стимул проникать в суть бессмертных произведений искусства, познавать их историзм, их национальные истоки.

Низкий поклон всем гениям искусства! Они донесли до нас память и славу предков, помогают познать законы сегодняшней жизни, напоминают о долге оставить добрый след для потомков. Оставаясь вечной загадкой, они манят нас прикоснуться к их жизни, чтобы понять, что же питало и вдохновляло их умы.

Одно из таких мест на земле, где можно, призвав на помощь воображение, «перешагнуть» через время и попасть в творческую лабораторию большого мыслителя, — наше Пушкиногорье. И я говорю каждому, чье сердце хоть однажды пленилось гением пушкинских строк: «Добро пожаловать к нам в гости!»

«Добро пожаловать!» Это не обязательная вежливость воспитанного человека, а искреннее приглашение. Всех. Каждого. И кого обжег навсегда пушкинский талант, и тех, кому еще только предстоит счастье открытия для себя величайшего из поэтов.

Я человек старый, мне уже за 80. Полжизни я отдал Пушкиногорью. Почти шестьдесят-лет занимаюсь жизнью и творчеством Пушкина. Я изучаю то, что он видел на Псковщине, что он в ней особенно полюбил. Как приходила к нему муза и где эти тропинки-дорожки, на которых происходило это таинственное свидание…

С минувшей войны я вернулся инвалидом. Не знал, с чего начинать. Тогда мне и предложили: поезжай в Михайловское и приложи старание и умение в восстановлении этого пушкинского уголка, ведь ты опытный музейный работник!

Приехали мы с женой в Михайловское. Жили в траншее, потом в бункере, в окопе. Кругом разорены были все деревни. Все жилое разбито. Я не говорю уже о музее Пушкина, он был уничтожен. Все было разрушено. И монастырь, где он был похоронен, и его дом, и домик няни, и деревья — его современники. Фронт находился от пушкинского сердца в одном километре.

Сначала я себе сказал: «Слушай, старик, брось ты это дело». Но остался. Можно ли было, с другой стороны, видя, как мучился этот край — старый, псковский, защитник русских рубежей, можно ли было не возродить его к жизни. Ведь подумайте, «Бориса Годунова» Пушкин писал, беседуя с теми людьми, деды которых когда-то жили здесь!

Так и началось мое большое дело. Я, конечно же, один бы Ничего не сделал. К нам приехала специальная комиссия. В эту комиссию был назначен академик Алексей Викторович Щусев. Я записывал каждое его слово, слова он подкреплял набросками карандашом и пером. Некоторые рисунки у меня сохранились. Мы обошли вес. Везде были надписи: «Проход закрыт. Заминировано. Разминировка через 2–3 месяца». Мы входили в сохранившийся полуразвалившийся дом без крыши, и саперы шли впереди. «Да бросьте», — отмахивался Щусев. Тогда сапер поднимал доску и говорил: «Смотрите». И вынимал пехотные мины.

Так как все деревни вокруг были разрушены, колхозники поселились в парках: Михайловском, Тригорском, Петровском. Никто не хотел возвращаться на место своих исчезнувших деревень. Надо было людям объяснить, зачем это нужно.