Людмила Правоверова - Павел Филонов: реальность и мифы

• Название: Павел Филонов: реальность и мифы
• Автор: Людмила Правоверова
• Издательство: Аграф
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7784-0353-6

Повествуя о встречах с Филоновым, его друзья и недруги вольно или невольно творят мифы о человеке, художнике, учителе. А каков же был реальный Павел Николаевич Филонов?

В предлагаемый сборник включены как известные тексты, так и никогда не публиковавшиеся воспоминания людей, в разные годы встречавшихся с Филоновым. Они помогут воссоздать атмосферу споров, восхищения и непонимания, которые при жизни неизменно сопровождали его. Автобиография и письма художника позволят ознакомиться с его жизненной и творческой позициями, а отзывы в периодических изданиях включат творчество Филонова в общекультурный контекст.

Книга предназначена как для специалистов, так и для широкого круга читателей, интересующихся историей русского авангарда.

---

После их ухода мне стало как-то не по себе. Картины из музея мы взяли без описи, как и сдали. Почему и как это произошло, я уже сказала выше. И я сказала сестре: «А вдруг, действительно, „Пира королей“ нет?» «Ведь не мог же он так уверенно сказать, что „Пира“ нет, не зная чего-то, чего мы с тобой не знаем». Эту ночь я не могла заснуть, да и потом очень долго эта мысль не давала мне покоя, а проверить нельзя никак. Развернуть вал в нашей комнате невозможно. Да если бы размеры комнаты и позволили, мы никогда не решились бы на это. Оставалось только ждать, когда все работы отвезут в музей и там раскроют вал. Работу эту брат очень ценил, и вдруг ее нет, исчезла. Когда, каким образом? И вот этот долгожданный день наступил. В эти годы у нас часто бывал московский искусствовед Н. И. Харджиев. Я все рассказала ему и попросила его быть со мною в музее при сдаче работ. Он согласился и, улыбаясь, спросил: «В качестве понятого?» На валу, как я уже говорила, была накатана 21 работа. «Пир королей» лежал, как оказалось, 20-ым. Что я пережила за эти минуты, да и не минуты, т. к. осмотр был мучительно длинный. 19 работ надо было осмотреть, промерить, отметить все обнаруженные дефекты.

Если бы меня спросили, какие это были работы, — скажу честно, не знаю, не видела, хотя очень напряженно смотрела. Но когда после 19-ой работы показался «Пир королей», радости моей не было границ!

Последней, двадцать первой работой была «Формула весны». Ее размер 250 × 280. Картина эта просто потрясла меня. Это что-то непередаваемо прекрасное. Как хочется мне проверить мое тогдашнее впечатление, а оно граничило с изумлением перед этой массой красок, света, воздуха, даже звуков! Проверить, действительно ли она так хороша или показалась мне такою после того, как я увидела «Пир королей» существующим, не пропавшим, невредимым. После того, как огромная тяжесть свалилась с моих бедных плеч. Это была последняя, окончательная сдача работ в Русский музей. Место, которое они занимали, опустело…

Первые дни я не могла входить в эту комнату.

Такое же чувство испытала я, когда 28 января 1965 года из этой комнаты вынесли тело умершей сестры Марии Николаевны, и я осталась одна. Одна…

3-его декабря 1965 г. исполнилось 25 лет со дня смерти брата. В этот день я получила письмо от московского художника искусствоведа Игоря Лаврова и от ученика брата Ю. Кржановского[351]. Говорить ли, как тронули меня оба эти письма, полные уважения, надежд на будущее, будто бы скорое признание брата. Пришла и телеграмма от московских художников-монументалистов за 12-ю подписями.

А также я получила очень неприятное письмо от Б. И. Гурвича. На протяжении двух лет второе неприятное. Время, выбранное для присылки, — более чем неудачное. Я была готова прекратить всякое общение с ним. Но, подумав, не решилась на этот шаг.

Выход в свет чехословацкой монографии брата — его заслуга… Переоценить это трудно. И все же… А пока я волновалась, как мне поступить, он, не дождавшись моего ответа, позвонил мне по телефону и сказал, что хворал, на что я сказала: «Видимо, присланное вами письмо — результат вашей болезни?»

Мне надо было поговорить с ним о желании Алма-Атинской картинной гал[ереи] приобрести работы брата. Узнав об этом, он в тот же день пришел.

Он очень нетерпим. С ним трудно.

Моей заветной мечтой было — дожить, дождаться выставки брата в Москве и Ленинграде. И вот сейчас, когда я пишу эти строки, я могу сказать, что все это исполнилось: были выставки в Новосибирске в Академгородке, вечер в Ленинграде и выставка в Москве. <…>

18 апреля 1967 г. приехал из Академгородка М. Я. Макаренко, хранитель Картинной галереи Академгородка[352], и попросил разрешения посмотреть работы Филонова. Во время просмотра был сдержан, никаких эмоций не проявлял, но, уходя, предложил сделать выставку работ брата в Новосибирске. Сказал, что все работы галерея оформит и оформленными они будут возвращены, за сохранность галерея несет ответственность. На время выставки мне предлагают приехать в Академгородок, проезд и гостиница будут оплачены. В случае моего согласия предложил мне указать лектора, т. к. они хотят провести цикл лекций о творчестве Филонова. <…> Лектором я предложила Гурвича, ученика брата, культурного, умного человека, знавшего хорошо творчество брата. <…>

Выставка была открыта 19 августа 1967 года. Время было невыгодное, так как не только профессура, но и студенты были еще на отдыхе. Организовано все было очень хорошо. В первом зале на мольберте стоял большой фотопортрет брата, над ним — огромное красное знамя, под ним — масса гладиолусов. Этот зал был очень красив: двухсветный, с фонтаном. Картины были размещены в трех залах. Хорошо, даже любовно развешанные, хорошо оформленные, они прекрасно смотрелись. Некоторые были оформлены излишне пышно, в золотых рамах. Я сказала Макаренко, что брату это не понравилось бы. И уже на другой день я не видела этих рам. Оформленные багетом, эти картины выглядели много лучше. Макаренко сказал мне, что и ему так нравится больше. <…> Каталог, который я получила почти через месяц, оказался некачественным, просто плохим, но с большим количеством репродукций, исключительно плохих. <…> Макаренко очень гордился тем, что смог добиться выхода каталога, первого в России. Несмотря на все это, разошелся он очень быстро. <…>

Лекции Гурвича не были такими, как можно было ожидать. К сожалению, я не учла его своеобразную манеру говорить. Его ударения — союз молодежи, а не молодёжи, дарования, а не дарования и т. п. мешали слушать. Его лекции были перегружены музыкальными сравнениями.

Накануне моего отъезда был устроен диспут. Первое слово взял автор, написавший «Физики и лирики». Говорил он свободно, немного рисуясь, не в пользу брата. До такой степени не в пользу, что сказал: «Филонов хочет напугать меня, а мне не страшно». Выступления в пользу Филонова были не так красноречивы, но их было больше. Все выступления записаны на магнитофон и у меня хранятся. <…>

Вместе с картинами Макаренко мне привезли красивый альбом с фотографиями, сделанными на выставке, и цветные диапозитивы. А позже — два фильма. Один, сделанный на материале «Пира королей», идет он три с половиной минуты; второй — на материале нескольких работ брата — идет двенадцать-тринадцать минут. Оба фильма озвучены, но без текста.

Кинофильм «Пир королей» сделан хорошо. За три минуты мы увидели исчерпывающе ясно всех сидящих за столом королей во всем их блеске. Замечательно по цвету! Интересная деталь: оба фильма сопровождаются музыкой. Но на этот фильм музыки не хватило, и концовка идет без музыки. Однако, это так хорошо, так поразительно, что лучшего финала и не придумать!

Второй фильм, на материале, кажется, восемнадцати работ, понравился мне меньше. По цвету он тоже хорош, но плохо смонтирован. Некоторые работы даны фрагментами. Но иные фрагменты не идут непосредственно за картиной, из которой взяты, а отделены следующей картиной, поэтому смотрятся не как фрагменты, а как какая-то несуществующая картина.

Первый просмотр фильмов, с помощью Д. А. Гранина, состоялся в Доме писателей. По желанию присутствующих пришлось повторить оба фильма.

Из Дома писателей я оба фильма отвезла в Дом архитекторов. Показ также прошел с успехом.

В январе 1968 года Е. Ф. Ковтун, а затем и П. М. Кондратьев (ученики брата) сказали мне, что графическая секция ЛОСХа собирается отметить восьмидесятипятилетие со дня рождения брата.

Наступил и прошел день, который хотели отметить. И вдруг звонит вернувшийся в Ленинград Кондратьев и говорит: на первое февраля назначен вечер, посвященный Филонову. Просят сделать небольшую выставку его работ.

Несколько раз Павел Михайлович был у меня, и мы отобрали тридцать работ брата. Я попросила пригласить стенографистку. Сделать доклад о брате поручили В. Н. Петрову[353].

И 1 февраля вечер состоялся!

После доклада В. Н. Петрова выступали ученица брата — Т. Н. Глебова, Л. Б. Каценельсон (занимавшийся недолго у брата), Е. Ф. Ковтун, В. П. Волков и Е. П. Жукова. Повестки разослали только членам графической секции, но весть о вечере разнеслась с невероятной быстротой, и о нем узнали в Эрмитаже, Русском музее, Институте имени И. Е. Репина, Художественном училище им. В. И. Мухиной, еще где-то, и получилось что-то неописуемое. Пришедших на вечер было такое множество, что пальто на вешалку уже не принимали, пальто лежали на окнах, батареях, просто на полу навалом. Но попали, как оказалось, далеко не все. На улице была большая очередь непопавших. Пишу без преувеличения, но с огромной радостью.

Брат, несмотря ни на что, не забыт, его помнят, знают, интерес к его творчеству очень большой.

Прошел вечер очень хорошо, и доклад, и выступления слушались с большим вниманием, с огромным интересом и вниманием смотрели выставленные работы. Было и торжественно и тепло.