Александр Солженицын - Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1

• Название: Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1
• Автор: Александр Солженицын
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9691-1049-6

Пасха 1917 года. – Встреча Ленина на Финляндском вокзале. – «Севастопольское чудо» Колчака. – Успех публичных речей Керенcкого. – Множество эпизодов «народоправства» в армии и в тылу. – 20 апреля Ленин организует первую большевицкую пробу сил.

Стрельба на улицах по безоружным. Лозунги: «Долой Милюкова!», «Долой Временное правительство!» С утра 21 апреля – порыв безоружных добровольцев из интеллигенции выходить на улицы, защищать власть «от красной гвардии»; те – стреляют. Раненые, убитые, шумные споры и драки на улицах. Тревожные переговоры членов Исполнительного Комитета и Временного правительства – как погасить конфликт, но он не утихает весь день. – Непредвиденное сопротивление большевикам петроградской образованной публики – переменило планы Ленина: гражданскую войну пока отложим!

---

– …Мы получали слухи, что с севера на нас идут пять полков, а с юга генерал Иванов ведёт 26 эшелонов, а на улицах раздавалась стрельба, и мы могли допускать, что слабая группа, окружавшая Таврический дворец, будет разбита, и с минуты на минуту мы ждали, что вот придут и если не расстреляют нас, то заберут…

Зал захвачен. Успех! Уже и вторые полчаса текут, но Чхеидзе не смеет сигнализировать докладчику.

– Но дело не в этом. Для нас не было психологических причин самим стать на место цензовых, крайние революционные партии не могут принимать участия в буржуазном правительстве в эпоху капиталистического строя.

Теперь сокровенная история была рассказана – а вот времена поближе:

– Но после первых же дней мы спохватывались, что правительство что-то делает вне нашего контроля и есть некоторая задержка в осуществлении наших требований, и в речах некоторых министров мы уловили нежелательный оттенок. Мы посчитали нужным дать им толчок, мы заявили, что считаем необходимым приступить к практическим шагам: издать закон, объявляющий вне закона всех генералов – врагов русского народа, кои дерзнут поднять святотатственную руку на завоевания революции. И нам было обещано, что этот декрет будет издан. Но, товарищи, он до сих пор не издан.

Нахамкис ступил на стезю своей любимой ярости – против генералов, и его занесло, уж он и путал от души: да, он писал такие статьи в «Известиях» и настаивал в Контактной комиссии, но никто никогда ему не обещал, и даже свои советские смотрели диковато. Однако вот – он лил сильным голосом, и никто не поправил его из президиума – и в тёмных провинциальных и фронтовых делегатов переливалась та же ярость: генералы-изменники, генералы-предатели, очевидно поимённо известные, – а Временное правительство их щадит?

– Но когда был возмутительно освобождён генерал Иванов, который вёл на революционный Петроград несколько эшелонов войск, оказался на свободе без ведома Совета…

Удар по Керенскому, но тот силён, назвать нельзя, а вот по кому, самому ненавистному:

– …Жизнь убедила нас создать постоянный орган давления на правительство, а главным образом – на деятельность военного министра, до сих пор внушающего нам – а может быть и вам, товарищи?? – величайшее опасение.

И захолонули сердца: как? и военный министр? и он – тоже изменник??

– До последнего времени он даже не появлялся на общих заседаниях совета министров, когда мы туда являлись с нашими требованиями, а должен сказать, что три четверти наших вопросов касались военного министра. Мы всё время получаем сведения с фронта, и это не секрет, что авгиевы конюшни старого режима среди командного состава неэнергично чистятся.

Аплодисменты! Да! Да!

Он уже бил – на весь полный размах! Он безсознательно копировал столь удачную, столь последственную первоноябрьскую речь Милюкова, с этой самой кафедры, пять месяцев назад, – но теперь против самой милюковской компании.

Кто бы уж там вспоминал о регламенте! кому б теперь, хоть и квёлому председателю, разрешили бы перебить!

Думал ли Нахамкис тут, сейчас, на Совещании – свалить Гучкова, а там пойдёт само, арестуют Ставку? Да жгло его, что головы главных генералов так до сих пор и не полетели! Бить – так бить, вспоминай всей генеральской сволочи до дна!

Зал – в руках. А что есть революция? Революция – вот это и есть – передвижка масс, ещё не осевших, ещё не утерявших своего движения, – и довольно бывает одной речи! одного толчка! одной фразы!

А – какой?

«К оружию, граждане»?.. «Бей их»?..

Не хватало… Не хватило чего-то… У самого не хватило – находчивости? дерзости? прыжка?

А в голове – мешает план доклада, сколько ещё не сказал, а пропустил, надо вернуться… (А в конце – всё равно неотвратимо сползёт к жалкой резолюции…)

Не то. Не Дантон.

Но – с новым напором:

– Для нас не секрет, что по мере возвращения жизни в нормальное русло начинается несомненно и организация контрреволюционных сил! Та кампания клевет и инсинуаций, которая ведётся против нас в буржуазной прессе…

«Анонимы в Совете»?.. – да кнутом по всем шавкам, задрожите!

– …Есть какой-то объединяющий центр, из которого как по команде даются сигналы и лозунги. Вы знаете знаменитую кампанию по поводу Приказа № 1?.. Вы знаете попытки дискредитировать гарнизон Петрограда, подавший сигнал нам всем к свободе, – под предлогом, что он здесь уклоняется от несения военной службы, тогда как он на страже свободы? Совершенно очевидно, что контрреволюционные силы начали скопляться вокруг пока ещё скрытого, но какого-то центра, готовят обход революционной демократии!

Громогрозно:

– И нам известен этот организующий центр контрреволюции!! Но мы его пока не назовём. А впоследствии. И ему должен быть дан отпор – и я надеюсь, что этот съезд скажет своё авторитетное слово. Выскажет, что для Временного правительства пришла пора дезавуировать кампанию – и тогда мы увидим, насколько мы можем дальше оказывать доверие Временному правительству.

Чуть пониже прежнего, а ещё прекрасный плацдарм, ещё можно крикнуть «к оружию!» – но нет этой лёгкости, но нет этой дерзости, но почему такое тяжёлое тело, тяжёлый голос, тяжёлый план доклада?

Да и не план, оратор сам заблудился, он потерял напористый порядок мыслей. Опять к этим первым пылающим дням революции.

– И Приказ № 1 был подлинное творчество народных масс – сами солдаты выработали этот акт!

Аплодисменты. Да зал – всё время сочувствовал и шёл за ним!

Зал – шёл за ним, и надо было энергично вести его к удару! Но по какому-то недостатку хваткости ума зацепился за двоевластие, о котором жужжали буржуазные газеты, и стал объяснять подробно двоевластие. (Шло дело к полуночи, Чхеидзе задрёмывал, но не прерывал.)

– Безсовестные клеветники! Когда Приказ № 1 был издан – никакого Временного правительства не существовало – а кто этот слабый думский комитет? кем избран? Он был бледным, слабым созданием цензовых слоев, тогда как наш Совет вышел из здоровой широкой стотысячной массы.

Уже так устоялся язык их всех, советской верхушки: никогда не выдавать вслух «Исполнительный Комитет», а всегда – Совет. У трёхтысячного Совета плечи широкие.

– А что следует разуметь под двоевластием? Это не двоевластие, а законный народный контроль, чтобы заставить их считаться с требованиями революционного народа.

Исчерпано. А попутно он где-то упомянул династию Романовых – и в недомобилизованном его уме это зацепилось счастливой попутной находкой – да! царя же! царя! – и он потянул за леску:

– …Эта династия, самая зловредная и пагубная из всех… Мы получали сведения, что ведутся переговоры с английским правительством, чтобы Николая и его семью отпустить за границу. И когда мы от наших товарищей железнодорожных служащих получили известие, что по царскосельской дороге движутся два литерных поезда с царской семьёй в Петроград, – мы подозревали, что ему подготовлен путь через Торнео на Англию. Что мы должны были делать? Испугаться призрака двоевластия или принять самые энергичные меры помешать побегу тирана?

Бурные! неистовые аплодисменты! Зал ревёт.

И это была – последняя возвышенная площадка для атаки! для поворота истории всей российской революции! Он снова возжёг раннемартовскую горящую атмосферу! И зал был – в руках докладчика!

Но эту площадку – Нахамкис, по дефекту гениальности, разорвал с прежними, он не слил её с контрреволюционным подпольным центром, с мятежной Ставкой и теми генералами, которых надо обезглавливать подряд, подряд.

А между тем – шёл третий час его исторического доклада, и за полночь. И ощутил на шее висящий жернов обязательной резолюции. Никуда ведь дальше не взлететь. И даже бычья шея его стала гнуться. И ослабел голос. И – снижаясь, снижаясь:

– Я надеюсь, вы примете резолюцию, которую я имею честь предложить вам от имени Исполнительного Комитета. «…Признавая, что Временное правительство… проявляет стремление идти по пути, намеченному… настаивая на постоянном воздействии Совета в смысле побуждения его к самой энергичной борьбе с контрреволюционными силами… признаёт политически целесообразной поддержку Временного правительства постольку, поскольку… неуклонно к упрочению завоеваний революции…»

Близко к часу ночи еле промямлил Чхеидзе перерыв Совещания до завтра, но члены ИК кинулись в свою комнату и возмущённо, и бешено на Стеклова: как посмел он всё извратить? Сворой мелких стояли вокруг – а тополь-Церетели в рост ему, горели чёрные глаза.

«Как посмел?» – этого хоть и не спрашивай, сказано, не воробей. Стеклов устойчиво протестовал: докажите, чтó я нарушил? в чём отошёл от резолюции? Революция – безпощадна, ибо ей приходится спасать высшие ценности человечества, невзирая на лица. А на этих из Временного правительства история уже отточила свой топор.