Карен Таривердиев - Везучий

• Название: Везучий
• Автор: Карен Таривердиев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Карен Микаэлович Таривердиев родился в Москве в 1960 году. Учился на философском факультете в МГУ, но потом уехал на Север, работал в Мегионской нефтеразведочной экспедиции. В 1984 году окончил 9-ю роту Рязанского воздушно-десантного училища. Воевал в Афганистане. Был начальником разведки 177-го отдельного отряда спецназначения (Газни, Афганистан). Был дважды ранен. Кавалер ордена Красного Зна-мени и двух орденов Красной Звезды.Умер в 2014 году.

---

Он должен был встречать ее на аэродроме, но погода была плохая, и вертолеты не прилетели. Нашу роту подняли по тревоге. Он сказал мне – "я поеду с тобой". Я ответил – "не дури, лучше дождись Надежду". Он сказал – "она не прилетит сегодня, видишь, что творится на перевалах? Вы вернетесь уже к вечеру, а новые вертолеты будут только завтра – я поеду с тобой". У меня было мало офицеров, я сказал ему – "ладно". Она прилетела на следующий день в обед. Наша бронегруппа только что вернулась с кандагарской дороги. В десантном отсеке моей машины лежал труп Олега. Его убили в упор, в сердце. Я успел лишь застрелить того, кто его убил – от этого никому не стало легче. Труп загрузили в тот самый вертолет, на котором Надежда вернулась обратно. Ее отпуск закончился – её никто не мог отпустить снова даже на несколько дней – они не успели пожениться и у неё не было штампа. Я не был виноват, но не мог смотреть ей в глаза. Она не плакала, просто потухла лицом. Мне хотелось хотя бы подарить ей цветы. Их не было в нашей округе.

Однажды в горах я увидел целое поле эдельвейсов. Я полез за ними – меня обстреляли. Я успел сорвать только один. Я завернул его в мокрый платок и спрятал в рюкзак. Там лежали гранаты. На следующий день я принес ей платок, в котором был спрятан эдельвейс. Она раскрыла его, оттуда посыпалась труха. Гранаты истерли цветок в мокрую пыль. Тогда она впервые заплакала. Я не знал, что сказать ей. Эдельвейсы быстро сошли, я не успел добыть для нее нового.

В день сороковин я был в засаде. Когда вернулся, она сказала – "приходи, будем поминать". Я спросил – "а почему вчера не отметили". Она сказала – "тебя ждали". Вечером, когда все начали расходиться, она взяла меня за руку и сказала – "останься". Я остался. Через неделю Комбат сказал – "проведи к ней телефон". Я сделал удивленные глаза. Комбат похлопал меня по плечу и сказал -? я тоже знаю, где ты ночуешь, но война на этом не закончилась – проведи тревожную связь?. К вечеру в ее домике установили полевой аппарат. Она стала моей ППЖ (походно-полевая жена). Нас никто не осудил. Она никогда не выходила меня встречать, но я видел после посадки, как колышется занавеска в нашем домике. Она считала садящиеся вертолеты. Однажды мой вертолет припозднился. Когда мы сели, она была на посадочной полосе. Я выругал ее. Той ночью меня рвало прямо в постели. Она не дала мне убрать за собой, а сделала это сама. Мне было стыдно, но я не мог ничего с собой поделать.

Утром я задержался. Случайно заглянул под кровать – там лежала радиостанция. Я проверил установку частоты – это была моя вчерашняя частота. Я понял, почему она встречала нас на площадке – она знала мой позывной и слышала мои переговоры. В тот день я понял, что люблю ее. Мы никогда не говорили о том, что будет дальше. У меня была жена и недавно родилась дочь. Она не заговаривала на эту тему. Однажды, я было начал этот разговор, но она оборвала его, сказав – "сперва останься живым…" Мы должны были вернуться в Союз одновременно в ноябре. В ночь на 23 октября в трех шагах впереди меня рванула противопехотная заградительная мина. До замены оставалось только 7 дней.

Один из осколков засел прямо в коленном суставе. Она сказала мне ночью, сидя рядом в палате – "если ты не сможешь ходить, я заберу тебя с собой в Сибирь. Приготовься, ты станешь сибиряком". Я усмехнулся – "а если я все-таки встану"? Она ответила – "тогда я не буду ждать, пока ты выйдешь из госпиталя. Я уеду одна". "Почему"? – спросил я. Она сказала – "ты не сможешь жить с женой, если станешь инвалидом. Она будет чувствовать себя жертвой, и доведет тебя своей жертвенностью до родимчика. Я тебя знаю лучше, чем она, хоть и у нее есть от тебя ребенок". Я спросил – "а для тебя разве это не жертва"? Она покачала головой и сказала – "нет, для меня это не жертва, для меня это шанс".

Через две недели я осторожно распрямил ногу, сустав сработал. На следующий день она улетела. За две бутылки водки медики вывезли меня на аэродром проводить ее. Я сидел на носилках и смотрел, как Ил-76 набирает высоту. Он поднимался кругами круто на крыло и отстреливал в небо тепловые противоракеты – с правого борта, с левого борта, с правого, с левого… День был ясный и падающие с бортов "отстрелы" были похожи на маленькие солнышки, постепенно тающие в воздухе. Я боялся, что самолет собьют. Его не сбили…

Мы встретились через десять лет на могиле Олега под Петербургом. Я был уже разведен, она так и не вышла замуж. Мы не пытались ничего склеить заново, но нам было хорошо те три дня, что мы прожили там. Год назад она позвонила мне в Москву и сказала, что вышла замуж. Она не решалась на этот шаг 18 лет. Я поздравил ее, и мне показалось, что искренне сделал это. И только положив трубку, вдруг понял, что в глубине-то души мне немножечко горько.

Понял, и сам удивился этому…

Двадцать лет спустя

Давным-давно я написал пост на ФД под названием "Ее звали Надежда". Это о женщине, которая была невестой моего друга, погибшего в бою у меня на глазах. Потом, через некоторое время, эта женщина стала моей походно-полевой женой, и нам было хорошо вместе. Но настоящей женой не стала. Мы расстались… Я лежал в госпитале раненный в ноги и она сказала:если ты не встанешь на ноги, то я заберу тебя с собой в Сибирь. Приготовься, ты станешь сибиряком…? Но я встал, и как только врачи сказали, что "ходить будет", она собралась и уехала с войны к себе домой. Я не поехал за ней, выписавшись из госпиталя.

Долго и трудно описывать причины, по которым мы так поступили. Но когда я лежал на носилках на обочине взлетной полосы кабульского аэродрома (меня вывезли, чтобы я мог проводить ее), и видел, как самолет, в котором она улетает навсегда из моей жизни, набирает высоту, я знал, что в кармане у нее спрятана фотография того погибшего моего друга. Он был снят уже после смерти, в нашей санроте, где его тело готовили к последнему полету в "Черном тюльпане". И на этой фотографии его челюсть была повязана белым вафельным полотенцем. Так было положено, чтобы отпавшая челюсть не окостенела. А лицо его оставалось таким же, как было при жизни, потому что он получил пулю в сердце, а не в голову.

И все то время, пока я жил с ней на войне в ее домике, все то время, когда она осторожно выглядывала сквозь занавеску, считая заходящие на посадку вертолеты, и даже тогда, когда ей как-то дали радиостанцию, а она знала мой позывной и слышала, как трудно нам пришлось в горах в тот день, эта фотография лежала у нее в кармане. И даже тогда, когда она выскочила из дома, потому что последний вертолет, в котором находился я, задержался на двадцать минут (все сели, а нас все не было и не было), и она, не выдержав, рванула прямо на посадочную площадку и бросилась мне на грудь, едва не сбив меня с ног, фотография так и лежала у нее в кармане.

И я ни разу не сказал ей: "убери ее куда-нибудь подальше! Я не могу так…" Мне было стыдно просить ее об этом, потому что он был моим другом, и пока он был жив, она была его невестой. А когда он погиб… Тогда какая разница, что было раньше?… Так устроена война, что там слегка смещаются нравственность обыкновенной жизни… И я молчал, но помнил об этой фотографии… А ее самолет набирал кругами набирал высоту среди гор, отстреливая тепловые противоракетный ловушки, и я знал, что я не поеду за ней в Сибирь, чтобы забрать ее оттуда., когда выпишусь из госпиталя.

Сегодня утром меня разбудил телефонный звонок. Это была она, звонила из Тобольска. Нет, не подумайте, мы вовсе не в ссоре, и даже встречались раз пять-шесть за последние двадцать лет. Иногда перезваниваемся. Она никогда не была замужем, но в прошлом году вдруг вышла. И сразу радостно поставила меня об этом в известность. Я поздравил ее и сделал это искренне.

А сегодня она вдруг спросила: – Ты, по-прежнему, один? – Почему один, у меня есть дочь, даже две, – отшутился я. – А где твоя еврейка? – спросила она (она была в курсе некоторых событий моей жизни. – Мы расстались. Уже давно… – ответил я. – Жалеешь? – спросила Надежда. – Да, очень, три года еле дышал из-за этого! – Нет, я не об этом, – вдруг сказала она.- Я о всех этих годах… Я замялся, а потом ответил: – Во всяком случае, помню…

Мы договорились ехать в Иван-город, где похоронен мой друг и ее жених. 18 марта этого года будет ровно двадцать лет с того самого боя. Я был легко ранен еще в самом начале и приостановился, чтобы меня перевязали. В обще-то, это была царапина, просто немножко болезненная. А он побежал дальше и погиб. Я был опытнее: если бы я не приостановился тогда, он бы остался жив. Я помню тот день до мельчайших подробностей. Как была грязь по колено, в которой вязли даже БТРы, как я припал на колено и схватился за руку, выронив автомат, и начал матерно ругаться, как он крикнул санитару набегу: "лейтенанта перевяжи!"

Если я не слягу в госпиталь, то числа 10 марта я позвоню ей и она прилетит в Москву, откуда мы уже будем вместе добираться до Ленинграда, а оттуда до Иван-города, что у самой границы с Нарвой на другой стороне реки. Мне говорят, что память не нужна. Мне часто говорят на этом самом сайте, что прошлое надо отринуть и больше не возвращаться к нему. Но как это сделать? И зачем? Через год после нашего возвращения из Афганистана по одиночке, мы вместе побывали у его матери. И вдвоем были на кладбище и рядом с ней стояли над его могилой. И он не мог осудить нас за то, что произошло между нами после его гибели, потому что он тоже воевал и знал, что это такое- война. И даже мать его, догадавшаяся, что это не так просто мы приехали вдвоем, не осудила нас… И даже постелила нам в одной комнате, хотя я улегся на полу. Только в его доме не хватало нам спать вместе…