Виктор Гюго - Отверженные

• Название: Отверженные
• Автор: Виктор Гюго
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-14-4836-9

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.

Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

---

Старик в немом изумлении смотрел на это таинственное существо с босыми ногами, в короткой обтрепанной юбке, и с восторгом прислушивался к тому, как по листьям растений стекала вода. Он был уверен, что теперь рододендрон наслаждается счастьем.

Опорожнив ведро, загадочная незнакомка наполнила его во второй раз, потом в третий. Она полила весь сад. Глядя на нее, как она черным силуэтом летала по аллеям, размахивая длинными костлявыми руками под изорванной косынкой, ее можно было принять за нечто вроде большой летучей мыши.

Когда она закончила, старик со слезами на глазах подошел к ней, положил ей руку на голову и сказал растроганным голосом:

— Да благословит вас Бог! Вы — ангел, если так любите цветы.

— Нет, — возразила она, — я — дьявол, но мне это все равно.

Не ожидая такого ответа и не расслышав ее слов, Мабеф продолжал:

— Какое горе, что я так беден и жалок, что не могу ничего сделать для вас!

— Кое-что вы можете сделать, — сказала незнакомка.

— Что же именно?

— Сказать мне, где живет Мариус.

Но старик, очевидно, не понял.

— Какой Мариус? — переспросил он и поднял свой мутный взор, точно вглядываясь во что-то далекое.

— Тот молодой человек, который иногда бывал у вас, — пояснила девушка.

Между тем Мабеф успел порыться в своей памяти и начал припоминать, о ком его спрашивают.

— Ах да! — воскликнул он. — Я знаю, что вы хотите сказать. Постойте… Мариус… барон Мариус Понмерси, да, да… Он живет… впрочем, там он уже больше не живет… Я теперь не знаю… — Говоря, он нагнулся и с задумчивым видом стал оправлять ветку рододендрона. — Погодите, я вспомнил, — продолжал он. — Мариус очень часто проходит по бульвару по направлению к Гласьер, на улицу Крульбарб, на Жаворонково поле. Ступайте туда. Там его можно встретить.

Когда Мабеф снова поднял голову, перед ним уже никого не было: странная девушка исчезла. Ему стало немного жутко. «Право, — размышлял он, — если бы мой сад не был полит, я подумал бы, что это был дух».

Час спустя Мабеф улегся в постель, и в тот смутный момент, когда мысль, подобно той сказочной птице, которая превращается в рыбу, чтобы переправиться через море, мало-помалу принимает форму грезы, чтобы перейти в сновидение, старик полубессознательно пробормотал сам себе: «В самом деле, это очень похоже на то, что рассказывает Рюбодьер о домовых… Неужели это был домовой?»

IV. Видение Мариуса

Спустя несколько дней после появления «домового» старику Мабефу в одно утро — это было в понедельник, то есть как раз в тот день, когда Мариус занимал сто су у Курфейрака для Тенардье, — Мариус решил немного пройтись, прежде чем отнести в тюрьму эти пять франков. Он надеялся, что прогулка несколько его освежит, что по возвращении домой он будет в состоянии заняться делом. Это, впрочем, была старая песня. Обыкновенно, поднявшись с постели, он садился за книгу и брал лист бумаги, чтобы взяться за перевод. В описываемое время он взялся было перевести с немецкого языка на французский знаменитый спор между Гансом{435} и Савиньи{436}. Он брал Ганса, брал Савиньи, читал из того и другого строки по четыре, потом делал попытку написать хоть одну строку сам, но не мог, постоянно видя между собой и бумагой ярко сиявшую звезду. Тогда он вскакивал со своего стула и со словами: «Пойду лучше прогуляюсь. Это приведет меня в нормальное состояние», — отправлялся на Жаворонково поле.

Там он еще яснее видел звезду, а Ганс и Савиньи окончательно меркли в его голове.

Он возвращался домой, снова принимался за работу, но с тем же успехом. Порванные в мозгу нити положительно не связывались. Он говорил себе, что завтра не пойдет гулять, потому что это мешает ему работать, но на другой день все-таки шел. Он больше жил на Жаворонковом поле, чем в квартире Курфейрака. Его настоящий адрес был следующий: «Бульвар Сантэ, у седьмого дерева, считая от улицы Крульбарб».

В это утро он сел не под деревом, как обыкновенно, а на берегу речки Гобеленов. Сквозь свежие молодые листья деревьев весело светило солнце. Мариус мечтал о «ней». Потом вдруг мысль его с глубоким упреком обратилась к нему самому: он искренно заскорбел о своей лени, об этом параличе души, постепенно прогрессировавшем, о том мраке, который с минуты на минуту все более и более сгущался перед его внутренним оком, так что молодой человек уже переставал видеть даже само солнце.

Между тем, пока он предавался этим мыслям, которые, в сущности, были тоже очень смутны и должным образом не формулировались, потому что мозг слишком ослаб для этого, до его сознания все-таки доходили впечатления внешнего мира. Сидя спиной к реке, он слышал, как на обоих берегах прачки полоскали и колотили белье и как над ним в ветвях вязов щебетали и чирикали птички. С одной стороны неслись звуки свободы, счастливой беспечности, крылатого досуга, с другой — шум работы, труда. Эти жизнерадостные звуки едва не вывели Мариуса из его меланхолии.

Вдруг среди своего внешнего оцепенения и внутреннего экстаза он услышал знакомый голос, проговоривший:

— Ага, вот и он!

Мариус поднял голову и увидел перед собою ту несчастную девушку, которая приходила к нему как-то утром, — старшую дочь Тенардье, Эпонину, имя которой теперь было ему известно.

Она была на вид еще беднее и вместе с тем еще красивее, хотя и то и другое одновременно, казалось, было невозможным. В ней произошло двойное изменение — к свету и к бедности. Девушка была босая и в лохмотьях, как в тот день, когда она так смело появилась в его комнате, но теперь ее лохмотья были на два месяца старее, дыры в них увеличились, и они сделались еще безобразнее. У нее самой был тот же хриплый голос, тот же лоб, почерневший и точно сморщенный от загара, тот же смелый, но блуждающий, неустойчивый взгляд. Однако на ее лице теперь лежал отпечаток какого-то испуганного и жалкого выражения — последствие пребывания в тюрьме. В волосах у нее застряли стебельки соломы и сена, но не как у Офелии, которая заразилась безумием Гамлета, а оттого, что она, очевидно, провела ночь в какой-нибудь конюшне. И при всем этом она была хороша. О юность, как ты могуча!

Она остановилась перед Мариусом; на ее бледном лице выражалось что-то вроде слабой радости, сопровождавшейся еле заметной улыбкой. Несколько мгновений она точно не в состоянии была ничего сказать.

— Ну вот, встретила-таки я вас! — начала она. — Старик Мабеф был прав: он сказал мне, что вы бываете на этом бульваре… Ах, если бы вы знали, как я вас искала!.. Я ведь просидела в тюрьме целые две недели. Вы этого не знали?.. Они выпустили меня потому, что «ничего не нашли на мне», да и года мне еще не вышли. Не хватало двух месяцев… Ах, как я вас ищу уже около шести недель! Значит, вы там уж больше не живете.

— Нет, не живу, — ответил Мариус.

— А, понимаю! Вы съехали из-за той истории?.. Да, ужасно неприятная вещь эти истории… А скажите, зачем вы носите такую старую шляпу? Такой молодой человек, как вы, должен быть хорошо одет… Знаете что, господин Мариус? Дедушка Мабеф величает вас бароном, и знаю почему. Ведь вы не барон, да? Все бароны, должно быть, старики, которые ходят в Люксембург, чтобы греться там перед дворцом на солнышке и читать «Ежедневник», по одному су за номер. Меня один раз посылали с письмом к одному барону. Ему было лет сто с лишком, и он всегда так делал… Но где же вы живете теперь?

Мариус ничего не отвечал.

— Ах, — продолжала она, — у вас рубашка изорвана. Я вам зашью ее… Но вы как будто не рады видеть меня? — прибавила она упавшим голосом.

Мариус все молчал. Девушка тоже на минуту замолчала, потом вдруг воскликнула:

— А если б я захотела, то могла бы сделать, чтобы у вас был довольный вид!

— Да? — встрепенулся молодой человек. — Что вы хотите этим сказать?

— Вы прежде говорили мне «ты», почему же теперь не говорите так?

— Ну, хорошо, что же ты хочешь сказать мне?

Она закусила губу и, видимо, колебалась, как бы выдерживая внутреннюю борьбу, потом сказала:

— Ну, все равно. Будь что будет!.. Вы выглядите таким грустным, а я хочу чтобы вы были веселы. Обещайте мне только, что вы засмеетесь. Я хочу видеть, как вы засмеетесь, и хочу слышать, как вы скажете: «Вот это хорошо!» Бедный господин Мариус! Помните, вы мне обещали дать все, чего захочу?

— Помню, помню! Но говори скорее, что имеешь мне сказать.

Девушка взглянула ему прямо в глаза и медленно проговорила:

— У меня есть адрес…

Мариус побледнел. Кровь отлила у него от лица.

— Какой адрес? — спросил он, не решаясь верить своей догадке.

— Тот самый, который вы у меня просили. — И, сделав над собой усилие, добавила: — Вы сами знаете какой.

— Неужели у тебя… — с трудом произнес Мариус и не закончил вопроса.