Виктор Гюго - Отверженные

• Название: Отверженные
• Автор: Виктор Гюго
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-14-4836-9

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.

Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

---

Повсеместно борьба разгоралась в огромных размерах, благодаря обыскам домов, разоренным лавкам оружейников, оказывалось, что уличный бой, начавшийся с простого бросания камней, теперь перешел в сражение с ружейной стрельбой.

Около шести часов вечера пассаж Дю-Сомон превратился в место битвы. В одном конце его находились мятежники, в другом — войска. Перестреливались от решетки до решетки. Посторонний наблюдатель, мечтатель, автор этой книги, пожелавший взглянуть в непосредственной близости на бурливший вулкан, очутился в этом пассаже буквально между двух огней. У него не было другой защиты от пуль, кроме выступов полуколонн, отделявших один от другого магазины, и он около получаса находился в этом неприятном положении.

Между тем пробил сбор: национальная гвардия поспешно надевала мундиры и вооружалась, отряды выступали из мэрий, полки выходили из казарм. Напротив пассажа Де-Ланкр один барабанщик пал под ударом кинжала. Другой на улице Синь был атакован тридцатью молодыми людьми, которые разбили его барабан и отняли у него саблю. Третий был убит на улице Гренье-Сен-Лазар.

Восстание устроило из центра Парижа неприступную исполинскую извилистую цитадель. Там был очаг движения, там, очевидно, и сосредоточивалось все дело: остальное же было не более как мелкие стычки. Так как в центре еще не дрались, то можно было понять, что судьба восстания готовилась именно там.

В некоторых полках солдаты были в нерешительности, что еще более усиливало ужасающую неопределенность кризиса. Эти солдаты помнили народную овацию, встретившую в июле 1830 года нейтралитет 53-го линейного полка. Командирами их были два неустрашимых человека, испытанных в настоящих войнах: маршал Лобо{477} и генерал Бюжо{478}. Огромные патрули, состоящие из пехотных батальонов, окруженные целыми ротами национальной гвардии и сопровождаемые полицейскими комиссарами, объезжали охваченные мятежом улицы. Со своей стороны мятежники тоже расставляли караулы на перекрестках и отважно посылали патрули за черту баррикад. Обе стороны наблюдали и выжидали. Правительство, держа в руках армию, еще колебалось. Наступала ночь, и слышался звон набатного колокола колокольни Сен-Мерри. Военный министр, маршал Сульт, видевший Аустерлиц, смотрел на все это очень мрачно.

Эти старые воины, привыкшие маневрировать в правильных сражениях, опираясь лишь на правила тактики, этого компаса битвы, теряются перед волной народного гнева. Вихрем Революции управлять нелегко.

Национальная гвардия окрестностей Парижа поспешно беспорядочными толпами являлась в город. Эскадрон 12-го полка легкой кавалерии примчался из Сен-Дени, из Курбвуа явился 14-й пехотный полк, батареи военной школы заняли позицию на площади Карусель, из Венсенна везли пушки.

Тюильри пустел, но Луи-Филипп был невозмутимо спокоен.

V. Своеобразие Парижа

Мы уже говорили, что Париж в течение двух лет видел не одно восстание. Обыкновенно во время мятежа общий облик Парижа остается до странности спокойным; мятеж ограничивается только некоторыми пунктами. Этот город быстро осваивается со всеми явлениями. Эка важность — мятеж! Париж из-за таких пустяков не беспокоится. Только одни исполинские города и могут представлять такие странности, только в таких необъятных оградах и может совмещаться одновременно междоусобная война с общим спокойствием. Обыкновенно, когда начинается восстание, когда барабаны бьют тревогу и сбор, обыватель ограничивается замечанием: «Кажется, дерутся на улице Сен-Мартен». Или назовет предместье Сент-Антуана и иногда добавит: «Где-то в той стороне». Позднее, когда становится очень близким зловещий рассыпчатый треск выстрелов и ружейных залпов, обыватель говорит: «Вон как там славно нажаривают!» Минуту спустя, если восставшие приближаются и берут верх, он поспешно запирает свою лавку и надевает мундир, то есть обеспечивает безопасность своему товару и подвергает риску свою личность.

Перестреливаются в каком-нибудь пассаже, в тупике, на перекрестке, берут, уступают и снова берут баррикады. Льется кровь, дома изрешечиваются пулями, по пути убивающими людей в квартирах, трупы усеивают мостовую, а с окрестных улиц доносится стук бильярдных шаров в кофейнях. Театры открыты, и в них разыгрываются водевили. Зеваки смеются и болтают в двух шагах от улиц, где царят ужасы войны. Фиакры спокойно развозят пассажиров. Прохожие идут обедать в город. Иногда такое равнодушие наблюдается даже в тех самых кварталах, где происходит мятеж. В 1831 году ружейная пальба на некоторое время даже приостановилась, чтобы пропустить свадебную процессию.

Во время восстания 12 мая 1839 года{479} какой-то старый калека возил по улице Сен-Мартен ручную тележку, над которой развевалась красная тряпка, в тележке находились бутылки с напитками. Он переходил от баррикад к войскам и от войск к баррикадам, услужливо предлагая утолить жажду то представителям правительства, то анархистам.

Что может быть более странным? Это своеобразие парижских революций; этого не встретишь в других столицах. Необходимы две черты — исполинские размеры Парижа, и его веселость — город Вольтера и Наполеона.

Однако на этот раз, когда взялись за оружие 5 июня 1832 года, великий город чувствовал нечто такое, что, быть может, оказывалось сильнее его. Он испугался. Повсюду, даже в наиболее отдаленных и менее всего «заинтересованных» кварталах, окна и ставни наглухо запирались среди белого дня. Люди мужественно вооружались, трусы прятались. Исчезли все прохожие, и беспечные и озабоченные. Многие улицы были пусты, как они бывают пусты рано утром. Распространялись тревожные слухи, передавались зловещие новости вроде следующих: «Они овладели банком, в одном только монастыре Сен-Мерри их засело шестьсот человек. Войска ненадежны». Арман Каррель{480} был у маршала Клозеля{481}, который сказал ему: «Сначала заручитесь полком». Лафайет болен, однако сказал им: «Я ваш. Я всюду буду следовать за вами, где только найдется место для моих носилок. Нужно держаться настороже. Ночью будут происходить грабежи в уединенных домах глухих мест Парижа». (Это разыгралось воображение полиции — этакой Анны Радклиф{482}, состоящей при правительстве!) На улице Обриле-Бушэ поставлена батарея. Лобо и Бюжо держали совет и собирались в полночь или, самое позднее, на рассвете двинуть сразу четыре колонны в центр восстания: одну из Бастилии, другую от ворот Сен-Мартен, третью с Гревской площади, четвертуй от Рынка. Быть может, войска очистят Париж и отступят на Марсово поле. Неизвестно, как все это разыграется, но, во всяком случае на этот раз, готовилось что-то серьезное. Население сильно тревожилось нерешительностью маршала Сульта. Почему он медлит нанести удар? Было очевидно, что он крайне озабочен. Старый лев как будто почуял какое-то неведомое чудовище в темноте. Настал вечер, но театры не открылись, патрули разъезжали по городу с раздраженным видом, обыскивали прохожих, задерживали подозрительных. В девять часов было арестовано более восьмисот человек; префектура полиции, Консьержери и Лафорс были переполнены. В Консьержери длинное подземелье, называемое «Парижской улицей», было сплошь завалено соломой, на которой как попало валялись арестанты, опекаемые и подбадриваемые лионцем Лагранжем{483}. Громадная масса соломы, шуршавшая под множеством людей, производила шум ливня. В других местах арестованные спали вповалку, прямо под открытым небом, на лужайках дворов. Всюду чувствовались тревога и необычайный для Парижа трепет.

Дома баррикадировались, жены и матери находились в смертельном беспокойстве, со всех сторон только и слышалось: «Ах, боже мой, он еще не вернулся!» Издали слабо доносился стук колес. Стоя на порогах дверей, прислушивались к крикам, к шуму, к смешанному гулу, к смутным звукам, о которых говорили: «Это кавалерия!» или: «Это мчится артиллерия!» Слушали звуки сигнальных труб, барабанный бой, грохот выстрелов и заунывный звон набатного колокола Сен-Мерри. Ожидали первого пушечного выстрела. На углах улиц вдруг появлялись люди и снова исчезали, прокричав: «Входите к себе!» Тогда все спешили запираться в домах. «Чем все это кончится?» — думали встревоженные обыватели. С минуты на минуту, по мере того как спускалась ночь, Париж все более и более озарялся грозным заревом разгорающегося восстания.

Книга одиннадцатая АТОМ БРАТАЕТСЯ С УРАГАНОМ

I. Несколько объяснений относительно происхождения поэзии Гавроша. Влияние одного академика на эту поэзию

В тот момент, когда мятеж, разгоревшийся от столкновения народа с войском перед Арсеналом, вызвал обратное движение, в толпе, следовавшей за гробом Ламарка вдоль бульваров, произошло страшное смятение. Она заколыхалась, ряды разорвались, все бросились бежать, спасаться: одни с грозными криками, требовавшими атаки, другие — с выражением страха на побледневших лицах. Могучий поток, покрывавший бульвары, разделился в один миг и хлынул направо и налево, чтобы затем разлиться мелкими потоками сразу по двумстам улицам и наполнить их шумом прорвавшейся плотины. В эту минуту по улице Менильмонтан шел, весь в лохмотьях, мальчик с веткой черного дерева в руках, сорванной на высотах Бельвиля. Проходя мимо лавочки торговки разным старьем, он увидел выставленный там старинный седельный пистолет. Мальчик бросил на мостовую ветку и крикнул: