Роберт Силверберг - Легенды II (антология)

• Название: Легенды II (антология)
• Автор: Роберт Силверберг
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-034469-4, 5-9713-1914-0, 5-9762-0069-9

Роберт Силверберг вновь собрал для этого сборника самых знаменитых творцов миров. Джорджа Р.Мартина, создавшего мир "Песни льда и огня". Терри Брукса, создавшего мир "Шаннары". Нила Геймана, создавшего мир "Американских богов". Тэда Уильямса, создавшего мир "Иноземья". И многих, многих других — тех, что не просто пишут романы-фэнтези, а, подобно демиургам, полетом фантазии творят миры. Тех, которым нет равных. Они объединились для сборника "Легенды", чтобы пригласить миллионы своих поклонников попутешествовать по этим мирам еще раз. И все произведения, вошедшие в "Легенды II" — новые эпизоды самых знаменитых саг наших дней, — были написаны специально для антологии...

---

— Почему это? Я здесь хозяин и делаю что хочу. Вы сказали, что не желаете обсуждать неоконченную вещь, и я пошел вам навстречу, разве нет? Разве я хоть словом обмолвился? Уже много дней, чуть ли не с самого начала, я читаю то, что вы написали, слежу за тем, как вы продвигаетесь — по сути, я сам участвую в создании великой поэмы и проливаю слезы над ее красотой, а между тем ни словечка...

— И вы лазили ко мне все это время? — процедил Фурвен, вне себя от ярости.

— Каждый день. Задолго до того, как вы придумали эту штуку с перьями. Поймите, Фурвен: человек, живущий на моих хлебах, создает под моим кровом бессмертный шедевр — неужели же я откажу себе в удовольствии наблюдать, как растет и ширится этот труд?

— Я сожгу ее, лишь бы избавиться от вашего соглядатайства.

— Не говорите чепухи и пишите дальше. Я к ней больше не прикоснусь, только не останавливайтесь. Это было бы преступлением против поэзии. Заканчивайте сцену с Мели-кандом, продолжайте историю Дворна. Да вы все равно не сможете бросить, — злорадно засмеялся Касинибон. — Эта поэма околдовала вас. Вы одержимы ею.

— Почем вы знаете? — прорычал Фурвен.

— Я не так глуп, как вам кажется.

Потом Касинибон, однако, смягчился, попросил прощения и снова пообещал обуздать свое любопытство. Казалось, он искренне раскаивался и даже боялся, что, нарушив таким образом уединение Фурвена, может помешать завершению поэмы. Он будет вечно винить себя, сказал атаман, если Фурвен воспользуется этим предлогом и бросит свой труд, но и Фурвену этого не простит.

— Вы ее допишете, — еще раз, с силой, повторил он. — Деваться вам некуда. Вы просто не сможете остановиться.

Гнев Фурвена начинал угасать перед столь проницательной оценкой его характера. Касинибон, несомненно, раскусил врожденную лень Фурвена, его всегдашнее нежелание браться за что-либо, требующее хоть малых усилий — но отгадал также, что поэма крепко зажала ленивца в клещи и заставляет каждый день усаживаться за стол, хочет он того или нет. Этот приказ шел изнутри, из какого-то неизвестного Фурвену места, но страстное желание Касинибона увидеть поэму законченной, безусловно, подкрепляло его. Фурвен не мог противиться воле атамана, которой его собственная, движущая им воля пользовалась как кнутом, и знал, что писать в самом деле не бросит.

— Я продолжу, — неохотно проворчал он. — Можете быть уверены. Только не лезьте ко мне.

— Даю слово.

Касинибон хотел уйти, но Фурвен окликнул его:

— Слышно что-нибудь из Дундлимира насчет моего выкупа?

— Ничего, — ответил Касинибон и быстро вышел.

Ничего. Так он и думал. Танижель либо порвал письмо, либо пустил по рукам на потеху всему двору. «Вы слышали? Дурачок Фурвен попал в плен к разбойникам!»

Фурвен чувствовал уверенность, что герцог не даст Каси-нибону никакого ответа. Придется, значит, сочинять новые письма — одно отцу в Лабиринт, другое лорду Ханзимару в Замок и так далее, если он вспомнит еще хоть кого-то, кто захочет ему помочь.

Думая об этом, он не прекращал своей каждодневной работы. Фурвен все легче входил в состояние транса; таинственный лорд Валентин являлся к нему по первому зову и вел его все дальше во тьму времен. Рукопись росла, к перьям никто больше не прикасался, и Фурвен перестал класть их поверх написанного.

Теперь он уже ясно видел общий костяк поэмы.

Девять больших частей он представлял себе аркой, венцом которой служила повесть о Стиамоте. Первая песнь посвящалась высадке на Маджипуре первых людей, оставивших позади горести Старой Земли и полных надежды обрести рай на этой чудесной планете. Он опишет их первые исследовательские вылазки, их восторг перед красотой и размерами Маджи -пура, закладку первых крошечных форпостов. Во второй песне эти поселки разрастутся в большие и малые города, которые начнут друг с другом соперничать, и это приведет к гибели всякого порядка, к волнениям и всеобщему нигилизму.

Третья, песнь о Дворне, расскажет, как провинциал из западного городка Кесмакурана прошел по всему Альханро-элю, призывая людей учредить стабильное всепланетное правительство. Как сила его личности наряду с силой оружия осуществила эту идею, установив на Маджипуре ненаследственную монархию. Старший правитель, которому Дворн дал древний титул понтифекса, «строителя мостов», избирал себе помощника, лорда-коронала, главу исполнительной власти и своего будущего преемника. Фурвен поведает, как Дворн и его коронал, лорд Бархольд, заручились поддержкой всего Маджипура и навсегда утвердили систему правления, под которой и ныне процветает планета.

Далее последует четвертая песнь, переходная — о том, как на заложенной Дворном основе стало развиваться нечто похожее на современный Маджипур. Как атмосферные машины дали возможность воздвигнуть гору тридцатимильной вышины, позднее получившей название Замковой, и о строительстве первых городов на ее нижних склонах. О провидческой идее лорда Меликанда, что одному человечеству не заселить этот гигантский мир, и о доставке на Маджипур инопланетных рас — скандаров, вроонов, хьортов и прочих. О том, как колонисты вследствие быстрого роста начали вытеснять с их исконных территорий сравнительно немногочисленных туземцев, и о резком обострении конфликтов между людьми и метаморфами. О начале войны.

Песнь о лорде Стиамоте, уже завершенная, станет пятой и послужит замковым камнем огромной арки. Фурвену, впрочем, пришлось нехотя согласиться с тем, что Стиамоту потребуется побольше места. Песнь придется расширить и разбить на две, а то и на три, чтобы как следует раскрыть тему. Необходимо изобразить душевные терзания Стиамота, показать жестокую иронию, вынудившую этого мирного правителя развязать во благо своего народа чудовищную войну против коренных жителей планеты, виновных лишь в стремлении удержать за собой свой родной мир. Замок коронала, поставленный Стиамотом на вершине Горы в ознаменование его эпохальной победы, станет кульминационной точкой средней части поэмы. За этим последуют три заключительные песни. Одна о постепенном возврате к миру и спокойствию, другая — о достижении маджипурским обществом полной зрелости, а девятая, еще не совсем сложившаяся в уме Фурвена, подскажет, возможно, как залечить до сих пор не зажившую рану, нанесенную Маджипуру войной с метаморфами.

У поэмы уже появилось название. Он назовет ее «Книгой перемен», ибо в ней как раз и говорится о переменах, о вечных весенних паводках, о приливах и отливах истории — а под всем этим, наперекор всему, прочерчивается неколебимая линия судьбы Маджипура. Монархи вступают в свои права, властвуют и умирают, общественные движения возникают и пропадают, но благополучие народа струится, как великая река, по предначертанному Божеством руслу, и все перемены суть лишь повороты этого русла. Каждый поворот — это решение трудного вопроса, примирение противоборствующих сил: необходимое торжество Дворна над анархией, необходимое торжество Стиамота над метаморфами, а когда-нибудь, впоследствии — необходимое торжество победителей над их же победой. Вот это и есть предмет его поэмы: рисунок, становящийся ясным с течением времени и доказывающий, что все, даже великий грех подавления метаморфов, есть часть великого плана, часть неизбежного торжества порядка над хаосом.

В свободные от работы промежутки Фурвен ужасался объему этой задачи и собственной некомпетентности. По тысяче раз надень он боролся с желанием бросить поэму, но знал, что это уже невозможно. «Перемени свою жизнь», — сказала ему леди Долита на Замковой горе — несколько веков назад, как казалось теперь. Ее суровые слова имели силу приказа, и он действительно переменил свою жизнь, а жизнь переменила его. Он знал, что должен продолжать свое дело, чтобы подарить миру эту поэму как возмещение за пропавшие даром годы. К той же цели беспощадно гнал его и Касинибон. Атаман больше не читал его рукопись, даже не спрашивал, как подвигается работа, но неустанно следил за ним, судил о его успехах по изнуренному лицу и красноте век, ждал и молчаливо допытывался. Фурвену нечем было защититься от этого безмолвного натиска.

Он совсем затворился в своих комнатах, выходил только к столу, трудился каждый день до полного изнеможения и после краткого отдыха снова погружался в транс. Это напоминало путешествие через области собственного ума, подобные аду. Не зная дороги, он блуждал и кружил впотьмах. Несколько часов подряд он пребывал в убеждении, что навсегда потерял своего вожатого, чувствовал полное смятение и обливался потом перед лицом всевозможных ужасов. Но после его озарял чудотворный свет. Он вступал на прекраснейшие луга, полные священной музыки и божественных видений, и слова начинали литься наружу, минуя его сознания.

Так проходили месяцы. Его работе пошел уже второй год, и груда исписанной бумаги росла. Он не соблюдал последовательности и обращался каждый раз к той части поэмы, которая настоятельнее всего требовала внимания. Единственной песнью, которую он считал завершенной, была центральная, пятая — ключевая глава о Стиамоте, но он почти закончил также песни о Меликанде и о Дворне и написал несколько больших кусков из вступительной части. Другие, менее драматические, существовали пока лишь в отрывках, а к девятой он еще и вовсе не приступал. Ранние и поздние стадии истории Стиамота тоже оставались нерассказанными. Фурвен понимал, что метод работы у него хаотический, но по-иному он не умел и чувствовал уверенность, что в свое время напишет все.