Лео Бретхольц - Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе

• Название: Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе
• Автор: Лео Бретхольц
• Издательство: ОГИ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-94282-685-7

Эта книга — рассказ о подлинном мужестве перед лицом смертельной опасности. Автор повествует о нечеловеческих испытаниях, пережитых им в течение семи лет бегства от великолепно отлаженной фашистской машины уничтожения евреев. Это уникальная, не придуманная история спасения, которое удалось лишь единицам из миллионов жертв фашизма.

---

Я подошел и обнял ее. Она заплакала еще сильнее. Меня охватило чувство, что позади остается ужасно много плачущих людей. Даже тогда, когда я, пытаясь обмануть себя, воображал, что моя семья однажды, в некотором отдаленном будущем, последует за мной и мы все встретимся в безопасном месте, мне было очевидно, что для моей бабушки все это уже поздно. Она была слишком стара, и я знал, что в этот миг мы видимся с ней последний раз.

Бабушка была неимоверно дорога мне. Когда был жив мой отец, мы с ним каждое воскресенье ездили к ней. Рядом с ней я чувствовал, что я любим. Ей было почти семьдесят, и позади были тяжелые годы. После того как обстановка в Вене так драматически ухудшилась, бабушка все чаще подвергалась издевательствам со стороны юных хамов, для которых она была легкой добычей. Позже «Сара, Сара, Сара» заменили намного более грубыми выражениями. А сейчас она теряла своего внука — это было выше ее сил.

— Успокойся, — сказала тетя Роза и нежно погладила ее по голове. — Не делай ему еще больнее.

Они еще не догадывались тогда, что ожидает их самих позже, в Аушвице.

— Идем, — вдруг быстро сказал дядя Исидор. — А то ты опоздаешь на поезд.

Я наклонился к своей старой, убитой горем, бабушке и поцеловал ее. Она последний раз тихо шепнула мое имя.

Такси мчало нас сквозь моросящий дождь к западному вокзалу Вестбанхоф, где несколько месяцев назад Гитлер вошел в Вену. Вокзал казался еще огромнее, чем раньше. Дядя Исидор, дотошный во всем, был сердит, потому что забыл взять зонт. Он всегда стремился сохранить достоинство. Тогда он еще не имел представления об унижениях, ожидающих его в Бухенвальде, и о смерти в Аушвице.

Поезда всегда волновали меня. Кто знает, что может открыться в огромном, незнакомом мне мире? Сейчас вокруг толпились солдаты и полицейские в форме — любой из них мог наброситься на нас из-за пустяка. Дядя дал мне билет на поезд, пожал руку и сказал: «Bleib gesund». — «Будь здоров».

Это было все. В этот день было так много расставаний, что наш запас слов для этого был исчерпан. Мы пошли вдоль платформы к поезду. Дядя Исидор нес мой чемодан, а тетя Роза так крепко сжимала мне левую руку, как будто я мог упасть без ее помощи. Сев в поезд, я высунулся из окна и увидел их на платформе.

— Спасибо за все, — сказал я.

Мое сердце готово было выскочить из груди от волнения и страха, но я улыбался, стараясь убедить их, что у меня все хорошо. Тогда они скажут маме, что я, уезжая, был счастлив, и мы все будем охвачены одним и тем же утешающим нас вымыслом.

— Передай привет Мине, — одновременно сказали они.

Когда поезд тронулся, они потянулись к окну, чтобы коснуться моей руки. Роза плакала. Несколько секунд они шли рядом с поездом, касаясь моей руки, потом мы только смотрели друг на друга. И вот дядя махнул последний раз и отвернулся. Я все стоял у окна и махал, махал, пока мог видеть вдали их исчезающие силуэты. Они были последним отзвуком моей прошлой жизни. Я стоял, замерев у окна, пока тетя Роза не исчезла в темноте, которой она так боялась.

Во время двадцатичасовой поездки я наблюдал, как австрийский ландшафт постепенно переходил в немецкий. По мере продвижения на северо-запад моросящий венский дождик превратился в настоящий ливень. Я ехал вместе с двумя монахинями, которые молчаливо сидели в купе. Мог ли я найти у них утешение? Несомненно, ни коричневорубашечники, ни солдаты не должны были бы нарушить их святое присутствие. Но в этой стране произошло так много непредвиденного, что уже ни в чем нельзя было быть уверенным.

Когда в марте Гитлер вошел в Вену, австрийское архиепископство приветствовало его официально словами одобрения, отметив усилия нацистов «отразить опасность всеразрушительного безбожного большевизма» как «великое историческое событие».

Однако спустя несколько месяцев официальные восхваления умолкли. Были закрыты католические школы, начали конфисковать церковное имущество. На службе в венском Штефансдоме[5] 7 октября 1938 года кардинал Инницер сказал в завуалированной форме тысячам молодых людей, чтобы они не дали ввести себя в заблуждение. Затем на площади Штефансплац огромная толпа молодых католиков скандировала: «Мы хотим видеть нашего архиепископа», как пародию на эхо призывов «Мы хотим видеть нашего фюрера», адресованных Гитлеру. Следующим вечером группа гитлерюгенда штурмовала резиденцию архиепископа. Они разгромили все, что находилось внутри, и выбили окна. Один из священнослужителей был выброшен в окно. Полицейские и пожарные появились только час спустя.

Через несколько дней австрийские чиновники высмеяли «священников, вмешивающихся в политику и пытающихся подстрекать народ против государства». Потом они пошли дальше: обвинили евреев; затем чехов. Отцы церкви быстро научились держать язык за зубами.

Судетская область Чехословакии была уже поглощена Гитлером. Последние два дня сентября ведущие политики Германии, Франции, Италии и Великобритании на встречах в Мюнхене решали судьбу чехов. Ни один представитель Чехословакии на эти встречи приглашен не был. Гитлер заявил, что это — последняя страна, которая ему нужна. Премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, в тщетных попытках спасти свою страну от войны, дал согласие на присоединение Чехословакии к Германии без кровопролития. «Мир и спокойствие в наше время», — назвал он это. Чехословакия, так же как и Австрия несколько месяцев назад, прекратила свое существование: 15 марта 1939 года страны не стало, был установлен режим фашистского протектората над Богемией и Моравией. Словакия стала самостоятельным государством, сотрудничающим с Третьим рейхом.

Петля, накинутая на Восточную Европу, начала затягиваться. Когда Чехословакия пала, Венгрия содрогнулась. Тысячи евреев, бежавших из Польши, были высланы назад вследствие ужесточения законов об иммиграции. Было очевидно, что необходимо бежать. Но как?

В поезде, в маленьком купе, я рассматривал монахинь, но не говорил ни слова. Святые женщины были незнакомы мне, а любой незнакомец мог быть опасен. Были ли они из тех католиков, которых возмущал нацистский контроль над школами, или их уже запугали до полного повиновения? Непреодолимое молчание повисло над нами.

Через несколько часов, убаюканный шелестом дождя и движением поезда, я заснул. Когда я проснулся, поезд подошел к вокзалу во Франкфурте. Монахини пошли к выходу, и это немного встревожило меня. До рассвета было далеко, и все еще сотни километров отделяли меня от Трира. Я вытащил из кармана брюк записи. В них стояло, что мне необходимо делать после того, как я покину поезд. Я выучивал все так, как будто готовился к очень важному экзамену, во время которого у меня не будет возможности пользоваться шпаргалками.

Я должен буду разыскать в Трире маленькое бюро Еврейского совета и там найти кого-нибудь из Комитета помощи Эзра. Слово «Эзра» само означает «помощь». В этом бюро мне помогут найти надежное убежище, где я смогу прятаться несколько дней, ожидая известий от господина Беккера, который должен отвезти меня в Люксембург.

Я думал о Дитте, такой маленькой и такой одинокой в больнице. Я думал о маме и Генни, стоящих в тумане рядом с трамваем, на котором я уезжал. О моих родных и о прощаниях, прощаниях, прощаниях…

Безумие охватило весь континент, и никто не знал, где можно найти убежище. Неделю тому назад фельдмаршал Герман Геринг провозгласил, что, если возникнет необходимость, можно будет организовать гетто в больших городах. Впервые речь зашла о еврейских трудовых бригадах. Как же взбрело мне в голову отправиться из вновь присоединенных земель в старую Германию, в самую сердцевину этого безумия? Удастся ли мне выскользнуть оттуда без бумаг?

Трир был не таким, как я ожидал. Когда на следующий день после полудня я вышел из вокзала, то увидел вполне мирный город. По сравнению с ним Вена казалась водоворотом: горожане находились в постоянном эмоциональном возбуждении, как будто хотели убедить самих себя, что они — истинные арийцы, верные сторонники Гитлера. Новизна происходящего все еще захватывала их. У немцев же, живших с Гитлером уже несколько лет, пыл немного охладился. Да и можно ли постоянно держать народ в состоянии экстаза? На улицах Трира было не так уж много солдат. Казалось, никто не вышагивал особо горделиво. Город не кишел самодовольными, упивающимися властью людьми. Я посмотрел вверх и увидел во всех окнах цветочные ящики. Это показалось мне оазисом изящества.

Лишь погода была угрожающей. Небо потемнело, и, когда я добрался до маленького запущенного бюро Еврейского совета, пошел дождь. Еврейское население Трира, которое и раньше было небольшим, теперь составляло всего несколько тысяч человек.

— Меня зовут Лео Бретхольц, — представился я мужчине средних лет.

— Я так и подумал, — ответил он. — Как вы доехали?