Любовь Воронкова - Лихие дни

• Название: Лихие дни
• Автор: Любовь Воронкова
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1942

Повесть о суровом военном времени.

---

Все уснули. Тихо-тихо было в избе. Только шуршали сверчки за печкой, похрапывал легонько дед да изредка потрескивали стены от крепкого мороза.

И вдруг среди этой глубокой ночной тишины раздался удар. Удар был такой сильный, что стекла звякнули в окнах и с полки упала стоявшая на краю жестяная чайница. Все вскочили. Маринка вскрикнула. Ганя поднял от подушки свою белокурую всклокоченную голову, но, посмотрев вокруг широко раскрытыми глазами, снова опустился на подушку и засопел носом: сон был сильнее его.

Мать и бабушка поспешно оделись, вышли на улицу. Маринка сунула ноги в валенки — одну в свой, другую в Ганин, — схватила дедов полушубок и побежала за ними. На крыльце от крепкого мороза у Маринки на минутку захватило дух.

Весь народ высыпал на улицу. Тихо стояли у своих дворов и разговаривали вполголоса. Маринка вышла к палисаднику. Безмолвная, снежная, вся седая от инея была ночь. Деревья стояли белые и пушистые. И среди этой снежной ночи над этими белыми деревьями широко разливалось зловещее малиновое зарево огромного пожара.

— Бабушка, что это? Загорелось? — спросила Маринка. — Это станция горит, да?

— Ты куда вылезла? — закричала на нее бабушка. — С постели, да на мороз! Пошла в избу, ну-ка!

— Да ты хоть скажи, где ударило-то. Ну, бабушка!

Но бабушка схватила ее за руку и без разговоров потащила в избу.

Дед сидел на своей лежанке. Он тоже хотел было выйти посмотреть, да никак не мог найти своего полушубка.

— Что там? — спросил он.

— Ой, дедушка, — сказала Маринка, понизив голос, — там все небо красное, все-то небо горит!

Вскоре пришла мать.

— Говорят, мост возле станции взорвали, — сказала она. — Там фашисты.

— Батюшки! Уж на станцию пришли! — всплеснула руками бабушка. — Ой-ой!.. Ну, идет беда и к нам.

Дед опустил свою седую голову.

— Да, — невесело повторил он, — беда идет.

— Ну, будет вам горевать прежде времени, — ласково молвила мать. — Может, идет, идет, да и пройдет мимо! Ложитесь-ка да спите лучше.

Мать улеглась, закуталась в одеяло с головой и замолчала. Но Маринка знала, что она не спит. Бабушка тоже не спала, она все что-то шептала про себя, вздыхала, охала.

Дед молчал, но Маринка хорошо знала, что и он не спит тоже. Только Ганя посапывал на печке.

И понемногу страх, тяжелый, гнетущий страх начал охватывать Маринку. Немцы близко. Они идут сюда; говорят, что они идут не останавливаясь и не задерживаясь. Скоро они будут в их деревне, подойдут к самому их дому, застучат в двери, войдут в избу…

Маринка живо слезла с постели и, шлепая босыми ногами, подошла к деду.

— Дедушка, — шепнула она, — а может, они как-нибудь, мимо, а?

— Может, и мимо, — отозвался дед. — Может, им в тыл ударят, так они и вовсе назад повернут.

— Правда, дедушка, или ты просто так?

— Да нет, правда. Откуда мы знаем! Может, им сюда и не путь вовсе. Шоссе у нас нет, а нашими проселками у них и машины не пройдут.

В окнах посветлело, начинался рассвет. Красные злые огоньки, отблески далекого пожара, мерцавшие на морозных узорах окна, стали бледнеть и гаснуть.

Маринка немного успокоилась. Она зевнула раза два, поежилась и снова отправилась на свою постель. Наверное, все так и будет; наверное, немцы сюда вовсе и не придут.

А немцы уже шли по их глухим дорогам.

Самолет с черными крестами

Утром, только открыв глаза, Маринка тревожно оглянулась кругом: может, тут уже случилось что-нибудь страшное, пока она спала?

Но все было тихо и в избе и на улице. Бабушка мыла в кухне посуду. Ганя развинчивал и разбирал на части найденный вчера полевой бинокль и тихонько посвистывал. Светлые солнечные полосы лежали на белом полу поперек пестрых дорожек.

— Эй, соня, чай проспала! — сказал Ганя.

— Это ты соня, а не я, — ответила Маринка, — ты и вовсе пожар проспал.

— Вставай, Маринка, — сказала бабушка, — тебя чайник ждет за заслонкой. А вот тут, на шестке, лепешки.

Маринка живо оделась, умылась холодной водой, и все ее ночные страхи как рукой сняло. Она достала чайник, взяла лепешки и уселась за стол. Ей снова вспомнился таинственный предмет, завернутый в синюю бумагу.

— Гань, а Гань, — начала она, — так и не скажешь, да?

— Чего тебе?

— А что в синей бумаге было?

— Мало ли что было. А теперь нету.

— А где же?

— Выкинул. И не приставай!

— А я знаю, — сказала Маринка: — ты в снег зарыл!

Маринка ничего не знала, она сказала просто так. Но Ганя покраснел и быстро взглянул на Маринку. Неужели видела? Вот ведь глазастая! Надо поскорее перепрятать, а то живо залезет!

Пришел из конюшни дед. У него на белых усах намерзли сосульки, шапка и брови заиндевели и валенки скрипели от мороза.

— Встали, — сказал он, — выспались?

Он ласково поглядел на ребят своими синими глазами, снял со стены веревку и снова пошел из избы.

— Дедушка, ты куда? — закричала Маринка. — Подожди, и я с тобой!

— Ну куда ты со мной, чудак-человек? Ведь я же в лес, за дровами.

— Я тоже поеду, — сказал Ганя, — а то ты один-то еще завязнешь там где-нибудь да и не вылезешь.

И стал одеваться. Маринка схватила свой полушубок.

— И я! И я тоже!

— Куда это собрались деду мешать? — заворчала бабушка. — Не видали вас там — носы морозить!

— Я их в лесу свалю в сугроб, а сам уеду, — сказал дед. — Ну-ну, собирайтесь поскорее!

— Не свалишь! — засмеялась Маринка.

Вороная лошадка лениво затрусила по дороге, заскрипели, засвистели полозья по снегу.

Сзади за санями весело мчался Кудряш. В его карих глазах светился задор, морда улыбалась и пушистый хвост радостно торчал кверху. Несколько раз Кудряш пытался вскочить в сани и ухватить Ганю или Маринку за полушубок — уж очень хотелось ему поиграть. Но это ему не удавалось, и он тявкал и повизгивал с досады.

Дорога пошла под гору; лошадка побежала быстрее. Маринка крепко ухватилась за Ганю. Ганя сильный и ловкий. Ни один мальчишка с ним справиться не может! За деда не стоит держаться, он зазевается да и упадет еще. А уж Ганю силой из саней не вытолкнешь.

Вдруг сани закатило, и не успели ребята охнуть, как очутились в сугробе. Ганя и Маринка смеялись, Кудряш тявкал, трепал их за полушубки и не давал вылезти из снега. Дед остановил лошадь.

— Ну вот, — сказал он, — я же говорил, что вывалю в сугроб. Вот и вывалил! Что, не верили?

Ганя вылез первый, за ним выбралась и Маринка. У нее от смеха выступили слезинки и замерзли на ресницах.

— Я тебе, — кричала она на Кудряша, — я тебе задам, противный озорник!

Ребята кое-как отряхнулись и снова уселись в сани.

Розовый от солнца, усыпанный блестками и огоньками стоял над сугробами лес. Было тихо. Треснет где-нибудь сучок или упадет с ветки клочок снега — и уже слышно по всему лесу. Загляделась Маринка на седые от инея деревья, на елочки, прикрытые снеговыми шапками, на огоньки, рассыпанные среди белых веток… Загляделась и притихла.

— Ты что, замерзла? — спросил Ганя.

— Не приставай, — ответила Маринка, — я смотрю.

— А на кого смотришь? Дятел, что ли, где? Или белка?

— Да ни на кого. Я так просто смотрю. Ну, не понимаешь? На все смотрю.

— Да на что? — оглянулся Ганя. — Ничего и нету!

— Тебе нету, а мне есть!

Дед остановил лошадь.

— Слезайте, приехали.

Дед полез через сугроб к поленнице дров, которую он напилил и приготовил еще осенью. Ганя помогал ему таскать дрова. Маринка тоже хотела помочь. Она полезла было за сучьями — сучья мелкие, их таскать нетрудно, а горят они, ух, как жарко! Но только она, осторожно ступая, шагнула в сугроб, как сзади налетел Кудряш и сбил ее с ног. Маринка рассердилась, схватила Кудряша за длинную волнистую шерсть и утопила его в снегу. Кудряш вырвался с визгом, отбежал, отряхнулся. Но едва Маринка поднялась, как он снова налетел на нее, и Маринка сама утонула в сугробе. Маринка кричала на Кудряша, Кудряш звонко лаял, а Ганя смеялся на весь лес.

— Вот шум-то подняли, — сказал дед. — Смотрите, как бы медведи в берлогах не проснулись!

Вдруг дед остановился с охапкой в руках и прислушался:

— Чу! Гудят, никак!

Ганя и Маринка примолкли. Кудряш тявкнул было, но Маринка схватила его и зажала ему пасть рукой.

Над лесом гудело.

— Летят! Наши или нет?

Гул становился все сильнее, все сердитее. И вот над самой дорогой в синем небе появились два самолета. Они ревели и завывали. И летели так низко, что казалось, вот-вот зацепят крылом за елку. И на крыльях у них вместо красных звезд чернели большие зловещие кресты.

— Фашисты летят, — крикнул Ганя, — глядите: фашисты!

— Вот уж как летают низко! — покачал головой дед. — Скажи пожалуйста, совсем осмелели!

Тррр… тррр… — вдруг раздалось сверху. Треск был отрывистый, жесткий.