Георгий Санников - Большая Охота. Разгром УПА

• Название: Большая Охота. Разгром УПА
• Автор: Георгий Санников
• Издательство: ОЛМА
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2002
• ISBN: 9785224033119

Автор книги четверть века проработал в органах государственной безопасности, участвовал в работе по ликвидации остатков вооруженного бандитизма на территории Западной Украины. Книга рассказывает о националистическом движении ОУН, о многолетнем кровавом противостоянии на Украине, где шла необъявленная гражданская война, унесшая более сотни тысяч жизней с обеих сторон. Автор дает откровенные оценки политическим событиям прошлого, участником или свидетелем которых был сам автор, и интерпретирует их с позиции сегодняшнего дня.

---

Лемиш смотрел на пригретую солнцем и крепко уснувшую Уляну. С жалостью и болью видел ее стоптанные хромовые сапожки когда-то сшитые хорошим сапожником, давно утратившие некогда щегольской вид, на разорванные в нескольких местах и грубо заштопанные чулки. Прогоревшая от костров с наложенными сверху заплатами суконная юбка защитного цвета обнажила стройные и красивые ноги женщины. «Оксана[184], моя дорогая, — думал Лемиш. — Подруга ты моя боевая, сколько же тебе приходится страдать из-за меня. Ты лишена возможности не только воспитывать нашего сына, Юрка, но и видеть его. Где он сейчас, наш Юрко?»

В 1952 году через своих людей Лемишу удалось получить сведения о сыне, который в 1949 году двухлетним малышом был забран у его брата Ивана и определен КГБ в не известный ни для кого из подполья детский приют. За укрытие ребенка одного из руководителей ОУН — УПА тогда же, в 1949 году, младший брат Иван, родители — отец и мать — были арестованы за связь с ОУН и осуждены на 10 лет с конфискацией имущества. И имели-то они всего неполных пять га земли собственной, хату с небольшим садочком и пасеку в нем. Коня и корову большевики тоже конфисковали. «Бедная моя Улянка, — думалось Лемишу, — только большая любовь и совместная вера и борьба за будущее нашего народа могут давать силы этой хрупкой женщине, самому любимому для меня существу на земле. Дай бог силы тебе, Уляна. Потерпи немножко. Скоро уйдем на восток. Там все и определится».

Женщина, как бы чувствуя взгляд, зашевелилась, сладко засопела и зачмокала губами, улыбаясь чему-то во сне. На лице ее и шее, давно не видевших воды и мыла, были заметны темные потеки грязи. На ней были надеты старый темно-зеленого цвета свитер и самодельно переделанный из польского армейского френча жакет с претензией на женский. Поверх свитера широкий армейский ремень с кожаной кобурой немецкого «вальтера».

Продолжая глядеть на женщину, Лемиш набросил плащ-палатку на обнажившиеся от задравшейся во сне юбки ноги. Женщина шевельнулась и, сладко потягиваясь, открыла все еще сонные глаза, полные блаженства и покоя. Такое выражение глаз свойственно только женщинам и кошкам. Она повернула голову и улыбнулась Лемишу.

— Лежи спокойно, спи, пока солнышко греет. Ночью опять не спать. Сегодня точно кто-то придет и заберет нас. Чумак надежный человек. Если бы что-то было не так, нас давно бы Советы постреляли или попытались захватить. Все вокруг спокойно, иначе «энкэвэдисты» давно бы были здесь, пять дней назад. Улянка, я тебя очень прошу, послушай меня. Ты имеешь возможность перейти на легальное положение, укрыться по надежным документам у кого-либо из старых друзей в Днепропетровской области, ты оттуда родом. Найдешь там кого-нибудь. Еще лучше, если ты уедешь, ну хотя бы в Одессу. Я потом найду тебя там.

— Ну что ты мне говоришь, Васылько! Какие надежные люди и где эти надежные документы? Все это было в прошлом. Дай нам бог счастья вместе с тобой закрепиться у наших новых связей через Партизана. У них вроде бы все в порядке, если верить Партизану и его людям.

— У меня нет сомнений в искренности и надежности Партизана и его связных. Он был готов провести зиму с моими хлопцами. Они все вместе были в бункере во время операции чекистов в лесу. Все трое были готовы погибнуть в случае их обнаружения. Что еще может быть доказательнее?

— Все это так, но ты же сам учишь не верить никогда и никому и перепроверять всё и всех. Просто у нас с тобой нет возможностей, как раньше, да и выхода другого нет. Я не понимаю, зачем ты говоришь мне то, чего уже не может быть. Мы оба знаем, что сделать надежные документы мы уже давно не можем. У нас почти не осталось связей. Мы остались с тобой практически вдвоем и уже давно живем в пустоте. Почти все твои командиры погибли. Остались Шувар, Улян, но где они? До сих пор ничего не слышно об Орлане. Нам так и не удалось найти ни Орлана, ни его Марички. Они как в воду канули. Это не те люди, которые просто так исчезают. Их либо убили, либо захватили. Ты ведь знаешь этих людей, они не могли сдаться. Они бы погибли в бою, или уничтожили себя. Так где же они? Нет, Васылько, у нас с тобой нет выхода. Я останусь с тобой до конца. И если мы с тобой выйдем через Партизана на наших людей на востоке, может быть, мы должны попытаться с их помощью как-то легализоваться. Хотя чекистам все известно о нас в деталях, даже наши детские фотографии у них есть. Да и приметные мы, не растворимся среди людей.

— Я не понимаю тебя, Улянка, что же ты предлагаешь?

— Ничего делать не надо. Не надо легализовываться. Они тогда нас обязательно поймают. Скорее всего это произойдет неожиданно для нас, мы не успеем даже застрелиться. Ты много лет на нелегальном положении. Ты не можешь иначе. Если это судьба, мы умрем вместе. Я не хочу другого конца. У нас нет иного выхода. Нам больше некуда идти. Остался только выход на восток. К уходу на Запад мы не готовы. Пока мы в подполье, мы имеем оружие и просто так нас не возьмут. Мы умрем в бою.

— Улянка, мне не нравится твое настроение. Ты просто устала. У нас нет даже более менее сносной еды. Я на эту хамсу смотреть не могу. Все кишки болят от нее. Хозяин правильно сделал, что отказался от денег и не захотел покупать в сельпо других продуктов. Не захотел он и сала взять за деньги у соседей. Откуда у этого вуйки появились деньги? Хамсу-то каждый может себе позволить, она копейки стоит. Нет, правильно поступил этот вуйко. Он очень осторожный, и это хороший признак. А то, что он отказался укрывать нас, так это ему Чумак приказал. И это тоже правильно. Помнишь, как он рассказывал о встрече с Чумаком? В селе не все спокойно. В соседней хате поселился новый председатель сельсовета. Военные часто наезжают. То, что Чумак был не один, тоже хороший признак. Если бы Чумак был провокатором и агентом советской «безпеки» — я это конечно же исключаю, — то он бы пришел один либо с кем-то вдвоем. А как говорил вуйко, что был еще кто-то из хлопцев в стороне, значит, все чисто. Как и положено в подполье. Кто-то всегда должен со стороны прикрывать встречу.

— Почему все же этот хозяин явочной хаты не оставил нас у себя? Он ведь видел, что женщина с тобой. Мы с ног валились от усталости, еле дошли потом до этого места. И еды он дал всего-то несколько отварных картофелин да хлеба шматок. Хамсу-то с хлебом принес только на следующую ночь. Не нравится мне все это. Или люди сострадание и жалость потеряли? Раньше такого никогда не было. Что-то здесь не так. Конечно, ты опытный подпольщик, командир, тебе виднее. Может, ты и прав.

— Все правильно, Улянка, потерпи немножко.

Оба долго молчали. Лежали на спине и смотрели на редкие облака, проплывавшие высоко в небе, подставляя себя нежным и ласковым солнечным лучам. Стало основательно припекать. Воды в последней фляжке оставалось на пару глотков, а до темноты еще целый день. Ушедшая было из кишечника боль вновь проявила себя, и Лемиш, перекатываясь в высокой траве, отодвинулся на несколько метров от лежки и оказался по другую сторону скрывшего его от Уляны широкого куста ракиты. Вытянул из ножен старый немецкий армейский нож с широким и острым лезвием и, выкопав неглубокую ямку, скорчился над ней в позе старой больной птицы, стараясь не подниматься выше густой луговой травы. Тщательно прикопав ямку за кустом, он ползком добрался до своего места рядом с Уляной и лег на спину, расслабившись всем телом и наслаждаясь льющимся сверху из небесной голубизны солнечным теплом. Утомленный бессонными ночами и напряженными переходами, ослабленный плохим питанием организм требовал отдыха. Лемиш лежал, бездумно уставившись в никогда не надоедавшее небо. Постепенно боль отпустила его, и он погрузился в приятную дремоту, прерываемую время от времени глубоким сном.

По старой партизанской привычке он спал чутко, как дикий зверь, улавливая настораживающие его внимание посторонние шумы. Вызывающих чувство опасности звуков не было. Находившийся в нескольких сотнях метров лес жил своей жизнью. Опасность оттуда пока не исходила. В случае появления там чего-либо постороннего, людей например, лес моментально прореагировал бы на это своими сигналами, понятными тем, кто долгие годы укрывался в нем, как в родном доме, кому лес, как и хищному зверю, был самым надежным укрытием. Над лесом не летали любопытные сороки, не кричали глупые сойки и не кружили лесные вороны — первые глашатаи опасности. Нет, все в лесу было спокойно. Из-за колхозного поля, где-то совсем в стороне от села, километра за два, а то и больше был слышен рокот двигателя работающего трактора. Звуки эти то усиливались, то временами почти пропадали. Наверное, трактор делал какую-то свою обычную работу, елозя по полю то в одну, то в другую сторону.

Так Лемиш лежал довольно долго, ни о чем не думая, пока разные мысли вновь не потревожили его. Он перевернулся на правый бок спиной к Уляне, которая, кажется, вновь заснула, накрывшись с головой плащ-палаткой. Глаза его наблюдали среди травы, казавшейся ему густым лесом, совсем чужую и непонятную человеку жизнь снующих туда-сюда муравьев, каких-то совсем мелких букашек, которым никакого и дела-то не было до этих двух людей, как звери прячущихся от подобных им двуногих в глухом уголке пшеничного поля. Он ни о чем не сожалел и не задумывался над ожидавшей его судьбой. Он считал, что все, что он в жизни делал, было правильным.