Евгений Пермяк - На все цвета радуги (сборник)

• Название: На все цвета радуги (сборник)
• Автор: Евгений Пермяк
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-08-005211-8

В книгу вошли лучшие рассказы и сказки для школьников, созданные писателем в разные годы его творческой жизни.

Для среднего школьного возраста.

---

Какое счастье читать в газете написанные тобою слова! Не беда, что заметку немножечко сократили. Зато жирными буквами приписали от редакции очень хорошее обращение. Редакция надеялась, что школьники посёлка Никитово не останутся в этом году без цветочных семян. И надежды редакции оправдались. Не прошло и дня, как пришли сразу три телеграммы о присылке семян. Затем пошли письма. Никогда ещё в Никитовское почтовое отделение не приходило столько писем, бандеролей и посылок: ящики с луковицами, корневищами, черенками, отводками.

И у каждого, и у всех появились цветы. Они запестрели в палисадниках перед окнами, в школьном саду и на площади посёлка. Они зацвели возле почты и у магазина. Они появились и в глиняных горшках на подоконниках домов. И все говорили о цветах.

Молчал только Стасик. Цветы не радовали его. Они не то посмеивались над ним, не то упрекали его, и Стасик старался обходить их. Но этого сделать было нельзя. Этого сделать было нельзя вовсе не потому, что Стасик всюду встречался с цветами, а потому, что никому не удавалось уйти от своей памяти, от своей совести. Не ушёл от них и Стасик.

Ребята уже забыли, что Стасик пожалел для них цветочные семена, а он помнит и никогда не забудет этого.

Чужая калитка

Алёша Хомутов рос мальчиком старательным, заботливым и работящим. Его очень любили в семье, но больше всех Алёшу любил дедушка, любил и, как мог, помогал ему расти хорошим человеком. Не баловал дед внука, но и не отказывал в том, в чём можно не отказать.

Попросит Алёша научить его ловушки на хорьков ставить – пожалуйста. Трудно ли деду показать, как эти ловушки ставятся! Дрова пилить вздумает Алёша – милости просим! Дед за одну ручку пилы держится, внук – за другую. Помучится парень, да научится.

Так и во всём… Красить ли крылечко задумает малец, огурцы ли на окошке в ящике выращивать – дедушка ни в чём не отказывал. Одного только от внука требовал:

– Коли берёшься за дело – доводи его до конца. А если видишь, что дело тебе не по рукам, – подожди, когда вырастешь.

Вот так и жил Алёша. Всех в своей большой семье радовал и сам радовался, настоящим человеком себя чувствовал, и другие его таким же называли.

Хорошо на свете жить, когда тебя люди хвалят, когда всё тебе удаётся. Даже в пасмурный день на душе светло и весело. Но как-то и с удачливым Алёшей случилось такое, что пришлось призадуматься…

А всё началось с того, что пошёл он с дедом в лес тетеревов добывать. А дорога в лес шла через садовый питомник, где выращивались молодые деревца. Питомник был хорошо огорожен. Потому что и стадо может забрести да повытоптать саженцы. И лосей теперь столько развелось, что они даже в село, как домой, приходят. А уж про зайцев и говорить нечего – обгложут кору молодых яблонек или груш – и конец.

Пришёл Алёша с дедом к питомнику и видит, что калитка открыта. Хлопает калитка на ветру. Щеколда у калитки оторвалась. Заметил это Алёша и говорит дедушке, как взрослый:

– Хозяева тоже мне… Пустое дело на три шурупа щеколду привернуть, а не хотят… Потому что чужая щеколда и ничья эта калитка…

– Что говорить, Алёшенька, – поддержал дедушка разговор, – и петли бы у калитки не худо сальцем смазать, а то, того и гляди, переест их ржа и калитка на землю свалится…

– И свалится, – подтвердил Алёша, – она и так еле-еле держится. Плохо, дедушка, быть чужой калиткой…

– Да уж куда хуже быть чужой калиткой, – опять согласился с внуком дед, – то ли дело наша калиточка. И синей красочкой она тобой покрашена, и петельки чистым нутряным сальцем смазаны, и щеколда у неё «трень-брень», как музыка… Своё – оно и есть своё.

Тут дед посмотрел на внука, улыбнулся чему-то и дальше зашагал. Прошли они сколько-то – может, километр, может, два – и решили на скамейке посидеть на лесной просеке.

– А чья, дедушка, эта скамейка? – вдруг спросил Алёша.

– Ничья, – ответил дед, – чужая. Какой-то человек взял да вкопал два столбика, да прибил к ним доску. Вот и получилась скамья. Кому надо – отдыхай. Никто этого человека не знает, а все спасибо ему говорят… Только скоро эта скамейка тоже, никак, кончится. Столбики у неё подопрели. Ну, так ведь чужая скамья, и никому до неё нет дела. Не то что наша у ворот, ухоженная да покрашенная…

Тут дед снова посмотрел на Алёшу, потрепал его за розовую щёчку и опять улыбнулся чему-то.

В этот день они добыли трёх тетеревов. Из них двух Алёша выследил. Дома шуму-гаму было выше потолка.

– Вот так охотник растёт у нас! – нахваливает Алёшу мать. – Подстрелить тетерева всякий может, а выследить его редкий умеет.

Весёлый был ужин в этот воскресный вечер, но Алёша почему-то молчал и о чём-то думал.

– Устал, наверно, милый сын? – спросил Алёшу отец.

– А может, с дедом не поладил? – спросила бабушка.

– Да нет, нет, – отмахнулся Алёша, – не устал и поладил с дедушкой. Очень даже поладил.

Прошла неделя, а может быть, и две. Опять старого да малого послали в лес. Зайца нашпиговать решили.

Отправились дед с внуком по первому снегу на охоту. Опять пошли через садовый питомник. Глядит дед – и глазам не верит. У чужой калитки не только щеколда на хорошие шурупы привёрнута, не только её петли белым салом смазаны, но и краска на калитке – как небо в мае месяце.

– Алёша, ты гляди, – указывает дед, – никак, у чужой калитки родня нашлась.

– Наверно, – отвечает Алёша и дальше идёт.

Шли они опять по старой дороге и на просеку вышли. Добрались до скамейки, где в прошлый раз отдыхали, а скамейки не узнать. Столбики новые вкопаны, доска той же синей краской покрашена, что и калитка, да ещё спинка у скамьи появилась.

– Вот тебе и на, – удивляется дед, – у ничьей скамейки хозяин нашёлся. Омолодил скамеечку, а спасибо сказать некому. Знай бы я этого человека, в пояс бы ему поклонился и руку бы ему пожал.

Тут дед снова заглянул в Алёшины глаза и спросил:

– А ты не знаешь, как звать этого мастера, Алексей?

– Нет, – ответил Алёша, – я не знаю его, дедушка. Знаю только, что весной наши ребята хотят школьную изгородь подновлять. Совсем покосилась. Она тоже чужая, а – наша.

– Это хорошо, – сказал дед.

– А что хорошо? – спросил Алёша.

– Хорошо, что ты мастера не знаешь, который скамью починил и чужую калитку за свою посчитал… А что касаемо школьной изгороди, – сказал дед, разводя руками, – я слов подобрать не могу… Видно, приходит, Алёша, такое время, когда всё оказывается своё и наше…

Дед опять заглянул внуку в глаза.

За лесом в это время поднялось позднее зимнее солнце. Оно осветило дым далёкого завода. Алёша залюбовался золотистым, окрашенным солнцем дымом. Дед заметил это и снова заговорил:

– А завод-то, Алёша, который дымит, тоже чужим кажется, если глядеть на него не подумавши… А он ведь наш, как и вся наша земля и всё, что на ней есть.

Упрямые дрова

Андрюша Усольцев в детстве много хворал, а к двенадцати годам хвори оставили его, и он стал догонять своих сверстников. Догонять – в росте, в беге, в румянце, в выносливости.

– Всем хорош внук растёт, да характера отцовского не показывает, – сокрушалась Андрюшина бабушка. – Не одними, видно, белыми кудрями в мать пошёл, но и мягким сердцем, уступчивостью.

Для внучки это всё клад, а для внука бабушке хотелось бы погуще тесто, покруче норов. Не зря же прозвали её любимца «маменькин цветочек».

И, оставшись вдвоём с Андрюшей, Варвара Егоровна как бы между прочим принялась рассказывать:

– Отец-то у тебя, Андрей, в двенадцать лет боронил. За что хватался – не отпускался. Ни с пашни, ни с поля боя не бегал. В деда Андриана уродился. Характер – как берёзовый сук. Хоть ты его колуном, хоть ты его клином, а он трещит, не колется. Серьёзные дрова… А в малые годы тоже – чем только не болел. Семьдесят семь хвороб. И золотуха, и краснуха, и ветреница. А потом выровнялся…

Старуха посмотрела на притихшего задумавшегося внука, ободрила его:

– Ну да ты ещё себя покажешь. И белые волосы чернеют. И узкая ладонь может пошире стать… Нынче тише мужают: уроков много задают…

Слушая бабушку, Андрюша чувствовал обиду за свою мать. Он хотя и не был доволен своими узкими ладонями и тонкими пальцами, но не сожалел об этом. Это были мамины руки. А в матери Андрюша любил всё, даже её некрасивую девичью фамилию – Недопёкина.

Мало ли каких обидных фамилий надавали при царях простым людям. Зато имя у матери было самое красивое на всём свете – Евгения. И отчество тоже поискать – Ильинична. А своими тонкими пальцами мать успевала подоить трёх коров, пока другие доили двух. Не такая уж она «недопёкина», как виделось бабушке.

«Нет, бабушка, – думал Андрей, – ты зря маму меньше отца любишь».

Три дня назад, уезжая в районную больницу, мать долго нацеловывала Андрюшу и наказывала быть ласковее с бабушкой. Андрюша и не был с ней груб. Только он тосковал без матери, потому что они никогда не разлучались. А тут сразу две разлуки. Вторая – с отцом. Отцу уже который год мешали осколки. А теперь он избавился от них. Выздоравливал. За ним-то и поехала Андрюшина мать. Но из больницы выписывают не по желанию больного, а когда можно. Вот они и задержались, а наколотые дрова кончились. Пять поленьев на две печки осталось.