Виолетта Горлова - Как пальцы в воде

• Название: Как пальцы в воде
• Автор: Виолетта Горлова
• Жанр: Детектив

Молодая журналистка Лора Кэмпион догадывается, что двух актрис – Мишель, умершую при загадочных обстоятельствах 20 лет назад, и Кристель, молодую начинающую актрису, – связывает родство. Предвкушая сенсацию, журналистка берется за расследование. Но при этом даже не подозревает, что приближается к разгадке жуткой тайны, хранитель которой постарается сделать все, чтобы она не была предана огласке.

В остросюжетном детективном романе «Как пальцы в воде» талантливой российской писательницы Виолетты Горловой показана грандиозная картина жестокости и циничности современного мира, в котором нравственные ценности подменяются борьбой за власть и деньги.

Книга интригует уже с первой страницы и не отпускает читателя до самой развязки – непредсказуемой и потому ошеломляющей.

---

Мужчинам, действительно, проще. Правда, иногда мне приходиться тратить некоторое время на поддержание в должном виде своей трехдневной щетины а-ля Джордж Майкл. Когда мне кто-либо из моих знакомых мужчин говорит, что безразличен к своей внешности, я подозреваю, что это ложь. Мы озабочены своим внешним видом не меньше, чем женщины, а иногда и больше, что, по моему глубокому убеждению, тоже не есть хорошо. Я не безразличен к своей внешности, но и не отношусь к метросексуалам.

И вот сейчас, глядя на себя в зеркало, я с удовольствием отметил, что легкая отечность глаз, расстроившая меня после пробуждения, прошла. Нечасто позволяя себе переусердствовать с алкоголем, в целом свое отражение в зеркале я нахожу привлекательным. От матери-итальянки я унаследовал голубые глаза и чуть смуглую кожу, высокие, резко очерченные скулы. От отца – русые волосы, высокий лоб и твердый подбородок. В общем-то, судя по своей популярности у женщин, гены, унаследованные мною от всех своих предков, сложились вполне гармонично; и дамы нередко проявляют ко мне интерес, иногда все же чрезмерный. Но это обстоятельство, полагаю, предпочтительнее женского равнодушия или антипатии.

Я редко вспоминаю свое детство, хотя оно было вполне счастливым и даже прикольным из-за моей многочисленной и эксцентричной итальянской родни, которая появилась в моей жизни достаточно рано. Честно говоря, сам факт моего появления на свет божий можно назвать чудом. Мой отец Питер Лоутон был редким экземпляром патологического интроверта, угрюмого и нелюдимого, и, несмотря на свою весьма привлекательную внешность, долгое время сторонился женщин. Во всяком случае, он так мне рассказывал, и я ему верил: отец просто не умел врать. Другое дело – моя мать, Сильвия Санторо, красивая, но чрезмерно коммуникабельная и эмоциональная женщина. Подозреваю, что при встрече со своим будущем мужем, этим эффектным дикарем, она отчаянно влюбилась в него. А спустя некоторое время, Сильвия, вероятно изнасиловала беднягу (не буквально, надеюсь), чудесным образом женив его на себе. Очевидно, обалдевший мужчина находился в такой прострации от случившегося, что еще некоторое время пребывал в зомбированном состоянии, адекватно не воспринимая реалий. Мое рождение, видимо, привело его в чувство. Впрочем, подозреваю, что темпераментные и экзальтированные родственники моей любимой матушки более основательно поработали над чувствами и характером мистера Лоутона, и через год после моего рождения мать уговорила своего мужа покинуть Англию и переехать на ее родину, в Милан. Многочисленная и любвеобильная итальянская семья Санторо решила, похоже, совместными усилиями вырвать своего «отмороженного» зятя из его глубокой, по их мнению, «заморозки», то бишь неспешного и размеренного бытия. Но они явно не учли хромосомный набор этого английского джентльмена-стоика. Наверное, отец согласился на переезд в Италию вполне осознанно, чтобы через какое-то время получить возможность оставить жену и сына на попечение их средиземноморской родни. И я его вполне понимаю. Думаю, что пробуждение этого героя женских грез от любовной сказки было достаточно жестоким, и о какой-то совместной жизни с семьей моей матери не могло быть и речи. Его мужества и терпения хватило на пару месяцев, а затем отец возвратился на родину. И это был лучший выход для всех. Если бы он остался в Милане – вероятность не до жить до своей старости у него была бы более чем реальной.

У меня запаса прочности оказалось больше – вероятно из-за того, что в моей крови присутствует ее «итальянская» составляющая. Но небольшое разрушение моей эмоциональной защиты все же случилось, к тому же совпало оно с гормональной перестройкой подросткового организма. Совпадение весьма символическое. Надо сказать, что наше общение с отцом длительное время ограничивалось редкими телефонными разговорами, состоящими обычно из пары-тройки банальных фраз. Когда мне исполнилось двенадцать, он все же соизволил пригласить нас с матерью к себе в гости. И мать согласилась, о чем впоследствии, возможно, немного сожалела, потому что наше недельное пребывание в доме отца открыло мне истину, быстро перепрограммировавшую мое сознание: оказывается, свобода существует! Я впитывал благостную тишину отцовского дома, пьянея от уютного и неспешного бытия, наслаждаясь умиротворением и покоем окружающего пространства. Конечно же, я мечтал о постоянстве такого блаженства. И в осуществлении этого желания мне неожиданно, но вполне сознательно помог отец. Нам было уютно вместе молчать, заниматься своими делами, а при обоюдном, нечасто возникающем желании – поболтать или подискутировать на какую-нибудь тему. Все же осознание того, что ты не одинок, спасает от ощущения оторванности от мира, по крайней мере в моем случае. Мы не стали с ним задушевными друзьями по той причине, что исключали для себя возможность изливать кому-либо свои душевные переживания. Это качество просто не входило в наше хромосомное наследие. Хотя, думаю, что у отца, безусловно, все обстояло более серьезно, чем у меня. Когда мы с матерью приехали к нему погостить, ему было уже за пятьдесят; конечно же, багаж прожитых лет не мог не оставить на характере этого замкнутого и сурового мужчины шероховатостей и трещин, при этом пощадив его внешность. Появившиеся морщины и седина придавали киношной красоте отца образ мужественного героя. Так что местные фанатки Клина Иствуда получили возможность лицезреть двойника любимого актера, занимающегося вполне обыденными делами.

Что же касается матери – она помогла мне совершенно невольно. Будучи по натуре очень деятельной, Сильвия изнывала от безделья и скуки. Англичане показались ей еще более замкнутыми и необщительными, чем прежде, что было не так уж далеко от истины. Наслаждаться великолепием природы прибрежного городка женщине надоело через пару дней. А так как летние каникулы только начались, мать – не без нашего с отцом совместного давления – все же решилась оставить меня в Англии на некоторое время. Так что «некоторое время», оговоренное когда-то с Сильвией, к моей непередаваемой радости, длится уже более двадцати лет. Не могу сказать, что это счастье далось мне без моральных и нервных потерь. Впрочем, оно того стоило. Даже сейчас, находясь на немалом расстоянии от Милана, моя мать и вся остальная многочисленная родня, особенно ее женская часть: бабушки, кузины, жены и даже соседки – пытаются быть в курсе всех моих дел. Я свято выполняю взятые на себя обязательства: раз в неделю общаюсь с Сильвией (она предпочитает, чтобы я называл ее по имени, мне тоже так более комфортно) по скайпу. К этому дню я готовлюсь не только морально, но и технически, то есть занимаюсь организацией всевозможных ухищрений: звонка в дверь, телефонной трели или сбоев в электронной связи, – которые случаются с подозрительно частой регулярностью. Я люблю Сильвию и всю свою родню, но находиться под их «неусыпным оком», к тому же пытающимся контролировать меня круглосуточно, без перерыва на сон, обед и другие мои потребности… это слишком! Такая опека может сломить даже более крепкого человека, чем я. А если еще учесть, что на обычное взаимное приветствие у нас уходит не менее получаса, а прощание затягивается в воронку бесконечности, то мне элементарно просто не хватило бы времени на все остальное.

Родственники долго не могли смириться с моим желанием жить с отцом, но нужно отдать себе должное: я смог настоять на таком, твердом, намерении остаться с ним, аргументируя это решение вполне весомыми доводами.

Дело в том, что несколько поколений семьи Санторо успешно занимается фармацевтическим бизнесом, и меня с детских лет интересовали медицина и химия. А в Тауэринг-Хилле есть и медицинская школа, и химико-фармацевтический университет. Благодаря Сильвии у меня не было проблем с английским языком, школьные дисциплины я тоже усваивал весьма успешно, поэтому меня приняли в государственную среднюю школу. Получив GCSE – сертификат о среднем образовании, я продолжил обучение в медицинской школе, освоил программу A-levels и, успешно сдав экзамены, поступил на факультет химических технологий университета. Получив степень бакалавра естественных наук, я не стал продолжать обучение на курсе высшей ступени, завербовавшись в армию. Полгода проходил предварительное обучение при бригадном депо, а затем прослужил еще три года в отделе разведывательного корпуса, косвенно связанного с Хоум-офисом. Но затем по некоторым причинам ушел с государственной службы и поступил в небольшую юридическую фирму в Брайтоне, принадлежащую моему армейскому другу. Это был правильный выбор, несмотря на то что поначалу мне было достаточно трудно: скудность моих познаний в юриспруденции не могла меня не огорчать. Поэтому я стал совмещать работу с учебой – по вечерам и выходным дням. Заочно окончив Лондонскую межуниверситетскую школу права и получив степень магистра, я стал ощущать себя увереннее. Тем временем наша фирма стала вполне преуспевающей, и мне было несложно отрабатывать столько часов, сколько было необходимо для безбедного существования. Слонялся я по большей части в офисах, выслушивал показания и делал предварительную работу для своего босса. Это была вполне обычная жизнь, которая могла бы продолжаться достаточно долго, и в конечном счете я стал бы полноправным партнером… Однако все закончилось в один день, который был вполне обычным, но почему-то я вдруг осознал, что мне ужасно скучно. Скопив за это время небольшой капитал и даже получив неплохое наследство от одного своего итальянского родственника, я мог позволить себе взять тайм-аут, что, собственно говоря, и сделал, решив возвратиться в Тауэринг-Хилл, чтобы поразмышлять над своей дальнейшей жизнью. Мой отец тогда служил в полиции города обычным констеблем. Как его туда занесло – отдельная история. И конечно же, тяжелый характер моего родителя доставлял массу проблем как ему самому, так и всем окружающим. В конце концов он ушел в отставку и стал работать в службе безопасности фармацевтической компании «Старлингтон энд Парк». Возвратившись домой, я некоторое время бездельничал, но длилось это недолго. Спустя пару месяцев мой отец умер. Его смерть стала для меня более жестоким ударом, чем я мог представлять когда-то. Все случилось неожиданно и вроде бы без видимых на то причин. Отец никогда ни на что не жаловался, и я даже не видел, чтобы он принимал какие-нибудь лекарства. Как оказалось впоследствии, этот скрытный, суровый и физически крепкий с виду мужчина умер от сердечной недостаточности. Бездыханное и холодное тело отца обнаружил я, когда далеко не ранним утром постучал в его спальню и не услышал ответа. Я не знаю, как прошла последняя ночь (или ее часть, может, час, минута?) моего родителя перед его уходом в вечность. Накануне вечером все было в порядке. Возможно, он не захотел сообщать мне о своем недомогании. А я, как обычно, был поглощен делами, которые мне тогда показались очень важными, такими «важными», что даже потом мне было сложно вспомнить суть их значимости для себя. Отец же, заметив мою загруженность, плотно задраил все свои эмоциональные шлюзы и не стал беспокоить меня «по пустякам»… Одно время меня мучили мысли, что, возможно, среди ночи ему стало плохо, а я дрых, как суслик-песчаник, и ничего не слышал. Может, он звал на помощь, которую я не оказал и теперь уже никогда не смогу это сделать… Успокаивало меня только одно: отец был доволен нашим совместным проживанием, мне даже кажется, что он был действительно счастлив, хотя мы с ним никогда не говорили о своих чувствах. Несомненно, я рос и формировался под его, в основном молчаливым влиянием. Именно отцу я обязан тем, что смог в себе выработать требовательность, целеустремленность и ответственность, а ведь никаких психологических бесед он со мной не проводил, наше с ним общение происходило в большей степени на каком-то, телепатическом, уровне. До переезда в Англию я мог похвалиться только повышенной эмоциональностью и бесплодным растранжириванием своих сил, способностей и времени. Без всяких усилий со своей стороны, отец помог мне обрести вектор приложения моей беспорядочной деятельности, чуть охладивший бурлящую доминанту моего итальянского темперамента. Тот факт, что на момент приезда в Тауэринг-Хилл я был еще неоперившимся птенцом, может, конечно же, служить некоторым оправданием моей безалаберности, но, боюсь, состояние собственной инфантильности могло затянуться надолго, присовокупив ко всему прочему проблемы пубертатного периода. Сейчас, по прошествии какого-то времени, я стал лучше понимать отца. И как мне кажется, за этой маской суровой отстраненности от внешнего мира скрывался достаточно азартный человек, который так и не смог реализовать свою авантюрную сущность. Не знаю почему, но именно такое ощущение осталось в моих воспоминаниях о нем.