Драго Янчар - Северное сияние

• Название: Северное сияние
• Автор: Драго Янчар
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-002570-2

Югославский писатель, автор исторических романов, обращается на этот раз к событиям кануна второй мировой войны, о приближении которой европейцам «возвестило» северное сияние. Роман пронизан ощущением тревоги и растерянности, охватившим людей. Тонкий социально-психологический анализ дополняется гротеском в показе духовного кризиса представителей буржуазного общества.

---

Кажется, все вокруг, идет кувырком: и то, о чем пишут в газетах, о чем рассказывают мне разные люди, и то, что происходит у меня с Маргаритой. Я больше не появлялся в их доме, мне требовалось время, чтобы пережить и осознать происшедшее. Думал о Самсе, инженере фабрики Гуттера, хозяине виноградников и закрепленных за ним душ, хозяине недвижимости, приносящей доход, думал об их квартире, увешанной восточными коврами, и не мог заставить себя туда пойти. Однако у портье меня ждал розовый с цветочками конверт, в котором оказался листочек со следующим текстом: «Почему мы Вас не видим? Разве мы Вас чем-то обидели? Маргарита Самса». Вот как, значит, обстоят дела, общественная жизнь продолжается. Придется снова идти и слушать россказни о загадочных стуках в ставень, о страшных злодеяниях, совершенных в состоянии гипноза. Значит, все-таки было то, что произошло у нас с Маргаритой.

Вечером, нажимая на кнопку звонка, я почувствовал душевный трепет. Дверь открыла Маргарита, и я воочию убедился, что мне ничего не пригрезилось тем хмурым январским утром в кафе «Централь», что эту историю я не вычитал в немецком бульварном романе. Мы вновь ели фруктовое печенье. Маргарита исполняла роль очаровательной хозяйки, пребывающей в прекрасном расположении духа, и для каждого гостя находила нужное слово. Ни знака, ни намека, ничего. Борис Валентан, которого я именую Буссолином, рассказывал историю о женщине, приводившей в ужас всю Корсику, и ее муже — кровожадном разбойнике, которого зарезал соперник по правилам корсиканской вендетты. Женщина вышла замуж за убийцу своего мужа и вместе с ним грабила и отправляла на тот свет мирных путешественников. Затем последовал рассказ Буковского о несчастной учительнице Милене Л. и ее еще более несчастном воздыхателе. Эта история вернула Маргарите Самса несколько задумчивое выражение глаз и долю таинственной бледности, подчеркнутой рассеянным светом от абажура с бахромой. Рассказчик утверждал, будто история эта не выдумана, что произошла она на самом деле и вопрос лишь в том, насколько она интересна, если ее разбавить фруктовым печеньем. Случилось это недалеко отсюда. Мать уговаривала единственного сына, работавшего проводником в спальном вагоне, оставить службу из-за участившихся нападений на международные экспрессы. Сын послушался и вернулся в родной край. Там они хорошо устроились, однако прожили в счастье недолго. Сын вдруг влюбился в молодую учительницу Милену Л. Влюбился так, что от безответной любви в буквальном смысле потерял разум. В один прекрасный день он, совершенно обезумев, бродил возле ее дома. Потом ножом зарезал Милену Л. Вернувшись домой, он и себя ударил ножом в сердце. Но промахнулся. Корчась в предсмертных судорогах, он умолял прибежавшего на крик соседа прикончить его, но сосед не смог выполнить просьбу, и молодой человек в муках отдал богу душу.

А вот еще история. Венгерка Ирис Фарсзарди вдруг почувствовала себя плохо и потеряла сознание. Все признаки смерти были налицо. Потом она совершенно неожиданно выздоровела, после чего стала утверждать, что она испанская крестьянка Лючия Альварес. Говорила на каком-то испанском диалекте, и специалисты установили, что говорила совершенно правильно. Кроме того, она утверждала, что в Испании у нее осталось четырнадцать детей.

Много еще было рассказано страшных и невероятных историй. За исключением рассказа о венгерке Ирис Фарсзарди, или, точнее, испанской крестьянке Лючии Альварес, об оккультизме больше не было произнесено ни слова — в этот вечер среди восточных ковров и фруктового печенья лились реки крови.

21

Поездка за город. На природу, на виноградники, в горы. Дует южный ветер, капель, все залито теплом и светом. Солнце заполнило городские улицы, будто и не было мрачного пасмурного неба, еще вчера прижимавшего людей к земле. В компании Самсы немедленно решили, что нельзя упустить такую прекрасную возможность для поездки в горы. Посреди зимы — на природу, посреди зимы — весна; всем хотелось увидеть собственными глазами, как блестит и переливается на солнце снег, как он тает в сверкающих теплых лучах. Только бы автомобили не увязли в раскисшем месиве. Однако после длительного совета было принято решение: едем только до распутья, до него дорога сносная, а дальше пешком.

Воскресным утром мы двинулись по Александровой улице, через Кошак — по направлению к Ленарту. Инженеров «форд» сверкал как лакированный, и такими же праздничными были люди в нем.

Я сидел на заднем сиденье с Маргаритой. Она разрезвилась как девочка, всю дорогу оглядывалась назад и махала через стекло Буссолину, с достоинством восседающему за рулем другого автомобиля. Сейчас они чувствовали себя господами, сейчас они принадлежали к высшему свету. Так они ощущали себя только на теннисном корте и во время езды на автомобилях. В гостиной же, увешанной восточными коврами, не было этого простора, атмосферы избранности, мир там был узок и мал, воздух сперт и полон недоговоренностей, невысказанных мыслей о свинстве окружающей жизни; волей-неволей думалось о грязных обиталищах квартирантов, не выполняющих свои обязанности, так что приходилось взыскивать с них со всей строгостью; там перед глазами стояли враждебные взгляды работниц с фабрики и не покидало ощущение густой и вязкой вони из клееварни. Марьетица пронзительно взвизгнула, когда Франье выжал газ, так что «форд», вскинувшись, рванулся вперед. Но Буссолин не уступил, мотор его машины был мощнее, и вскоре он опять сел нам на хвост. Я даже на какое-то мгновение поверил, что это и вправду здорово, что мы вот так несемся по залитой солнцем равнине, а попадающиеся навстречу крестьяне, раскрыв рот, долго глядят нам вслед.

Мы оставили машины на распутье, на том самом распутье, где однажды ночью я уже был, да, непроглядной ночью в самом начале нашего с Франье знакомства. Потом мы целый день сидели на даче в большой комнате и смотрели в окно. Я уже не помню, о чем шла речь. В основном, кажется, о вине и об урожаях винограда. Мы много и беспрерывно ели, и инженер Самса все носил и носил на стол кувшины с вином. Наконец я вышел из дому. Солнце клонилось к закату, вечерело. Я шел по тропинке, огибающей дом, и вдруг почувствовал, что кто-то идет следом. Это была Марьетица. Прислонившись к стволу яблони, мы долго целовались.

Возвращаясь в город, мы заметили, что нам машут какие-то люди. После короткого совещания мы решили завернуть к ним на виллу. Оказывается, те тоже приехали из города. Мы представились друг другу: первый — Haus und Realitätsbesitzer Millonig[15] (то есть нечто такое, что обычно именуется господином инженером, только несколько большего калибра), второй — Kaufman Janesch[16] и третий — Großgrundbesitzer Markoni[17].

Я шепнул Маргарите, что в таком случае я, вероятно, всего лишь Gehimbesitzer[18], как в подобной же ситуации съязвил великий человек, и ей эта острота понравилась. Настолько понравилась, что она, незаметно дергая за рукав то одного, то другого члена нашей компании, передала им мою одухотворенную, хотя и не совсем оригинальную шутку. Складывалось впечатление, что обе компании души друг в друге не чают, но в то же время становилось ясно, что эти господа столь любезны лишь во время загородных уикендов. В городе они не замечают друг друга, причем особенно в последнее время. После того как мы любезно раскланялись и отошли на приличное расстояние, Буссолин бросил: свиньи швабские, подождите, еще получите свое… Никто ему не возразил. На обратном пути разыгравшаяся Маргарита чуть ли не в открытую водила своими лаковыми башмачками по моим ногам.

Вернулись все ужасно утомленные, автомобили были заляпаны грязью, мы же несколько помяты и пьяны.

Так я окончательно превратился в неотъемлемого члена компании. Друга семьи, если не сказать — любимца.

Чего мне тут надо? Неужто я так и буду вечно здесь торчать?

Ах, да. Чуть не забыл. Был там еще один, четвертый немец, Tondichter[19]. И у всех у них были белокурые любезные жены и ангелоподобные детки. Ох уж эти тевтоны!

22

Замкнутая треугольная площадь, легким уклоном уходящая к Драве. С ее острого угла попадаешь на мост, откуда в утренние часы приятно смотреть на залитые солнцем островерхие черепичные крыши старого Лента. Посреди площади — островок зелени за аккуратно подстриженной живой изгородью наподобие заборчика. Напротив общественного туалета, расположенного на восточной стороне моста, стоит игрушечный домик, похожий на сказочные строеньица пражской Златной улицы. Над дверью домика намалеван турок со скрещенными ногами и длинным кальяном в руках. Хозяину трафики, открывающему свое заведение чуть ли не на рассвете, около шестидесяти лет. Еще мальчишкой он помогал торговать матери и успел досконально изучить треугольную площадь на правом берегу реки. Глядя на нее с южной стороны, он видел, как дороги веером расходятся во всех направлениях от площади: к востоку и западу по обеим сторонам реки, на юг — к горам и большим фабрикам на юго-запад; во времена его юности, когда продавались совсем другие сигареты и другие газеты и весь окружающий мир был также совсем иным, у площади было довольно-таки мирное и в некоем роде святое название: Магдалена-плац. В пятнадцатом году, когда наш трафикант уже созрел для окопов и болот Галиции, под торжественный барабанный бой и под грохот отдаленной пушечной канонады в сопровождении великокняжеской камарильи на площадь вступил кайзер Вильгельм. Вернувшись с неким запоздалым транспортом, прибывшим из Италии, трафикант поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как с домов сбивают таблички с названием Кайзер-Вильгельм-плац. Произошло это в году девятнадцатом, и кайзера сменил сербский юнак[20] король Петр[21], при имени которого перед взором югославских патриотов вставали дикие албанские горы, слышались скрипы повозок, расстилались синие просторы голубого Ядрана, омывающего остров Корфу, и нос щекотал острый запах гари и бездымного пороха салоникских сражений. Через окошко своего ларька уже далеко не молодой трафикант, изо дня в день с раннего утра до позднего вечера наблюдавший жизнь площади Короля Петра, смотрел на сердце нового города, который разрастался, растекаясь по улицам во всех направлениях, подобно венам и артериям кровеносной системы. Весной года сорок первого с грохотом полетят на плиты мостовой таблички со старыми названиями, так же как полетят лозунги и призывы, как полетят в реку кипы старых газет и в конце концов рухнет весь мир. С этого момента площадь будет именоваться в честь великого спортсмена Третьего рейха: Фридрих-Ян-плац. Трафикант, сидящий под турком с поджатыми ногами, будет по-прежнему наблюдать течение жизни. А к стене его будочки, стоящей прямо под табличкой с именем изобретателя шеста и столбов с планкой для прыжков в высоту, будут приклеивать большие красные листы со списками расстрелянных. Однажды зимним вечером, запирая на ночь свою лавочку, трафикант неожиданно увидит, как из-под списка сочится кровь. Отныне он со страхом будет ожидать появления каждого нового Bekanntmachung[22], на стене своей лавки, и будет прилагать огромные усилия, чтобы вечером случайно не взглянуть на этот список. В мае сорок пятого он будет наблюдать уходящие войска и вечером выскочит из своей будочки, достанет перочинный ножик и начнет соскабливать со стены кровавый список. Из-за гулких ударов перепуганного сердца он не расслышит окриков. Потом в голове у него что-то лопнет от удара винтовочным прикладом. Несколько месяцев он проваляется на волосок от смерти, а когда встанет на ноги, над будочкой вновь будет блестеть табличка с именем знаменитого салоникского героя: площадь Короля Петра. В последующие годы старик еще много раз увидит рабочих, приставляющих лестницы, будет слышать звон падающих на мостовую табличек и удары молотков. Сначала место, где он провел всю свою жизнь, торговал всеми возможными газетами и всеми возможными марками сигарет, наблюдал появление и исчезновение всех возможных военных форм, будет называться площадь 9 Мая. Немного погодя на углах домов заблестит имя победоносной Красной Армии, но едва уличные агитаторы успеют приучить народ к новому названию, как на ее месте уже будет площадь Революции. Вот как получилось, что трафикант и сидящий над ним турок на площади Св. Магдалены видели несчетное множество героев, барабанов, винтовок, пушек, полков, армий, освобождений и революций, постоянно сопровождающихся ударами молотков и звоном падающих табличек. Вскоре после того, как вобьют последний гвоздь в трафикантов гроб, в турецком домике поселится барышня, которой никогда не придет в голову этот крохотный кусочек мира сравнивать с сердцем, а улицы — с венами и артериями.