Этери Чаландзия - Уроборос

• Название: Уроборос
• Автор: Этери Чаландзия
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9614-3325-8

Все счастливые сказки о любви заканчиваются словами: «И жили они долго и счастливо». Примерно с этого момента начинается действие нового романа известного журналиста и прозаика Этери Чаландзия. Любовь оказывается испытанием, преодолеть которое под силу немногим. В драматическом развитии сюжета и чередовании напряженных внутренних монологов от лица мужчины и женщины — щемящее чувство непростительной потери, предчувствие неотвратимой трагедии. «Не всех можно отпускать и терять. Не со всеми можно просто так расставаться». Этот роман — страстная и отчаянная попытка понять, что ведет любящих друг друга людей к точке невозврата и можно ли остановить разрушительную стихию гибели отношений.

---

Егор вернулся к своей машине и завел двигатель. У Нины был выбор — привязать его к себе или отпустить. Она не смогла одного и не собиралась делать другого. Как змея, она оплела его своим хвостом и все сильней сжимала кольца. Егор не знал, на сколько у нее хватит сил, но хотел выбраться на свободу невредимым.

Он выехал на дорогу. Прав был Данте, вхождение в ад происходило по кругу. Словно ржавый шуруп по резьбе Садового кольца Егор вкручивался в ночной город. Шел снег, и дворники елозили по лобовому стеклу, очищая поверхность. Не было в душевном инструментарии подходящего приспособления, чтобы время от времени протирать замутившуюся поверхность разума. Приходилось действовать вслепую.

Он и действовал.

* * *

Нина сделала крюк по Марсовому полю. В случайный прорыв в облаках вдруг выглянуло солнце, и глаза заболели от яркого света. Сугробы здесь были такими чистыми, словно вокруг и не было этого тяжелого, утомленного зимней грязью города.

Мимо нее, скрипя каблуками по снегу, прошагали две женщины. Решительные, целеустремленные. Сильно подведенные глаза, уверенные манеры. Они крепко прижимали сумки к бокам и явно не бегали от мужей в поисках душевного равновесия. И мужьям спуску не давали. И детям. И собака поджимала хвост под их взглядом. Генералы семьи, у них уже все избы прогорели, но чтобы опять и опять входить в объятые пламенем стены, они начинали их строить с нуля. Казалось, у них не было нервов. В их мире женщина без мужчины не существовала. Ее просто не было. Она оставалась невидимой и бесполезной в плотоядном пространстве жизни. Железной рукой они гнули мужей, пространство и время под себя. Их были миллионы. Ломались ли они, заподозрив неладное? Нина вздохнула. Нет. Они через все перешагивали и горящей землей шли дальше. Это ее собрали из соплей и тюля. А мир был жесток. И чувство вины, как штормовой ветер, трепало нервы. И от беспомощности опять было жаль себя.

Незнакомки, подобно всадницам апокалипсиса, появились из ниоткуда и исчезли в никуда. Когда Нина обернулась, их уже и след простыл. Остался только запах духов, тяжелый и обильный.

Постепенно она дошла до Невы. Река выглядела зловеще. Колотый лед колыхался в узком водном проходе, специально проложенном для редкого судна. Мосты, казалось, гудели под напором тяжелого зимнего ветра. Однажды они стояли над замерзшей Невой с Егором, и она рассказывала о Федоре Сологубе. О том, как когда-то отчаяние гнало по этим набережным безутешного поэта. Он вымаливал у жестокой реки свою Анастасию. Искал, искал, объявления расклеивал, миллионы обещал тому, кто что-то видел, что-то понял, что-то знал. Это казалось невозможным, невероятным, ведь все самое страшное осталось позади, уже добились разрешения, уже уезжали из страны. И вдруг — надела платок и вышла, в аптеку, в магазин, на минуту. Свернула за поворот и исчезла. Пропала без следа. Почему? Почему?

Все вещи лежали на местах и ждали ее возвращения, а некого было ждать. Ее уже не было. Не было и тела, но это не давало ни надежды, ни успокоения, и только сильнее сгущалось предчувствие конца. Ее нашли весной. Река вскрылась и вернула одолженное. Говорили, он словно умер, когда пришел на опознание. Снял обручальное кольцо с пальца жены, надел на свою руку. И все. Ушел. Умер спустя шесть лет. Как он прожил эти годы?

Между прочим, поседел,
Между прочим, умер я…

Не всех можно отпускать и терять. Не со всеми можно просто так расставаться.

Нина раздраженно тряхнула головой. На собственную тоску только тоску и удавалось приманить. Слезливый замкнутый круг. Егор не любил эти сантименты, но терпеливо слушал ее рассказы. Называл Шахерезадой. А потом сам словно ушел под лед.

Хватит. Надо идти к людям, к жизни, к смеху, к теплу, к еде и чаю. Она поспешила в сторону проспекта. Там, в доме Зингера, на втором этаже книжного магазина можно было поесть и отогреться.

* * *

Альберт все-таки затащил его в этот ангар, по которому в сизом выхлопе и грохоте носились карты. Моторы ревели, тормоза визжали, тележки картов таранили то друг друга, то отбойники из покрышек. Настоящий ад. В компании четырех приятелей они ждали своей очереди, но Егора весь вечер не оставляло подозрение, что друг о чем-то хочет с ним поговорить и выжидает удобный момент. Пока такого момента не предвиделось, они сидели в стороне, крутили в руках шлемы и наблюдали за происходящим.

Немного в стороне у барьера стояла парочка. Ни грохот, ни вонь, ни присутствие окружающих им не мешали. Они не просто обнимались, они сплелись друг с другом руками, ногами, волосами, пальцами. Пропитались поцелуями. Какая судьба занесла их в этот ангар? Им было противопоказано выбираться из постели. Егор отвел взгляд.

Когда-то и они с Ниной жили по библейски, «прилепившись» друг к другу. Все делали вместе. Думали в унисон. Держались за руки даже во сне, и когда их ладони начинали потеть от непреходящей близости, они этого не замечали. Однажды кто-то назвал их попугаями-неразлучниками. Егор и Нина так и не поняли, чего в голосе говорившего было больше — одобрения или насмешки, но улыбнулись в ответ. Одинаковой улыбкой.

Так продолжалось долго, год за годом и день за днем. Вероятно, у Нины это вошло в привычку. У Егора нет. Со временем все, что давало ей чувство защищенности, лишь сильнее стесняло его движения. Егору захотелось вырваться. Расцепиться и просушить, наконец, руки. Уединиться. Побыть наедине с собой. Не в туалете и не во сне. Но Нина держала цепко.

Как-то раз за обедом он набрался смелости, отложил вилку в сторону, словно разоружился, и сообщил, что хочет поехать в командировку. Один. Ему казалось, его голос звучал спокойно, без вызова, он не хотел сказать ничего лишнего, только то, что сказал. Пять дней, Астрахань. Туда и обратно. Икры привезу. Пауза. Тишина.

И тут словно в кобру попала бомба. Бенефис был на час. В конце концов он своими руками притащил к ее ногам этот треклятый чемодан как знак своей полной и безоговорочной капитуляции. Егор нассать был готов в него, но вместо этого принялся по обыкновению успокаивать и рассказывать сказки о том, как хорошо им будет вдвоем, вернее, втроем с этим чемоданом.

В тот раз Нина не отступила. Поехали в Астрахань вместе. Она вела себя тише воды, ниже травы. Во всем потакала, со всем соглашалась, только что воду в ладонях не носила. Как будто чувствовала, что это их последняя гастроль. Егор же знал наверняка.

Усилием воли он отогнал неприятное воспоминание. Грохот в ангаре немного стих. Похоже, у участников заезда наконец вышло время, они постепенно сбавляли скорость и один за другим заезжали в боксы. Мокрые, взъерошенные, переполненные адреналином гонщики выбирались из болидов, обнимались, хлопали друг друга по плечам, матерились, в шутливой драке совали победителям кулаки под ребра. Остро пахло потом и борьбой. Влюбленную парочку сдуло тестостероновым напором.

Они с друзьями быстро расселись по картам, натянули шлемы и перчатки. Моторы взревели. Упал черно-белый флаг, и Егор вдавил педаль газа в пол. Все, на ближайший час Нины для него не существовало. Не существовало больше вообще ничего, кроме грохота, скорости, тугого руля и пожара в крови. Ему ничего сейчас было не нужно. Только обогнать этого придурка, бортанувшего его на старте, и вырваться вперед.

* * *

Сидя в кафе, Нина отогревала озябшие руки над чашкой чая. За большими окнами-витринами сгущались сумерки, и ее клонило в сон. Ноги гудели, покрасневшие пальцы плохо слушались. Нине казалось, она согреется и растает прямо здесь. Стечет грязной лужей на пол, под подошвы собственных ботинок.

Официантка принесла коньяк. Нина выпила залпом и оживилась. Уже с бóльшим интересом покосилась в сторону соседей. Две девицы, накупив в книжном душеспасительного чтива, обсуждали жизнь.

— Нет, я не могу, он просто душечка, — слегка в нос тянула одна.

— Точно, — вторила ей подружка, — нереальный лапочка. Такой милый, такие глазки, такой носик… Я прямо как увидела его, так и поняла — он мой! Мы созданы друг для друга. Мы — одно целое, понимаешь, половинки.

Нина осмотрелась. Ей уже несли еду, пересаживаться было поздно, да и особенно некуда. Она передвинула стул так, чтобы хотя бы оказаться спиной к этим дурам. Силикон здесь, татуаж там, гипюр, парфюм, шпилька и ужавшийся до размеров шампиньона мозг. Их было много, они вечно худели и охотились. Охотились и худели. Мужчина и тощее тело были целью и смыслом их жизни.

Нина вздохнула и уставилась в окно. Вместе с толпой пешеходов на Невском зеленого сигнала светофора ожидала вислоухая дворняга. С умным видом она нюхала воздух и внимательно смотрела по сторонам. В собаке было больше божьего промысла, чем в этих девках.

Второй коньяк несколько примирил с окружающим миром, но настроил на минорный лад. Она подумала, что никогда не назвала бы Егора милым. Рослый, крупный, немного тяжелый, черты лица резкие, крепко вылепленные, правильные. Она быстро поняла, что он непростой попутчик. Довольно мрачный, пессимистичный тип, охраняющий собственный мир от праздного интереса и от вторжения извне и признающий только одно мнение — свое. Он почти никогда не подстраивался под чужое настроение, он приносил свое. И если вдруг оно оказывалось плохим, постепенно стихал веселый смех, и неловкость и замешательство воцарялись в любой компании.