Гоар Маркосян-Каспер - Вторая Гаммы

• Название: Вторая Гаммы
• Автор: Гоар Маркосян-Каспер
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

«Вторая Гаммы» — шестой и последний роман цикла, в который входят «Четвертая Беты», «Ищи горы», «Забудь о прошлом», «Земное счастье» и «Все зависит от тебя». В нем читатель снова встретится с уже хорошо знакомыми ему героями Мараном, Даном, Поэтом, Патриком и прочими и вместе с ними наконец узнает, где возникло человечество и каким образом оно расселилось по космическому пространству.

Действие романа происходит на двух планетах, населенной воинственными кочевниками Безымянной, где совершают вынужденную посадку и откуда с трудом выбираются Маран с Даном, и Второй Гаммы Водолея.

---

Он так и ни к чему не пришел, решив вести себя по обстоятельствам, но Паомес не появился, видимо, слишком его баловать тоже не собирались, словом, ему не оставалось ничего иного, как забраться в свою теплую постель и заснуть, уповая на верность древней поговорки по поводу утра, которое мудренее вечера.

Спал он долго, и разбудил его не Паомес, а начальник караула, грубовато тронувший его за плечо. Разбудил, сделал знак подняться и следовать за ним, Дану еле удалось уговорить его подождать пару минут, дабы ополоснуть лицо, за чем тот наблюдал, выпучив глаза, очевидно, утреннее умывание к доблестям здешних военачальников не относилось. Удивительно, что ему вообще выдали сосуд с водой! Застегивая на ходу рубашку, он прошел вслед за главой стражников по нескольким коридорчикам «шапито» и оказался у входа в «тронный зал». Начальник караула отдернул занавеску, отодвинулся и знаком предложил Дану пройти вперед. Дан переступил порог и онемел. Прямо напротив него на пуфе у стены сидел… Маран. Он не поверил собственным глазам, даже зажмурился на секунду, потом вгляделся… В зале было достаточно светло, машинально посмотрев вверх, он обнаружил в своде шатра прорехи, наверно, днем часть шкур отодвигали, и теперь солнечные лучи падали как раз туда, где… Черт! Тысяча чертей и один маленький дьяволенок! Он судорожно вздохнул. Что за… Впрочем, его потрясение прошло быстро. В глубине души он ни минуты не верил, что Маран возьмет и улетит. Да, не домой, а на базу, готовить его, Дана, освобождение, но улетит, избежит излишнего риска, станет беречь, как говорил вчера, собственную жизнь. Это был бы разумный шаг, но шаг другого человека, не Марана, а Маран другим человеком становиться, как видно, не собирался, он оставался самим собой. Как всегда, без всяких примет скованности или неуверенности, он сидел, облокотившись на широко расставленные колени, и в упор глядел на Бетлоана, занимавшего соседний пуф. Они были вдвоем, никаких переводчиков, никаких советников. Когда Дан вошел в зал, оба повернули головы, Маран едва заметно подмигнул, а Бетлоан знаком подозвал Дана, и когда тот подошел поближе, указал на него Марану. Маран медленно, вдумчиво оглядел Дана и спросил:

— Ты в порядке?

Дан только кивнул, понимая, что процедура продиктована, так сказать, правилами игры, Бетлоан продемонстрировал его Марану, дабы доказать, что заложник жив и находится в добром здравии, Маран же, естественно, разыграл неведение и стремление иметь гарантии.

Присоединиться к переговорам его никто не пригласил, наоборот, Бетлоан махнул рукой оставшемуся стоять в почтительном отдалении начальнику караула, и Дана той же дорогой отвели туда, откуда привели. Он снова улегся на ложе, с которого его так неожиданно подняли, и стал размышлять, пытаясь угадать, что же решил предложить Бетлоану Маран в обмен на его свободу. Не бластеры же, в самом деле? Вопрос был праздный, поскольку бластерами Маран на данный момент не располагал, правда, формально они в вооружение экспедиции входили, и при необходимости он, как командир, мог отомкнуть сейф, где они лежали, своим личным «ключом», электронным блоком, отпиравшим электромагнитные запоры разной степени сложности, командирский так почти любые, отомкнуть, вынуть бластеры и раздать подчиненным, всем или через одного, либо рассовать по карманам, словом, сделать с ними все, что ему будет благоугодно (не забывая, разумеется, о своей ответственности перед Разведкой, Всемирной Организацией Космических Исследований, Всемирной Ассамблеей и так далее, до бесконечности), однако сейф этот находился не в скорлупке, на которой их угораздило выйти в недальний, но космос, а в базовом астролете экспедиции, в эту минуту совершавшем, надо думать, очередной виток по орбите вокруг Глеллы. Да и если б располагал… Может, станнер? Один, два? Безвредное, в сущности, оружие, выводившее из строя людей временно. Но устроило ли бы таковое Бетлоана? Если и да, решение выглядело, во-первых, более чем сомнительным с правовой точки зрения, а во-вторых, слишком примитивным, не в стиле Марана. Что тогда?

Так и ни до чего не додумавшись, он махнул рукой и стал ждать, когда Маран объявится в эфире, встревать в его разговор с Бетлоаном он, конечно, не собирался. Встревать? Ах черт! Только теперь он осознал то, на что спросонок не обратил внимания. Эфир молчал. Удивительно. По идее, он должен был слышать все, о чем говорилось там, в «тронном зале», но на самом деле с момента пробуждения не услышал ни звука. Это могло означать только одно: Маран отключил свой «ком». Но почему? Опять таинственность, «кролик из шляпы»? Он вспомнил, как перед экспедицией на Эдуру Маран предупредил Артура, просившегося в команду: «Я человек нелегкий, не люблю делиться своими планами с подчиненными»… Но нет, Дан не верил, что Маран начнет изображать deus ex machina в нынешней ситуации. Что тогда? Еще один вариант — излюбленное геройство в одиночку, как выразился однажды Поэт, по какому поводу, Дан уже не помнил… Действительно, геройствовать, читай, рисковать жизнью, из высоких соображений или во благо конкретных людей, все равно, Маран старался один и желательно без свидетелей… Дан сразу вспомнил рассказ Нилы об изиевских еще временах… Как Маран, защищая того же Поэта, схлестнулся с Пестой, о чем Поэт не ведал по сей день… Или эпизод с Натали, так ту историю называл сам Маран, в отличие от репортеров, окрестивших ее подвигом… Да, но на сей раз скрывать что-либо было бессмысленно, ведь уже факт появления Марана в шатре Бетлоана говорил сам за себя, так что, подумав, Дан отбросил и эту идею. Так… Была и еще сфера, в которой Маран предпочитал оставаться один. Ответственность. Но в таком случае… В таком случае, он выключил «ком» по неочевидной для кого-либо другого, но абсолютно ясной Дану причине: поскольку замыслил трюк, который мог вызвать недовольство в ВОКИ. Как минимум. Потому он и решил держать Дана в стороне, чтобы не вовлекать в возможные неприятности и его. Дан такой поворот дел правильным или справедливым не считал, но в подобных ситуациях Маран был непрошибаем, он поступал по-своему, и переубедить его не сумел бы сам Цицерон. Дан вздохнул, сел, придвинул стоявшее на полу блюдо с завтраком и, лениво жуя, стал строить догадки с учетом последнего, установленного методом дедукции обстоятельства.

Прошло добрых четыре часа, пока о нем наконец вспомнили, но сделал это, во всяком случае, на первый взгляд, не Маран, два стражника, отодвинув дверь в обиталище Дана, подозвали его и провели не более и не менее, как к выходу из шатра. Неужели Маран исхитрился добиться его немедленного освобождения? Невероятно. С бьющимся сердцем он шагнул через порог, оказался на освещенном еще довольно высоко стоявшим солнцем пустыре и на минуту ослеп от яркого света. Тюремная крыса, ха-ха. Потом он, правда, обвыкся и сразу увидел Марана, сидевшего верхом на каоте. Обширное пространство перед «шапито», свободное от шатров и кострищ, было очищено еще и от зевак и предоставлено ему для демонстрации навыков наездника, как понял Дан, поглядев по сторонам и увидев немало воинов, стоявших кучками у дальних палаток или у «дворца», среди последних оказался и Бетлоан, следивший за Мараном с нескрываемым любопытством. Конечно, скакун из каота был никудышный, но Маран заставил-таки его проделать кое-что из освоенных в манеже на Земле трюков. Дан и сам был наездник не из худших, да и в манеж они ходили обычно вдвоем, потому он следил не столько за Мараном, сколько за реакцией зрителей, и остался доволен произведенным впечатлением. Под занавес Маран галопом пересек пустырь, на всем скаку остановил каота прямо перед Бетлоаном, а заодно и Даном, поскольку правитель, окруженный десятком приближенных, стоял от Дана в нескольких шагах, и по-киношному лихо спрыгнул на землю.

— Ездить ты умеешь, — сказал Бетлоан.

— Я умею все, что должно уметь мужчине, — ответил Маран с легким оттенком высокомерия.

Дан насторожился. Маран и бахвальство были несовместимы абсолютно, и подобное его поведение означало, что таков здешний стиль, что Маран со своим уникальным чутьем моментально в этом разобрался и теперь не хвастал, а просто работал. Конечно! Дан сразу вспомнил, как Паомес рисовал и рисовал людей и каотов, дабы превзойти в могуществе и богатстве его, Дана, несуществующее племя. И, значит, правильно он сделал, что не отстал, не уступил первенства.

Бетлоан некоторое время, прищурившись, смотрел на Марана, затем повернулся к придворным и сделал знак одному из них. Тот немедленно вышел вперед и вынул из ножен меч, другой же приближенный вынул свой и протянул Марану. Дан поежился. Конечно, фехтованием в Разведке с некоторых пор заведовал олимпийский чемпион, правда, шпажист, а не мечник, но его подопечным приходилось управляться и с мечом, и с саблей и иным не спортивным, а историческим холодным оружием, к тому же в свое время, перед тем, как присоединиться к участникам похода в Атанату, они с Мараном в тренировочном зале Периценской орбитальной станции освоили все приемы весьма изощренного лахинского боя на мечах, но что если тут какие-то другие? А мечи ведь не деревянные, а боевые, стальные, правда, заточки вроде не первоклассной, но все же… Однако переживать ему пришлось недолго, Маран обезоружил своего противника на второй минуте, меч того отскочил на добрых пять шагов, а сам он застыл на месте, обалдев от неожиданности. Неизвестно, собирался ли продолжать испытание Бетлоан — Дан уже сообразил, что это испытание — но Маран сам подошел к воину попроще, попросил у него лук и единственную стрелу, а потом вдруг поманил Дана и, указывая на противоположную сторону площади-пустыря, небрежно бросил на языке кочевников: