Пол Андерсон - Операция Хаос

• Название: Операция Хаос
• Автор: Пол Андерсон
• Издательство: ЭЯ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1992
• ISBN: 5-87216 006-2

Без издательской аннотации. В авторский сборник Пола Андерсона вошли:

Три сердца и три льва (роман)

Операция «Хаос» (роман)

Крестоносцы космоса (роман)

Далёкие воспоминания (рассказ)

---

И у всех у них — у высоких, низеньких, средних, богатых, бедных, гетеросексуальных или гомосексуальных, в каких-то отношениях способных и тупых в других, интересующихся одними вещами и лишь скучающих, когда они сталкиваются с другими вещами, обладавших бесконечными и неповторимыми наборами своих воспоминаний, мечтаний, надежд, и у каждого свои страхи и своя любовь — у них у всех была душа.

Нет, они показались одинаковыми лишь вначале, из-за своих плакатов. Не мог бы сосчитать, на скольких, наподобие спортивных табло, указывался счет, с которым выигрывает святой Иоанн, на скольких были тексты, что-то вроде «Возлюби ближнего своего» или просто «Любовь». Впрочем, различия в текстах было мало, они повторялись и повторялись. Тексты на иных плакатах были менее дружелюбны — «Дематериализуйте материалистов!», «Фабриканты оружия, рыдайте!», «Прекратите снабжать полицию рогами дьявола!», «Убейте убийц, ненавидьте ненавидящих, уничтожайте несущих уничтожение!», «Закрыть это предприятие!»

И казалось, будто лица… нет, хуже, сам мозг этих людей сделался не чем иным, как набором плакатов, поперек которых были написаны эти лозунги.

Но поймите меня неправильно, я никогда просто не размышлял об юнцах, чувствующих настоятельную необходимость нанести удар прямо в брюхо Богу существующего порядка. Очень плохо, что большинство людей, старея и жирея, теряет интерес к подобным вещам. Истеблишмент зачастую нестерпимо самодоволен, ограничен и глуп. Его руки, которые он заламывает столь ханжески, благодаря благочестивости, слишком часто обагрены кровью.

И еще… И еще… Есть кое-что, что будет отличать наше время от грядущих Темных времен, которые продлятся, пока не возникнет новый и, вероятно, еще худший истеблишмент, который восстановит порядок. И не надувайте самих себя, что ничего подобного не случится. Свобода — прекрасная вещь, пока она не превратится во что-то иное — в свободу вламываться в чужие дома, грабить, насиловать, порабощать тех, кого вы любите. И тогда вы с восторгом встретите того, кто въедет на белом коне и начнет обещать, что перевернет и изменит вашу жизнь. И вы сами вручите ему кнут и саблю…

Поэтому наша лучшая ставка — хранить то, чем мы уже обладаем. Разве не так?

Однако, как ни печально, это создает определенные обязанности. И это — наше. Оно формирует нас. Мы можем сами не слишком хорошо сознавать это, но, наверняка, мы поймем. Это лучше, чем что-то для нас чужое и незнакомое. И если мы будем упорно трудиться, упорно думать, проявим чутье и добрую волю, мы сможем доказать это.

Вы не повторите нашу ошибку, не будете надеяться, что вашу жизнь смогут улучшить злобные и напуганные теоретики. Они лишат вас всего вашего богатства, приобретенного в муках жизненного опыта. Вы не станете слушать вещающих речей догматиков. Их предел — реформистские движения, которые чего-то там добились то ли два поколения тому назад, то ли два столетия.

Отвернись от студентов, уверяющих, что у них есть ответ на все социальные вопросы, над которыми ломали головы и разбивали вдребезги сердца такие люди, как Хаммапури, Моисей, Конфуций, Аристотель, Аверий, Платон, Томас Аквинский, Гобб, Локк, Вольтер, Джефферсон, Линкольн и тысячи других.

Но хватит об этом. Я не интеллектуал, я всего лишь пытаюсь думать самостоятельно. Мне тягостно видеть, как полные благих намерений люди делаются орудиями в руках тех немногих, чья цель — обнести нас вокруг пальца…

Они едва не задохнулись от изумления. Горловой звук вздоха быстро прекратился и перешел в рычание. Ближайший мужчина сделал один-два шага в нашу сторону.

Барни взмахнул своим флагом:

— Подождите! — воззвал он. Громоподобный бас перекрыл все остальные звуки. — Перемирие. Давайте переговорим! Приведите вашего руководителя ко мне!

— Не о чем нам говорить, ты, убийца! — завизжала усеянная прыщами девица и замахнулась на меня своим плакатом.

Я успел мельком увидеть на нем надпись: «Мир и братство». Дальше читать не стал, был слишком занят, оберегая свой череп. Кто-то начал скандировать лозунг, который быстро подхватили остальные: «Долой Диотрофеса, долой Диотрофеса, долой Диотрофеса»…

Меня охватила тревога. Хотя Диотрофес лишь едва упоминался в Третьем послании Иоанна, современные иоанниты превратили его в символ противостоящих их движению церквей (несомненно, их посвященные и адепты подразумевали под этим именем и какие-то другие объекты).

Неверующие, то есть просто бунтари (они составляли большинство иоаннитов), не беспокоились о том, чтобы разобраться в таких тонкостях дела. При них Диотрофес сделался нарицательным именем ненавистной им светской власти. Или кого угодно еще, кто стоял бы нм поперек дороги. Этот призыв уже не раз гипнотизировал толпы, приводя их в крушащее все неистовство.

Защищая глаза от когтей девицы, я отобрал у нее плакат, извлек свой фонарик, но внезапно все изменилось. Зазвучал колокол. Чей-то выкрик. Низким был и звон, и выкрик, и в них звучало что-то, что перекрыло растущий гам.

— Мир! Храните любовь в ваших сердцах, дети. Успокойтесь, ибо здесь присутствует сам Святой дух!

Нападающие на меня попятились. Наше окружение раздалось. Люди начали опускаться на колени. Стон прошел по толпе, он усиливался. Это был почти оргазм, и смолк, сменившись тишиной. Подняв глаза, я увидел, что к нам приближался священник.

Он шел, держа в руке колокол, а над головой, вознесшийся вверх, ранее стоявший за алтарем T-образный крест. Так что вместе с ним шествовал сам, пригвожденный к кресту Тайны, Христос.

«Ничего тут нет страшного, — мелькнула дикая мысль, — если не считать, что другие церкви назвали бы все это кощунством — придать главному символу их виры подобную форму и подействовать на него, как на какую-то метлу, с помощью антигравитационных заклинаний…»

Однако, в целом, спектакль был чрезвычайно внушительным. Это было как бы олицетворением всего гностицизма. Я всегда относился к «невыразимым тайнам» иоаннитов, как к невыразимому пустословию. Теперь я кое-что понял. Здесь было нечто большее, чем обычные сверхъестественные эманации. Я ощущал это каждым, унаследованным от волчьей ипостаси, первом. Мне казалось, что эта сила исходила не от Всевышнего. Но тогда от кого же?

Священник остановился перед нами. Выглядел он человек человеком. Он был маленький, тощий, его мантия была ему не слишком впору. На пуговке носа криво сидели очки. Его седые волосы были такими редкими, что я едва мог попять, где начинается его тонзура (пробритая через макушку от уха до уха — полоса). Рассказывали, что такую тонзуру ввел Симеон-маг.

Сперва он повернулся к толпе:

— Разрешите мне без ненависти поговорить с этими, не знающими любви джентльменами. Возможно, это послужит торжеству добродетели. — В голосе его была какая-то странная убежденность. — Тому, кто любит, не может быть неведом Бог, ибо Бог есть любовь.

— Амен! — забормотали иоанниты.

Когда маленький священник повернулся к нам, я внезапно поверил, что он и правда всерьез принимает это замечательное изречение. От его слов не пахло ложью.

Враг хорошо знает, как использовать преданную своему делу искренность. Но теперь я относился к нему с меньшей неприязнью.

За священником обозначился человек. Он улыбнулся нам и наклонил голову:

— Добрый вечер. Я — посвященный Пятого класса, Мармидон. К вашим услугам.

— Это… э-э… ваше эклезиастское имя? — спросил Барни.

— Разумеется. Прежнее имя — есть первое, что следует оставить в этом мире, проходя через Врата Перехода. Если это вызывает у вас насмешки, то они меня не страшат, сэр.

— Нет, ничего подобного я даже не допускаю, — и Барни представился.

Потом представил меня. Этим дешевым способом он высказал наше желание наладить мирные отношения, поскольку и без того было легко определить, кто мы такие.

— Мы пришли, поскольку надеемся заключить соглашение.

Мармидон засветился:

— Великолепно! Изумительно! Как вы сами понимаете, я не официальный представитель. Демонстрация организована комитетом Национальной добродетели, но я буду рад оказать вам услугу.

— Беда в том, — сказал Барни, — что наши возможности в выполнении ваших основных требований весьма ограничены. Как вы понимаете, мы не против мира во всем миро и всеобщего разоружения. Но это дело международной дипломатии. Таким же образом решать, когда нужно положить конец оккупации ранее враждебных нам стран, и сколько нужно затратить средств на повышение социального благосостояния в пашей стране, должны президент и Конгресс.

Амнистией для участвующих в беспорядках должны заниматься городские власти. Вводить ли в школах курс философии и истории гностицизма обязаны решать специально для этого назначенные представители правительства. Что касается всеобщего выравнивания и искоренения материализма, лицемерия и несправедливости… — Он пожал плечами. — Для этого нужно, по крайней мере, поправку в Конституции.