Степан Бардин - И штатские надели шинели

• Название: И штатские надели шинели
• Автор: Степан Бардин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Вручая в 1965 году Ленинграду, городу-герою, медаль "Золотая Звезда", Л. И. Брежнев от имени ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР говорил:

"История знает немало примеров героической обороны крепостей и городов... Но легенды седой старины и трагические страницы не столь далекого прошлого бледнеют перед той несравненной эпопеей человеческого мужества, стойкости и самоотверженного патриотизма, какой была героическая 900-дневная оборона осажденного Ленинграда в годы Великой Отечественной войны.

Это был один из самых выдающихся, самых потрясающих массовых подвигов народа и армии во всей истории войн на земле. Мужество ленинградцев, доблесть защитников города Ленина навсегда сохранятся в благодарной памяти нынешнего и грядущих поколений советских людей".

Неповторимое мужество ленинградцев, их величайшая стойкость и самоотречение не были чем-то неестественным, не были слепым фанатизмом. Их героизм, хладнокровие и выдержка были для них обычными. Они вобрали в себя лучшие черты советских людей - безграничную любовь к своей социалистической Родине, высокий патриотизм и стойкость в преодолении трудностей.

Легко писать о бесстрашии ленинградцев, их хладнокровии, выдержке и стойкости, когда прошло уже более тридцати лет. Но не так-то легко было в те годы проявлять эти качества.

Кбкой ценой, например, давалась ленинградцам выдержка, если они знали, что запас продуктов в городе равен почти нулю, что враг, окруживший город, жесток, что из нацеленных на город пушек он в любую минуту может убить тебя. Да, в таких условиях, чтобы не струсить, не потерять самообладание, надо было иметь очень и очень крепкие нервы, неистребимую волю к победе, обладать особо прочным запасом оптимизма. Ленинградцы даже в самые суровые дни не жаловались на трудности, не стремились покинуть свой город.

Конечно, не обошлось без нервных потрясений и даже драм, особенно в первое время блокады. Я видел, как тридцатилетние мужчины и женщины, потерявшие во время бомбардировок близких, на глазах становились седыми. Писатель Александр Фадеев после поездки в Ленинград попал в армию около Ржева, которая отбивалась от врага на тесном пятачке - - километров пять в поперечнике. Снаряды и мины здесь вырубали лес. Все пространство простреливалось. Боеприпасы и сухари сбрасывались с самолетов. Когда его спросили, как он чувствует себя в этой обстановке, не трудно ли ему, он решительно ответил: "Братцы, да тут же по сравнению с Ленинградом - рай".

Велика роль народного ополчения в защите Ленинграда. Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев в уже упомянутой выше речи отметил, что по призыву партии только в первые три месяца войны на фронт ушло почти три четверти ленинградской городской партийной организации. Еще на далеких подступах к Ленинграду отряды народного ополчения вместе с регулярными частями Красной Армии вступили в бой, отражая натиск гитлеровских дивизий, жаждавших легкой и быстрой победы. Они помогли командованию Красной Армии выиграть те драгоценные дни, которые были так необходимы для создания вокруг города мощного оборонительного пояса.

Столь высокую оценку ополченцы заслужили своим подвигом. Наша ополченческая дивизия отражала, как я уже говорил, натиск врага на Лужском рубеже в районе села Ивановского, Кировская - дралась за города Лугу и Новгород, Выборгская - на подступах к Колпино. И так каждая из десяти дивизий стояла насмерть на своем рубеже. Ополченцы дрались по зову сердца, не жалея ни жизни своей, ни крови, они буквально бились до последнего. Из десяти тысяч ополченцев Московского района, добровольно ушедших на фронт в июле сорок первого года, вернулись домой лишь около двух тысяч.

Остальные погибли, защищая родной город. Вот почему так тепло и так трогательно говорилось о роли народного ополчения на митингах в парке Победы и на Пулковских высотах, когда отмечалось тридцатилетие начала героической защиты Ленинграда.

3

В гостиницу после первого напряженного дня празднования я вернулся поздним вечером. Усталый, лег в кровать и сразу же уснул. Но спал беспокойно. Пережитое за долгие месяцы блокады, разворошенное на митингах и во встречах с однополчанами, снова всплывало во сне.

Грохот разрывов, свист пуль, вой снарядов и бомб, стоны раненых, лихие атаки и напряжение оборонительных боев, пожары на улицах затемненного Ленинграда и постоянные воздушные тревоги - все это, точно наяву, проносилось в воспаленной голове, огромной тяжестью навалилось на меня, придавливало к постели.

Страшные кадры сменялись, как в калейдоскопе, - одни быстро проскакивали, другие задерживались. Но один, казалось, не покидал меня всю ночь. Это была встреча с Георгием Смыкуновым. Он явился ко мне в военно-полевой форме, как всегда, подтянутый и веселый. Пришел и сразу же стал рассказывать фронтовые новости, расспрашивать о делах, комментировать сводки Совинформбюро. А потом, как-то неожиданно подмигнув одним глазом, задал вопрос: "Почему вчера меня не пригласили на праздник в парк Победы и не наградили памятным знаком "Народное ополчение Ленинграда"?"

Я сказал ему, что сам приехал в качестве гостя, и посоветовал обратиться с этим вопросом к председателю Совета ветеранов дивизии Алексею Иосько. "Не темни, - наступал он на меня, - причем тут Иосько. Я его не знаю. Лучше скажи, что забыли обо мне". Весь дальнейший разговор протекал в том же духе - Георгий Петрович требовал объяснить, почему его забыли, а я доказывал свое непричастие к приглашениям и наградам. Словесная дуэль между нами затянулась. Не известно, когда и как бы она закончилась, если бы не задребезжал телефон на столике у изголовья кровати. Спросонья я схватил трубку и, еще не соображая, где я и что происходит со мной, утомленным голосом пробурчал: "Слушаю".

- Володю можно? - спросил робкий девичий голос.

- Какого Володю, - механически ответил я все тем же разбитым голосом.

- Ну, Володю, вашего...

Ничего не сказав, я сердито положил трубку. В ту же минуту встал, вытер полотенцем вспотевшее лицо и снова пытался уснуть. Но не мог. Закрыл глаза и подумал: "Наяву я разговаривал с Георгием Смыкуновым или во сне?"

И тут все встало на свои места: Смыкунов же погиб еще осенью сорок третьего года близ Колпино. Теперь уже не во сне передо мной возникла картина: Георгий Петрович лежит в гробу, обтянутом кумачом. Его плотная фигура стала еще больше и мощнее. По-прежнему невозмутимым было его крупное волевое лицо. Выглядел он не покойником, а просто крепко заснувшим. У гроба сидела, согнувшись, его мать, покрытая черной шалью. Рядом с сыном богатырского телосложения она выглядела слишком маленькой и хрупкой, придавленной тяжестью неутешного горя. Вспомнил и то, как мы хоронили Смыкунова всем политотделом, везли на кладбище Памяти 9-го января, как засыпали землей опущенный в яму гроб, как потом трижды прозвучал залп пистолетных выстрелов - это было последнее наше прощальное слово фронтовому товарищу...

Окончательно проснувшись, я стал перебирать в памяти события истекшего дня, думал о тех переменах, которые произошли в послевоенные годы в Ленинграде, о поездке в Музей истории города, где открыта выставка, посвященная обороне Ленинграда, а также на Пискаревское кладбище. Если Пискаревское кладбище вызывало боль в сердце, то выставка в Музее истории города - огорчение. Мне она показалась бедной и не отражающей даже тысячной доли того, что запечатлелось в моей памяти о 900 днях блокады. На выставке почему-то очень скупо сказано о роли ополчения в защите Ленинграда.

Но, когда вспомнил о том, как изменился город после войны, горечь сменилась радостью. Несколькими неделями раньше, будучи в Ленинграде, я проехал на машине маршрутом, по которому мы шли в декабре сорок первого года, переправившись через Финский залив с Ораниенбаумского пятачка в Ленинград, под Колпино. На месте старого торгового порта, где мы тогда сделали первый привал, чтобы отдохнуть и погреться, был чистый берег, а невдалеке, параллельно Гаванской улице, вырос новый порт с огромным пирсом и белыми современными зданиями. Почти все побережье залива застроено новыми жилыми домами. Не узнать было и Большого проспекта. Как никогда, наряден Невский, куда, как и раньше, по вечерам стягивалась молодежь. Когда-то деревянная, похожая на большую деревню Охта стала одной из благоустроеннейших окраин города.

Ленинград разросся, раздвинулся вширь, помолодел. Он теперь еще более красив, чем до войны. Да и сутолоки на улицах стало меньше. Тут, видимо, сказалось появление в городе метро с его быстроходными подземными поездами.

Преобразился и мой "Скороход". Внешне он выглядел, пожалуй, так же, как и до войны. Но внутренняя его жизнь стала иной. Теперь фабрика "Скороход" головное предприятие обувного объединения. Труд многотысячного коллектива почти полностью механизирован - в каждом цехе я видел новые автоматические линии, более совершенные машины. "Скороход" сейчас - предприятие-втуз. После войны здесь создан филиал института легкой промышленности, в котором рабочие и служащие комбината без отрыва от производства получают специальное высшее образование. Разумеется, обновились и кадры. Однако кое-кто "из наших" до сих пор работает здесь. По-прежнему трудятся на "Скороходе" инженеры Илья Вейнберг, Леон Каминский, Николай Бергсон...