Леонтий Раковский - Суворов и Кутузов (сборник)

• Название: Суворов и Кутузов (сборник)
• Автор: Леонтий Раковский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-086557-4

В книгу вошли две самых полных и подробных биографии знаменитых русских полководцев А. В. Суворова и М. И. Кутузова принадлежащих перу талантливого писателя и историка Леонтия Раковского.

«Ваша кисть изобразит черты лица моего – они видны. Но внутреннее человечество мое сокрыто. Итак, скажу вам, что я проливал кровь ручьями. Содрогаюсь. Но люблю моего ближнего. Во всю жизнь мою никого не сделал несчастным. Ни одного приговора на смертную казнь не подписал. Ни одно насекомое не погибло от руки моей. Был мал, был велик. При приливе и отливе счастья уповал на Бога и был непоколебим».

А. В. Суворов

---

– Так скучать-то чего?

– А того, что батюшка наш Ляксандра Васильич к награде его, слышно, не представил – он хвастунишек не жалует. Да и таких, которые языком любят чесать – глянул на Зыбина Воронов, явно относя последние слова на его счет. – Хвастать не косить – спина не болит! Вот и будет капитан теперь помнить…

– Скоро ль обедня отойдет? – перевел разговор Огнев. – Мороз потаскивает.

– Сегодня Александра Васильич долго поучение говорить не станет, – заметил Зыбин, – сразу с «больницы» начнет: «Солдат – дорог. Береги здоровье…» А потом: «Ученье – свет», и конец: «Вот, братцы, воинское обучение. Господа офицеры! Какой восторг!» Дельно это у него придумано!..

Суворов возвращался с обедни веселым. Сегодня думал говорить свое обычное поучение войскам коротко, в полча-са, а проговорил полтора. И всему причиной – репнинские полки.

Едва начал Александр Васильевич говорить, как увидел: в Ряжском полку скривился господин полковник, недовольно поджал губы и Азовский. Понял, сразу же прочел их мысли:

«Опять поучение? И чего? Такой холод, а он…»

«Да, да, опять! Николай Васильевич Репнин, конечно, ничем таким не утруждали. К морозу не приучали. Неженки! Вот мне шестьдесят четыре года, а я стою в одном мундире, без перчаток – и хоть бы что. Солдат ко всему должен привыкнуть! Солдат и в мирное время – на войне!»

И сразу же мысль – проучить.

«Мой чудо-богатыри – привыкшие, выстоят. А вам – впредь наука!»

И после «больницы» Александр Васильевич начал все свое поучение с самого начала:

«Каблуки сомкнуты. Подколенки стянуты. Солдат стоит стрелкой: четвертого вижу, пятого не вижу…»

Он улыбнулся, вспомнив, с какими лицами встретили промерзшие, закоченевшие офицеры репнинских полков эти заключительные слова его поучения:

«Вот, братцы, воинское обучение. Господа офицеры! Какой восторг!»

III

До утра было еще далеко, но в камердинерской уже не спали. Прошка, взлохмаченный и хмурый, сидел на полу возле таза, в котором обычно целую ночь горела свеча. Насупив брови, Прошка оправлял нагоревшую свечу. Был мрачен и зол.

Повар Мишка, курносый, толстощекий, с жиденькими чернявыми усиками, лежал на тюфяке, глядел на Прошку.

Сзади за ним, у стены, виднелась курчавая седая голова и такая же седая бороденка фельдшера Наума. Фельдшер безмятежно храпел: в ближайшее время ему никакого дела не предвиделось.

– Совсем одурел, старый, – сонным голосом говорил Прошка. – И без того спит мало, а ноне вовсе сна лишился: ждет. И только об нем, об этом, прости Господи, жезле у него разговору… Ходит, в окна глядит – не едут ли. И знай посылает; выдь на крылец гляди. А чего теперь увидишь: темень, ночь. Ему нипочем – спал человек аль нет. Замучил…

– Так вы же, Прохор Иваныч, с вечеру хорошо дрыхли, – улыбнулся повар.

– Чую, где ночую, да не знаю, где сплю? – вопросительно глянул на него Прошка, подымаясь с полу.

– Нет, правда. Почитай, от самого обеду спали… Можно выспаться.

– Тоже скажешь: выспался. – Прошка смерил повара презрительным взглядом. – Эх ты, кастрюля! Мало ли когда что было. Да я и в позапрошлом годе спал, так и это считать? Сколь ни спать, а и завтра не миновать. Много ты понимаешь, поварешка? Я ежели и сплю, то у меня сон, коли на то пошло, соловьиный…

Он подошел к своему тюфяку, лежавшему на лавке, повалился на него и тут же захрапел.

– Соловьиный, – залился беззвучным смехом толстощекий повар. – Ой, чудак! Соловьиный! Да у тебя, брат, медвежий, а не соловьиный сон. Ишь, спит. Теперь его никакой пушкой не пробьешь!

В комнате, которая служила и спальней и кабинетом, было жарко натоплено. Суворов в одном белье и туфлях быстро ходил из угла в угол, думал.

Иногда останавливался, прислушиваясь: не звенят ли за окном бубенцы? Нетерпеливо заглядывал в окна. Но при свете двух свечей, горевших на столе, виднелись сквозь стекла только голые кусты сирени, росшие у дома.

Почему-то припомнилась такая же, почти бессонная, ночь в Яссах, после Измаила, когда приехал к Потемкину.

– Великий человек и человек великий, – повторил он свой стародавний каламбур о Потемкине.

Жил, властвовал и умер. Умер вскоре после взятия Измаила Суворовым.

Бесспорно, для русской армии Потемкин сделал много. Он так же, как Румянцев и Суворов, добивался улучшения в обмундировании, вооружении. Он понимал никчемность всех этих солдатских буклей, косичек, петличек и пряжек. Это он сказал: «Если б можно было счесть, сколько выдано в полках за щегольство палок и сколько храбрых душ пошло от сего на тот свет».

В этом Потемкин – великий человек. Но в делах человеческих он был – только человек великий. Великий ростом. Завистливый, непостоянный.

Если бы он был жив, что сделал бы сейчас? Неужели и теперь противился бы тому, чтобы императрица пожаловала Суворову фельдмаршальство?

Вот он, долгожданный день!

После стольких лет унижения Суворов наконец – фельдмаршал.

Военная карьера Суворова развивалась туго. Все приходилось брать с бою, не так, как другим, к примеру Репнину. Репнин в двадцать восемь лет был уже генерал-майором.

Как он надменен, Николай Васильевич Репнин! Отвратительно повелителен и без малейшей приятности. Еще так недавно, месяц назад, он придирался к Суворову, норовил приказывать, а теперь придется самому сноситься с фельдмаршалом Суворовым рапортами.

Суворов потер от удовольствия руки и вполголоса запел:

– Тебе Бога хвалим…

И так за пением не приметил, как в самом деле под окном зазвенели бубенцы. Рванулся к двери:

– Прошка! Приехали!

Не дожидаясь мешковатого Прошки, сам как был неодетый, так и проскочил через камердинерскую в сени, на крыльцо. Распахнул дверь.

У самого крыльца, мотая головами, стояла тройка лошадей. Шелестели бубенчики, говорили люди.

– Да скоро ли ты? – не выдержал, окликнул племянника Суворов.

– Иду, дяденька!

Из саней вылезал в шубе, точно медведь, племянник, сын старшей сестры Александра Васильевича Анны, Алеша Горчаков.

А Прошка, подошедший к Суворову сзади со свечою в руке, бубнил на ухо:

– Ступайте в комнаты, простудитесь. Как маленькие! Без вас внесут, никуда жезл энтот не денется…

Алеша шел уже, путаясь в длинных полах шубы. В руках он нес большой узел.

Суворов обнял его.

– Я с холоду, дядюшка!

Вошли в комнату. Горчаков положил узел на стол и вышел в камердинерскую снять шубу. Дуя в озябшие руки, вошел к Суворову в спальню.

Суворов осторожно развязывал узел.

Мундир фельдмаршальский, шитый золотом.

– Это императрицын подарок. Маменька и Наташа мерку давали. Не знаем – впору ли будет?

– Впору, впору! – улыбался Суворов, а руки нетерпеливо шарили в узле.

– Это алмазный бант на шляпу, – сказал Горчаков, когда Суворов вынул сверточек поменьше. – А это – фельдмаршальский жезл. Пятнадцать тысяч рублей стоит, дядюшка!

– Он мне пятнадцати миллионов дороже: в нем моя свобода! Орлу развязали крылья!

Суворов схватил стул, легко перепрыгнул через него, крикнул:

– Репнина обошел!

Поворотился, легко перепрыгнул стул снова:

– Салтыкова Николая – обошел!

– Салтыкова Ивана – обошел!

– Прозоровского – обошел!

– Долгорукого – обошел!

– Каменского – обошел!

– Каховского – обошел!

– Эльмпта – обошел!

– Мусина-Пушкина – обошел! – прыгал он через стул туда и обратно.

Племянник смеялся, глядя на шалости развеселившегося Александра Васильевича.

– Помилуй Бог, легок стал: хорошо прыгаю! – улыбался Суворов, окончив свой счет.

Он раскрыл дверь в камердинерскую:

– Прошка, закусить полковнику!

И к племяннику:

– Ну, Алешенька, рассказывай!

Горчаков вынул из-за пазухи бумаги:

– Вот рескрипт императрицы и письмо.

Суворов бережно взял обе бумаги. Поднес к свече.

На одной стояло:

«Ура, фельдмаршал!

Екатерина».

На другой:

«Вы знаете, что как я не произвожу никого чрез очередь и никогда не делаю обиды старшим, но Вы, завоевав Польшу, сами себя сделали фельдмаршалом».

– Вот письмо Наташи.

Суворов развернул, увидал милые сердцу строчки: «графиня Наталья Суворова-Рымникская».

Не стал читать, спросил:

– Здорова? Мама, Груша, Димитрий Иваныч?

– Все слава Богу…

– А это чье? – спросил Суворов, принимая толстый пакет.

– Гаврилы Романовича.

– А, посмотрим:

«Милостивый государь!

Преисполнен будучи истинной любви к Отечеству, почтения ко всему тому, что называется мужество или доблесть, уважения к громкой славе Россиян, обожания к великому духу нашей Государыни, беру смелость поздравить Ваше Сиятельство и сотрудников Ваших с толико знаменитыми и быстрыми победами.

Ежели бы я был пиит, обильный такими дарованиями, которые могут что-либо прибавлять к громкости дел и имени героев, то бы я Вас избрал моим и начал бы петь таким образом: