Николай Попель - Танки повернули на запад

• Название: Танки повернули на запад
• Автор: Николай Попель
• Издательство: АСТ, Terra Fantastica
• Жанр: О войне
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-016414-9, 5-7921-0392-5

Переизданные в последнее время мемуары германских военачальников, восполнив многие пробелы в советской историографии, создали определенный перекос в общественном представлении о Второй мировой войне. Настало время уравновесить чаши весов. Это первая из серии книг, излагающих «советский» взгляд на события, о которых писали Манштейн, Гудериан, Меллентин, Типпельскирх. В известном смысле комиссара Н. Попеля можно считать «советским Меллентином». Оба прошли войну с первого и до последнего дня, оба воевали в танковых воисках и принимали участие в самых ярких и запоминающихся операциях своих армий. Перед читателем развернется картина крупнейшей танковой битвы 1941 года — приграничного сражения на Юго-Западном фронте в районе Дубно-Луцк-Броды. Знаете ли вы, что в действительности происходило летом осенью 1941 года? Прочтите — и история Великой Отечественной войны больше никогда не будет казаться Вам простой и однозначной

---

Слов нет, наши танки обладали лучшей проходимостью, чем германские. И грех жаловаться на «студебеккеры» и «доджи», присланные нам из США. Но немецкая разведка не была настолько беспомощна, чтобы не знать, что даже советские танки и американские грузовики далеко не всегда в состоянии преодолеть разливанные моря весенней грязи, что и у нас вышли из строя почти все тягачи, безнадежно застряли сотни «зисов» и «полуторок».

Правда, которой так боится кичащийся своей солдатско-прусской прямотой Манштейн, состоит в том, что обстановка была крайне трудна для обеих сторон. Но в этой неблагоприятной обстановке советские войска решали более сложные оперативные и тактические задачи, нежели противник, и проявляли более высокие боевые качества. Несмотря на распутицу, на отставание тылов, на нехватку горючего и боеприпасов, несмотря на неистовое противодействие гитлеровцев, наступление трех Украинских фронтов продолжалось.

Тем временем наша танковая армия завершала перегруппировку. Заляпанные грязью до самых башен танки выходили в район сосредоточения. На прицепленных к ним самодельных волокушах громоздились тюки с продовольствием, ящики со снарядами, свернутые госпитальные палатки. А рядом, на лошадях, тряслась наша мотопехота. Южнее Казатина танкисты отбили у немцев около трех тысяч лошадей. Они-то и стали главным транспортным средством танковой армии, которой по штатам «не положено» ни одной лошади и, конечно же, ни одного седла. Что и говорить, вид у «мотокавалерии» был не бравый. Подушки, сложенные половики, а то и немецкие шинели заменяли седла. С помощью прутьев и крепких слов люди заставляли своих одров вытаскивать из грязи ноги.

Уже на марше мы получили небольшое пополнение. На недолгих привалах проходили партийные и комсомольские собрания. Почти все коммунисты из тыловых подразделений были переведены в роты и батальоны. Каждый понимал, какого нечеловеческого напряжения потребует новое наступление, и внутренне готовил себя к нему.

А вдоль дороги тут и там чернели коробки подбитых и сожженных танков. В сорок первом году здесь отступала танковая дивизия, встретившая войну в Станиславе. Кое-кто из Станиславских танкистов служил сейчас в нашей армии. И хотя приказ строго требовал соблюдать дисциплину марша, около каждой такой коробки собирались бойцы, молча осматривали ее, заглядывали внутрь, трогали руками мокрый, покрытый окалиной металл…

На рассвете 21 марта после пятнадцатиминутной артподготовки ударная группировка 1-го Украинского фронта, в которую входила и наша танковая армия, начала новый тур наступления.

Как топор, разваливающий полено, танковый таран вклинился в немецкую оборону.

Через сутки в смотровых щелях мелькнули чистенькие домики Трембовли, гусеницы лязгнули о рельсы и замерли, будто от неожиданности. Под ними был скрытый тонким слоем грязи не привычный для танкистов асфальт. Горелов выпрыгнул из «тридцатьчетверки» и, разминая затекшие ноги, чуть приплясывая, словно проверяя прочность твердого покрытия, сделал несколько шагов, подмигнул высунувшемуся из переднего люка механику-водителю и полез обратно.

Танки шли широким шоссе. По сторонам его почетным караулом вытянулись тополя. Над их вершинами вспыхивали и гасли черные и белые дымки пристрелочных снарядов. Но танки шли и шли вперед мимо обнесенных заборами хуторов, нацеленных в небо островерхих костелов, мимо бесчисленных придорожных крестов, с которых Христос страдальчески свешивал голову.

Азарт заставлял забыть об усталости.

Впереди лежал Чертков — городок, лепившийся по обе стороны реки Серет. Танк старшего лейтенанта Кульдина первым выскочил к берегу. На мосту дрожащим прозрачным пламенем пылали бочки с бензином. Но прежде чем успел загореться настил, прежде чем мы успели что-либо сообразить, танк Кульдина рванул вперед, развернулся на мосту раз, другой — горящие бочки полетели в реку.

— Да что там Серет, — возбужденно махнул рукой Катуков. — Днестр впереди, Днестр!.. Понимаете?..

Только что за поворотом скрылись замыкающие машины передового отряда Горелова. С Катуковым и группой офицеров я остался на площади в центре Черткова. Из домов выходили люди, тревожно смотрели на небо, прислушивались, бросали взгляды в нашу сторону. От толпы отделилась женщина в сапожках и темном платке. Она уверенно направилась к нам. Толпа следила за ней. Мы с Катуковым замолчали. Только Балыков не выдержал:

— Ох ты, вылитая святая Мария! Женщина остановилась перед нами:

— Проше, панове, юш Советы?

— Советы, милая, отныне и навеки, — весело ответил Катуков.

— О-о! — многозначительно произнесла женщина, — Вы есть пан генерал?

— Я есть товарищ генерал.

— О-о, товарищ, — восхищенно повторила женщина, — я тоже есть товарищ.

Подошла и протянула руку. За моей спиной шумно вздохнул Балыков.

Вокруг нас сбилось плотное кольцо жителей. Начались расспросы. Катуков толкнул меня в бок:

— Давай несколько слов. Я толкнул его:

— Давай-ка сам, не всегда мне.

— Что ж, — он сбил на затылок папаху, потом вовсе снял ее. — Поздравляю вас, дорогие товарищи, с освобождением от оккупации… Живите спокойно, работайте на благо Советской Родины и помогайте Красной Армии добить фашистское зверье… — Катуков в нерешительности остановился. Речь показалась ему слишком короткой для такого торжественного случая. — По всем вопросам пока что обращайтесь к коменданту, а меня прошу сейчас извинить…

Площадь снова задрожала от танков. В башне головного улыбался Бойко. И люди, собравшиеся на площади, приветственно махали ему руками.

Бойко недавно принял бригаду, находившуюся в резерве. Сейчас бригаде предстояло выполнить боевую задачу.

Бойко слушает Катукова, машинально кивает головой:

— Есть… понятно… будет выполнено.

— Не спеши со своим «будет выполнено»… Днестр идешь форсировать первым в армии. Пока другие бои ведут, фланги обеспечивают, ты с той стороны должен привет прислать, и с включенными фарами на Черновцы.

— Будет выполнено! — упрямо повторяет Бойко. — И насчет включенных фар тоже.

На лице его хитроватая улыбка сменяется задумчивостью, а задумчивость снова улыбкой. Глядя на Бойко, я никогда не могу понять, серьезен ли он, весел ли, насмешлив. Одно знаю: если немногословен, если отвечает «есть», «понятно», значит, волнуется.

Хотя Михаил Ефимович предупреждал Бойко о трудности задачи, но и он сам и я не отдавали себе отчета о степени этой трудности. У нас еще не было опыта форсирования крупных водных рубежей, а азарт успешного наступления все облегчал и, казалось, делал невозможное возможным.

Адъютант доложил Катукову о том, что радист перехватил донесение начальника штаба корпуса Дремова, адресованное Шалину. В донесении речь шла о выходе Горелова к Днестру и о захвате в Устечке моста через Днестр.

— Мост, это тебе не цибербульбер, — радостно хлопал себя по бокам Катуков, — определенно не цибербульбер… Поехали к Дремову.

За стеклами «хорьха» развертывалась панорама вражеского отступления. К Днестру были прижаты многие немецкие части. Бросая технику, обрекая арьергарды на смерть или плен, они катились к югу. После Тлусте «хорьх» едва двигался по узкому коридору между трофейными пушками, автомашинами, штабными и санитарными автобусами. Когда он застревал, встречные пленные с готовностью бросались на помощь, дружно упирались плечами, подбадривая себя непривычными для нашего уха выкриками, вероятно, соответствующими русскому: «Раз, два — взяли!».

Дремов развернул корпусной командный пункт в редком лиственном лесочке, неподалеку от Днестра. Человек простой и прямой, он не признавал никакой дипломатии, держался свободно, независимо. Жидкие русые волосы на голове его были растрепаны, чистосердечная улыбка не сходила с губ.

— Не худо получается, Михаил Ефимыч?

— Не худо, Иван Федорыч, — соглашался Катуков. Командарм и комкор дружили с тех далеких времен, когда оба были взводными. — План форсирования у тебя есть?

— Чего нет, того нет. Не успели подготовить. Не ждал, по совести сказать, что Горелов так быстро к Днестру выскочит…

— Головы у нас с тобой не закружились? Мост-то цел?

— Чего не знаю, того еще не знаю. Приказал выяснить. Катуков сообщил о перехваченной телеграмме.

— Помимо меня шло. Может, в штабе сведения имеются, — Дремов вдруг насупился. — Не верится, чтобы немцы мост в целости оставили. Не похоже на них…

Радостное возбуждение постепенно уступало место тревоге. Мы с Катуковым решили немедленно ехать к Днестру.

Но не успел я сесть в машину, появился «дедушка» Ружин. Он хмурился, исподлобья поглядывал на меня, на Катукова.

— Как же так получается, бригада первой вышла к Днестру, а форсировать запретили?