Эрнест Ренан - Антихрист

• Название: Антихрист
• Автор: Эрнест Ренан
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: История
• Год: 1991
• ISBN: 5-7183-0001-1

Книга выдающегося французского историка, философа и литератора является четвертым томом "Истории первых веков христианства" и наиболее созвучна драматическим коллизиям современности. Автор провел колоссальную работу по отысканию, систематизации и расшифровке древних рукописей. Он толкует многие тексты Нового Завета по-своему и рисует портреты своих героев в рамке тех драматических событий их жизни, которые разворачивались на широком историческом фоне Древнего Рима, Иерусалима, Ближней Азии. Живая реконструкция века, на протяжении которого шла ожесточенная борьба между тремя религиями — иудейской, языческой и христианской — имеет непреходящее значение.

---

Всякого рода интриги, сущность которых мы не можем разбирать за недостатком документов, со своей стороны, отягчали положение христиан. Евреи имели большую силу у императора и Поппеи. «Математики», т. е. гадатели, и, между прочим, некий Бальбил Ефесский окружали императора и под предлогом исполнения обязанностей своего ремесла, которое заключалось в предотвращении бедствий и дурных предзнаменований, давали ему жестокие советы. Быть может, легенда, причисляющая к этому штату колдунов Симона Волхва, ни на чем не основана? Без сомнения, это возможно, но, может быть, было и наоборот. Автор Апокалипсиса сильно интересуется каким-то «Лжепророком», которого он изображает пособником Нерона, чудотворцем, умеющим низводить огонь с небес, оживлять статуи и заставлять их говорить, отмечающим людей печатью Зверя. Быть может, здесь речь идет именно о Бальбиле; надо, однако, заметить, что чудеса, приписываемые Апокалипсисом Лжепророку, имеют большое сходство с проделками, которые, по легенде, совершал Симон. Эмблема агнца-дракона, под которой в той же книге разумеется Лжепророк, равным образом больше подходит к Лже-Мессии, каким был Симон Волхв, нежели к простому колдуну. С другой стороны, легенда Симона, низвергнутого с неба, имеет некоторую аналогию с происшествием в цирке при Нероне, когда в ложу его упал актер, игравший роль Икара. Усвоенная автором Апокалипсиса манера выражаться загадками вносит много темноты во все эти события, но можно безошибочно искать в каждой строке этой книги намеки на анекдотические подробности царствования Нерона.

Никогда еще христианское сознание не было таким подавленным, таким задыхающимся, как в этот момент. Положение все признавали временным и предвидели ему скорый конец. Ежедневно ожидали торжественного пришествия. «Оно приближается!.. Еще один час!.. Час близок!..» — эти слова повторяли друг другу ежеминутно. Дух мученичества, мысль, что мученик прославляет Христа своей смертью и что эта смерть есть победа, уже получили общее распространение. С другой стороны, для язычника христианин был мясом, естественно обреченным на муки. В эту эпоху большим успехом пользовалась драма под названием Laureolus, где главное действующее лицо, нечто вроде плута Тартюфа, на сцене подвергается распятию под гром аплодисментов зрителей, а затем отдается на съедение медведю. Драма ставилась раньше введения христианства в Риме; представления ее встречаются еще с 44 года, но, по-видимому, из нее сделали применение к христианским мучениям; поводом для такого рода намеков могло служить то обстоятельство, что имя главного действующего лица в драме Laureolus было Стефан.

Глава III ПОЛОЖЕНИЕ ЦЕРКВЕЙ В ИУДЕЕ. СМЕРТЬ ИАКОВА

Злобное отношение к христианской Церкви в Риме и, быть может, также в Малой Азии и Греции давало себя чувствовать и в Иудее, но здесь гонения на христиан имели другие причины. Здесь богатые саддукеи, храмовая аристократия, ожесточались против добродетельных бедняков и проклинали имя «христиан». В эпоху, о которой идет речь, распространилось послание Иакова, «раба Бога и Господа Иисуса Христа», обращенное к «двенадцати коленам, находящимся в рассеянии». Это послание представляет собой один из прекраснейших образчиков первоначальной христианской литературы, напоминая то Евангелие, то кроткую и успокоительную мудрость Екклесиаста. Подлинность подобных произведений, ввиду массы циркулировавших лжеапостольских посланий, всегда подвержена сомнению. Быть может, иудео-христианская партия, привыкшая распоряжаться авторитетом Иакова по своему усмотрению, приписала ему это воззвание, в котором чувствуется желание дать отпор новаторам. Конечно, если Иаков и принимал в этом какое-либо участие, то не он был редактором этого послания. Сомнительно, чтобы он знал греческий язык; его родным языком был сирийский; послание же Иакова одно из лучших по языку произведений в Новом Завете; оно написано чистым, почти классическим греческим языком. За исключением этого, все произведение вполне отвечает характеру Иакова. Автор его — очевидно, еврейский раввин; он крепко держится закона; для обозначения собрания верующих он пользуется словом «синагога»; он — противник Павла: по тону своему его послание походит на синоптические Евангелия, которые, как мы это увидим ниже, вышли именно из христианской семьи, имевшей Иакова своим главой. И тем не менее имя Христа упоминается в нем едва три или четыре раза, в качестве просто Мессии, без всяких честолюбивых гипотез, которые вокруг него нагромождало пылкое воображение Павла.

Иаков, или тот еврейский моралист, который прикрывается его авторитетом, прежде всего вводит нас в небольшой кружок преследуемых. Испытания почитаются счастьем, ибо когда вера подвергается испытанию, то в результате вырабатывается терпение; терпение есть верх добродетели, и человек, перенесший испытание, получит венец жизни. Больше же всего наш учитель занят разницей между богатым и бедным. Вероятно, в иерусалимской общине происходило соперничество между братьями, которым судьба благоприятствовала, и более обездоленными. Эти последние жаловались на жестокость богачей, на их гордость и сетовали на них.

Да хвалится брат униженный высотой своей, а богатый — унижением своим, потому что он прейдет, как цвет на траве… Братья мои!.. Имейте веру в Иисуса Христа нашего Господа славы не взирая на лица. Ибо если в собрание ваше войдет человек с золотым перстнем, в богатой одежде, войдет же и бедный в скудной одежде, и вы, смотря на одетого в богатую одежду, скажете ему: «тебе хорошо сесть здесь», а бедному скажете: «ты стань там, или садись здесь, у ног моих», — то не пересуживаете ли вы в себе и не становитесь ли судьями с худыми мыслями? Послушайте, братия мои возлюбленные, не бедных ли мира сего избрал Бог быть Богатыми верою и наследниками Царствия, которое Он обещал любящим Его? а вы презрели бедного. Не богатые ли притесняют вас, и не они ли влекут вас в суды? Не они ли бесславят доброе имя, которым вы называетесь?..

Действительно, гордость, разврат, зверство, роскошь богатых саддукеев достигли крайних пределов. Женщины покупали у Агриппы II первосвященничество на вес золота. Марфа, дочь Воэта, жена одного из подобных симонийцев, когда являлась присутствовать при служении своего мужа, приказывала устилать коврами весь путь от своего дома до святилища. Сан первосвященника уронил свое значение до невероятной степени. Эти светские священники стыдились того, что было наиболее святого в их обязанностях. Обряды жертвоприношений сделались отвратительными для людей утонченных, вынужденных по долгу службы заниматься делом мясника и живодера!

Многие заказывали себе шелковые перчатки, чтобы не повредить кожи своих рук прикосновением к жертвенным животным. Все талмудистское предание, согласное в этом пункте с Евангелиями и с посланием Иакова, изображает нам священников последних лет до разрушения храма жадными, преданными роскоши, грубыми в обращении с простым народом. В Талмуде находится баснословный список всего необходимого для содержания кухни первосвященника; это превосходит всякое вероятие, но рисует преобладающее мнение. «Четыре вопля исходили из притворов храма», — говорится в одном предании. Первый: «Прочь отсюда, потомки Илии; вы пачкаете храм Вечного!»; второй: «Прочь отсюда, Иссахар Кафар-Баркаи, уважающий только самого себя и оскорбляющий жертвы, посвященные Богу» (это относилось к тому жрецу, который при богослужении обертывал руки в шелк); третий: «Откройтесь двери! Впустите Измаила, сына Фаби, ученика Пинехаса, чтобы он мог исполнить обязанности первосвященника»; четвертый: «Откройтесь, двери! Впустите Иоанна, сына Неведеева, ученика обжор, чтобы он подавился жертвами!». Сохранилось до нашего времени нечто вроде песни или, скорей, проклятий против семей священников, которые около этого времени были в большом ходу на улицах Иерусалима:

Чума на дом Воэта!
Чума на них за их палки!
Чума на дом Анны!
Чума на них за их заговоры!
Чума на дом Кантеры!
Чума на них за их каламы!
Чума на семью Измаила, сына Фаби!
Чума на них за их кулаки!

Они первосвященники, сыновья их казнохранители, их зятья пристава, а их холопы бьют нас палками.

Борьба между этими разбогатевшими жрецами, дружившими с римлянами и заимствовавшими от них в своей личной и семейной жизни привычки роскоши, и бедными священниками, которых поддерживал народ, таким образом началась. Каждый день происходили кровавые сцены. Бесстыдство и дерзость первосвященнических родов доходили до того, что они посылали своих людей собирать десятину, принадлежавшую высшему духовенству; тех, кто отказывался платить, били; бедные священники жили в нищете. Представьте себе чувства набожного человека, еврейского демократа, избалованного обетования ми всех пророков, с которым дурно обращаются в его храме (его доме!) дерзкие холопы неверующих эпикурейцев-жрецов! Христиане, группировавшиеся вокруг Иакова, стояли на стороне этих обиженных, которые, вероятно, как и они, были людьми святой жизни (хасидим) и пользовались популярностью. Нищенство сделалось как бы добродетелью и признаком патриотизма. Богатые классы дружили с римлянами, и, по правде сказать, богатство было в руках римлян и его нельзя было достигнуть без некоторого рода отступничества и измены. Таким образом, ненависть к богатым была признаком благочестия. Будучи вынужденным работать на постройках Иродов, чтобы не умереть с голоду, и видя в этих сооружениях только пышную выставку их чванства, хасидимы считали себя жертвами неверных. «Бедный» стало синонимом «святого».