Роберт Силверберг - Наказание

• Название: Наказание
• Автор: Роберт Силверберг
• Жанр: Научная Фантастика

---

Как описать подъемы и спады моего настроения, его изменения, когда бегущие месяцы, словно ветер, несли бесконечные перемены?

Иногда невидимость становилась радостью, наслаждением, сокровищем. В эти безумные минуты я упивался своей свободой от законов, подчиняющих себе обычных людей.

Я воровал. Я забредал в мелкие лавки и хватал чеки, а струхнувший продавец не смел ничего сделать - боялся показать, что видит меня. Если бы я знал, что государство возмещает все убытки, я бы так не радовался.

Я бесчинствовал. Бани больше не привлекали меня, но я находил для надругательства другие святыни. Я врывался в гостиницы и прогуливался по коридору, наугад открывая двери. Большинство номеров были пусты. В некоторых находились люди.

Подобно Богу, я познал все. Я делал, что хотел. Моя заносчивость преступление, за которое меня покарали невидимостью, - возросла еще больше.

Во время дождя я стоял посреди пустынных улиц и бросал оскорбления в мокрые лица жавшихся к домам прохожих. "Кому вы нужны? - рычал я. - Только не мне! А остальным и того меньше!"

Я глумился, издевался и ругался. Словно безумие вселилось в меня думаю, его принесло одиночество. Я заходил в театры, где самодовольные бездельники удобно сидели в своих креслах с приспособлениями для массажа, наслаждаясь спектаклем, и прыгал между рядами. Никто не одергивал меня. Сияние моего лба заставляло их оставить свои возражения при себе - и они молчали.

Это были минуты сумасшествия, лучшие минуты, минуты, когда я вырастал на двадцать футов и шагал, полный презрения ко всему сброду. Охотно допускаю - это были минуты безумия. Человек, который не по своей воле оказался невидим в течение нескольких месяцев, не может быть в нормальном душевном состоянии.

Считаю ли я эти минуты шизофренией? Нет, скорее маниакально-депрессивным психозом. Маятник головокружительно раскачивался. Дни, когда я ощущал лишь презрение к окружающим меня идиотам, сменялись днями, когда обособленность физически давила меня. Я шатался по бесконечным улицам, проходил под мерцавшими арками, глядел на шоссе, сверкавшее веселыми огнями. Ко мне не подходили даже нищие. А знаете ли вы, что в наш лучезарный век нищие все еще были? Только став невидимым, я узнал об этом - бесконечные скитания заводили меня в трущобы, где лучезарность тускнела и где бродили изможденные старики, протягивая руку за мелочью.

Никто из них не клянчил у меня. Только раз ко мне подошел слепой.

- Ради Бога, - молил он, - помогите мне купить новые глаза в Глазном Банке.

Человек впервые обращался ко мне за эти шесть месяцев. В благодарность я потянулся рукой к тунике, чтобы отдать ему все, что при мне было. Почему нет? Я могу взять еще. Но не успел я достать деньги, как какая-то безумная фигура подползла на костылях к нам и встала между нами. Я услыхал шепот: "Невидимка", и оба захромали от меня, точно вспугнутые крабы. Я остался стоять как дурак, держа в руках деньги.

Даже нищие. Сам дьявол выдумал эту пытку!

Потом во мне вновь проснулась человечность. Волна презрения откатилась. Я опять томился одиночеством. Кто был вправе обвинить меня в гордости? Я был мягок, как губка, и готов на все ради слова, улыбки, рукопожатия. Шел шестой месяц моей невидимости.

Приговор стал проклятием. Все развлечения пусты, а муки нестерпимы. Я не знал, переживу ли оставшиеся шесть месяцев. Поверьте, в те черные дни я был на грани самоубийства.

И вот я совершил глупость. В своих бесконечных скитаниях я натолкнулся на Невидимку - в третий или четвертый раз за все шесть месяцев. Наши глаза, как и прежде, боязливо встретились лишь на секунду. Потом он потупил взгляд, обошел меня и направился дальше. Это был худощавый молодой человек не старше сорока, со взъерошенными волосами и продолговатым изможденным лицом. Он чем-то смахивал на ученого, и я заинтересовался, что он такого сделал, чтобы заслужить наказание; меня охватило желание догнать его и спросить, узнать его имя, поговорить с ним, обнять его.

Все это запрещается. Никто не имеет права заговорить с Невидимкой, даже другой Невидимка. Особенно другой Невидимка. Обществу нет резона налаживать тайные связи между париями.

Я знал все это.

И все-таки отправился вслед за ним.

Три квартала я шел за ним следом, отставая на двадцать-сорок шагов. Роботы-шпики были, казалось, вездесущи, их развертывающие устройства мгновенно реагировали на всякое нарушение, и я не решался подойти к нему. Но вот он свернул в переулок и побрел легкой, праздной походкой Невидимки. Я нагнал его.

- Пожалуйста, - вкрадчиво попросил я. - Нас здесь никто не видит. Мы можем поговорить. Меня зовут...

Он резко обернулся, в его глазах сверкнул ужас. Лицо побледнело. Мгновение он не сводил с меня изумленных глаз, потом рванулся вперед, желая обойти меня.

Я преградил ему путь.

- Подождите, - сказал я. - Не бойтесь. Пожалуйста...

Он отшатнулся от меня. Я положил руку ему на плечо, но он вырвался.

- Только слово, - умолял я.

Ни единого слова. Даже хриплого шепота: "Оставьте меня!" Он отскочил от меня, свернул за угол, его шаги вскоре стихли. Я глядел ему вслед, чувствуя, как во мне поднимается громадная волна одиночества.

Потом появился страх. Он не нарушал закона Невидимости, а я нарушил, увидал Невидимку. Это грозило наказанием, возможным увеличением срока. Я огляделся в страхе, но роботов-шпиков вокруг не было ни одного.

Я был один.

Я брел по улице, стараясь успокоить разгулявшиеся нервы. Старался взять себя в руки. Понял, что совершил непростительную глупость. Но хотя глупость моего поступка задевала за живое, нравственная сторона происшедшего волновала еще больше. Подбежать в совершенном отчаянии к другому Невидимке, кричать ему о своем одиночестве, своих желаниях - нет. Значит, победа за обществом. Я в проигрыше.

Я заметил, что вновь стою возле сада кактусов. Я подъехал на лифте к входу, выхватил у кассира жетон и вошел внутрь. Мгновение я искал глазами и наконец углядел искореженный, причудливо разросшийся кактус высотой футов восемь - колючий уродец. Я вырвал его из бочонка и, чувствуя, как тысячи иголок впиваются в мои руки, разорвал в клочья угловатые побеги. Никто не замечал ничего. Я вытащил колючки и, размахивая окровавленными ладонями, спустился вниз, в который раз упиваясь своим одиночеством.

Прошел восьмой месяц, девятый, десятый. Времена года заканчивали свой круг. Весна уступила место теплому лету, лето - ясной осени, осень - зиме с ее двухнедельными снегопадами, пока еще оставленными нам для красоты. Зима кончилась. Синоптики участили дожди до трех на день.

Мой срок подходил к концу.

В последние месяцы своей невидимости меня охватила апатия. Я стал безразличен к возможностям, открывающимся в моем положении, и день ото дня все больше впадал в хандру.

Я заставлял себя читать все подряд. Сегодня Аристотель, завтра Библия, послезавтра учебник механики. В голове не оставалось ничего - стоило перевернуть страницу, как ее содержание вылетало из памяти.

Меня больше не волновали радости приключений, которые сулила невидимость, минутное ощущение своей силы, приходящее от возможности совершить почти безнаказанно любой поступок. Я говорю почти, потому что закон о Невидимости не сопровождался законом об отмене человеческого характера: едва ли кто-то смирится перед невидимостью, если от нападок Невидимки придется защищать жену или детей; никто не позволит Невидимке ударить себя по лицу; никто не потерпит вторжения Невидимки в свой дом. А управиться с Невидимкой, не показывая, что замечаешь его, всегда можно, я уже говорил.

Возможности Невидимок громадны. Я не пользовался ими. У Достоевского где-то написано: "Раз Бога нет, значит, все позволено". Я могу сказать: "Для Невидимок все позволено - и ничего не нужно". Вот так.

В день своего освобождения я не считал минут. Вернее, я начисто забыл, когда кончается мой срок. В тот день я сидел дома, угрюмо перелистывая книгу. В дверь позвонили.

Мне не звонил никто целый год. Я почти забыл, что это значит.

Но дверь я открыл. Там стояли представители закона. Они молча сорвали клеймо с моего лба.

- Привет, гражданин, - произнесли они.

- Привет, - хмуро ответил я.

- 11 мая 2105 года. Ваш срок истек. Вы снова член общества. Вы оплатили ваш долг.

- Спасибо.

- Пойдемте выпьем с нами.

- Не стоит.

- Это традиция. Идемте.

Я отправился с ними. Мой лоб казался мне страшно голым, а взглянув в зеркало, я увидел на лбу белое пятно. Меня отвели в ближайший бар и угостили синтетическим виски. Бармен улыбнулся мне. Сосед по стойке похлопал меня по плечу и спросил, на кого я ставлю в завтрашних самолетных гонках. Я сказал, что не имею о них понятия.

- Серьезно? А я "болею" за Калсо. Четыре против одного - у него потрясающий спурт.

- Простите, - ответил я.

- Он был в отъезде, - извинился за меня один из спутников.