Виталий Мелик-Карамов - Почему у собаки чау-чау синий язык

• Название: Почему у собаки чау-чау синий язык
• Автор: Виталий Мелик-Карамов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9691-1009-0

Можно сказать, что это история одной компании, а можно – что история целого поколения. Можно сказать, что это поколение выросло в эпоху первой оттепели, а можно – что оно сложилось в эпоху первого КВН, того самого, который вместе с оттепелью был прикрыт в 1970-м. Как это было, какие житейские пересечения объединили автора книги с Юлием и Михаилом Гусманами, Александром Масляковым и Маратом Гюльбекяном, Ириной Родниной и Юрием Овчинниковым, Еленой Прокловой и Андреем Наличем, Андреем Вознесенским и Андреем Макаревичем – об этом честный рассказ участника всех событий. Ну, не всех. Ну, не совсем честный. Ну и что? Ведь феерические байки и веселые легенды недавнего прошлого – это такое же культурное наследие, как и мифы Древней Греции. Только нам они еще дороже.

---

Зараженный необыкновенной энергией зала (это тоже особенность КВН), Саша в тот же вечер решил создать команду в нашем Архитектурном институте. Качаясь в пустом вагоне метро от «Электрозаводской» до «Площади Революции», где нам предстояла пересадка на «Площадь Свердлова», – Зегаль жил на Фестивальной, у Речного вокзала, я ехал к нему ночевать, – мы разрабатывали план дальнейших действий. Саша, естественно, назначил себя капитаном, я за неимением других командных должностей остановил свой выбор на роли начальника команды. Не зная, что полагается обсуждать дальше, мы начали мечтать о предстоящей славе и успехах.

К слову сказать, советское «начальник команды» или «директор фильма» переросло в неизвестное нам тогда понятие «продюсер», а именно человек, который распоряжается деньгами. А у кого деньги, тот при капитализме и главный. Первый раз я столкнулся с человеком, гордо называющим себя продюсером, в долгой поездке по Западной Европе (это отдельная история), когда снимал по своему сценарию сериал для первого канала «Тринадцать чемпионов». Девушка, взятая в дорогу директором благодаря тому, что добыла деньги на фильм у своих друзей-бизнесменов, пыталась мне объяснить между Ниццей и Миланом, что именно она в нашем микроавтобусе «Рено-Трафик» самая главная. При этом она ссылалась на Ирвина Шоу, точнее на его роман «Вечер в Византии». Замученный долгой поездкой, – мы начали путь от моего московского двора месяц назад, – но прежде всего своей съемочной группой, я на нее орал так, как никогда ни до, ни после ни с одной женщиной не общался. Легко представить мое состояние, если даже красоты Кот-д’Азура, по-простому Лазурного берега, на меня не действовали. В Москве я прочел «Вечер в Византии» и понял, что двадцать лет назад, в семидесятом, я, оказывается, был на нашем КВНе самым главным, несмотря на царственное положение Зегаля в институте.

* * *

Мы оканчивали четвертый курс Архитектурного института, а рыжий Юра, ныне успешный бизнесмен в Мюнхене, перевалил через середину МИСИ. Юрину ангельскую внешность легко описать на таком примере: моя мама, бывшая следователем по особо важным делам, когда я ее с ним познакомил, а Юра уже был пятикурсником, спросила: «Мальчик, ты в каком классе учишься?»

Юра и Саша росли в благополучной еврейской семье с нежными и скромными родителями, что не мешало старшему все время влипать в какие-то истории, зато младшему вести безупречный образ жизни. Фантазия из Саши била ключом. Однажды он мне таинственно сообщил, где в Москве будет гетто, – оказывается, вокруг метро «Речной вокзал», на месте первой массовой застройки жилищных кооперативов. «Представляешь, – страшно шептал Сашка, – обнесут район высокой стеной, и евреи каждое утро будут из одних ворот выходить толпой в Москву на работу».

Я живо себе представил почему-то зимнее московское темное утро, бредущих в промозглой темени евреев, скрип снега и цепочку вызванных ими такси с зелеными огоньками вдоль Ленинградки…

Сашиного и Юриного папу звали Леонид Ильич. Старший Зегаль носил погоны полковника и работал в секретном НИИ. Это ему не помешало, когда я женился на сестре Витьки Проклова Лене, подарить нам на свадьбу кусок секретной обшивки космического корабля, на котором еще более секретные умельцы выдавили день нашей свадьбы – 16.04.71. Плитка из таинственного металла, размером двадцать на двадцать сантиметров, была неподъемной. Когда лет через пять я перевозил ее на дачу, мне показалось, что рессоры моего «Москвича» под ней просели. На даче ее долго использовали почти по прямому назначению – то есть она служила гнетом для кадушки с шинкованной капустой. Главным человеком на даче был дедушка Вити и Лены, Виктор Тимофеевич Проклов. Все ценное он прятал в тайники, и не все из них, спустя тридцать лет после его ухода, могут найти. Поскольку наш свадебный подарок исчез неожиданно, я убежден, что его припрятал деда Витя. Если случится катаклизм и на Земле погибнет цивилизация, плитка, безусловно, сохранится, будет обнаружена через миллионы лет, и космические пришельцы начнут строить гипотезы над таинственными знаками «16.04.71».

Классе в пятом Сашку поставили на учет в милиции, потому что он в Столешниковом переулке писал с крыши на прохожих. Занятие, мягко говоря, нетипичное для еврейского мальчика.

Много лет спустя, получив заслуженных мастеров спорта, фигуристы, новоиспеченные чемпионы мира Карпоносов и Ковалев, напились во время показательных выступлений в Новосибирске и, без конца хихикая, падали на льду, причем одиночник Ковалев сам по себе, а Карпоносов пытался свалить еще и свою партнершу по танцам Линичук. В сборной страны срочно устроили комсомольское собрание и Ковалева с Карпоносовым исключили из комсомола – как выяснилось, временно. Товарищ Карпоносова, журналист Александр Липкинд (он подписывался «Львов»), сказал: «Гена, запомни, евреи на коньках не катаются. А если и катаются, то так не нажираются! Я бы тебя исключил не из комсомола, а из евреев».

Один из «облитых» Сашей прохожих, с виду настоящий интеллигент, прокрался на крышу – какому нормальному трудяге пришло бы такое в голову? – и поймал пионера Зегаля на месте преступления. Леонид Ильич заплатил штраф в тридцать рублей «за безнадзорность». Вообще старший сын дорого обходился родителям, но это компенсировалось отсутствием затрат на младшего. В среднем выходила терпимая сумма…

В восьмом классе Юрка купил здоровенный магнитофон «Комета-5», не признаваясь, откуда у него деньги, а родители верно хранили тайну младшего сына. Тогда старший не поленился и выследил, что Юрка демонстрирует в Доме моделей одежду для мальчиков. С той минуты Юра жил под угрозой шантажа, что его тайна станет достоянием всех одноклассников и одноклассниц – и магнитофон перекочевал в Сашкину комнату. Даже из этого единичного примера ясно, как нелегко было Юрке сохранять настоящую братскую любовь.

В начале учебного года нас с Сашкой оперативники отвели в специальную комнату в гостинице «Метрополь», откуда через окно, запрятанное в лепнине (это я потом высчитал), виден был весь зал ресторана. Мы повадились ходить между парами в институте пить в баре «Метрополя» кофе, и нас из-за моего вида приняли за фарцовщика. Я летом съездил в Польшу, куда меня направили из Баку по комсомольской путевке, и ходил в желтом батнике, а под него надевал красную водолазку, – Незнайка отдыхает. Саша попросил у оперативников разрешения позвонить по телефону, набрал номер секретного папиного НИИ и попросил позвать Леонида Ильича. И хотя даже дураку было понятно, что Саша звонит не Брежневу, нас почему-то сразу отпустили. Правда, на прощание посоветовали пить кофе в другом месте.

Куда как большая неприятность произошла с нами на динамовских кортах, когда Сашка забыл на скамейке книгу Солженицына, изданную не в Советском Союзе, а в антисоветском издательстве «Посев». Мы прибежали за ней, спохватившись, через пятнадцать минут. На соседней площадке разминались любители-волейболисты, профессиональные чекисты, все в белых динамовских майках с синей буквой «Д» на груди.

– Дяденьки, вы здесь книжку не находили? – заныл Сашка, ковыряя в носу (у него была такая привычка, когда он нервничал).

– Возьми, мальчик, – сказал самый старший дяденька, не меньше чем подполковник. – И в таких местах такие(это с ударением было сказано) книжки больше не оставляй.

Я уже мысленно попрощался с комсомольским билетом, а главное с практикой в знаменитой немецкой архитектурной школе «Баухауз». У меня и без Сашкиного прокола хватало неприятностей. Я поступил в Москве в Архитектурный, приехав в столицу, как тогда говорили, из солнечного Азербайджана, и все студенческие годы честно изображал из себя кавказского джигита, даже говорил с акцентом, которого у меня сроду не было. На втором курсе кому-то взбрело в голову сказать профессору Салову, ведущему легендарный сопромат, что я иностранный студент. После этого он говорил со мной, почему-то коверкая русский язык, и ставил на каждом экзамене «четыре», ни о чем не спрашивая. А тут через два года, перед последней сессией по этому предмету, не хочу даже вспоминать кто просунул голову в дверь нашей аудитории и прокричал, что мне надо срочно явиться в комитет комсомола.

– Зачем вам в комитет комсомола? – удивился профессор Салов.

Чувствуя себя провалившимся резидентом, я признался:

– Я комсорг группы.

На экзамене профессор Салов влепил мне «кол». Точно так же ни о чем не спрашивая. Отыгрался.

* * *

На следующее утро после мечтаний в метро я созвонился с редакцией молодежных программ Центрального телевидения. Пропустив первые две пары, мы с Сашей отправились в Останкино. К моему удивлению нас приняли сразу и редактор КВН Марат Гюльбекян, и режиссер передачи Белла Исидоровна Смирнова. Оказалось, что, несмотря на всеобщую любовь к этой игре, желающих выступать на Центральном телевидении выявлялось ничтожное количество. Одна из причин этого необъяснимого факта, поскольку в КВН играли во всех школах, институтах и НИИ, стала мне известна буквально в этот же день.