Наталия Соколовская - Рисовать Бога

• Название: Рисовать Бога
• Автор: Наталия Соколовская
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: Цифровая книга

Славик принадлежал к той категории населения, для которой рекламки возле метро уже не предназначались. Бойкие девушки и юноши протягивали направо-налево листочки с информацией об услугах и товарах, но Славика упорно игнорировали. Точно он был невидимкой. Ничего странного для Славика в этом не было. Он знал, что лично его – нет. И не обижался…

---

Наталия Соколовская РИСОВАТЬ БОГА Роман

– Соня! Соня! Иди сюда! Да скорее же.

«Господи, какая она нерасторопная». Славик сидел на полу в прихожей, возле стенного шкафа, служившего кладовкой, и разбирал содержимое картонной коробки, последней, забытой, из самого дальнего угла. Вытаскивал и сортировал то, что давным-давно укладывала в коробку его покойная мать, разбирая и сортируя содержимое каких-то предыдущих коробок, и так же, как он сейчас, «избавляясь от хлама», откладывая то, что «может быть, еще пригодится».

Возле Славика на полу лежала перетянутая бечевкой стопка вышитых крестом салфеток, а рядом стопка маленьких наволочек для «думок», – были раньше такие подушки в обиходе чуть не каждой семьи, да перестали быть. Славик вспомнил мамино «положи думочку под щеку, сладко спать будешь», вспомнил прохладу туго накрахмаленной наволочки, потерянный уют… Для чего они теперь, и подушек такого размера в доме нет. Славик вынул из стопки одну наволочку, остальные отложил на выброс.

«На выброс» уже лежали голубым плюшем обтянутые громоздкие альбомы для фотографий, пустые, а сами фотографии, матерью не однажды отобранные из отобранных и, наверное, важные, Славик положил отдельно, потому что выкинуть за просто так на помойку всех этих ему уже незнакомых или смутно знакомых людей с лицами и одеждой утерянного фасона – было неудобно. «Жгла ведь она, чего ж это оставила. Тоска-то какая».

Славик вспомнил «костер», который мать устроила в старом ведре, во дворе их дома, за год до смерти. Вспомнил, как выскочила из подъезда молодая горластая дворничиха с криком: «Чего жжете-то, вон хлопья по всей территории летают!»… Вспомнил и слезы матери, растерявшей, как она потом сказала, «значительность момента». Дворничиху Славик с тех пор боялся и обходил стороной, даром что та была соседкой с первого этажа.

Пачку перетянутых атласной ленточкой писем он, вздохнув, тоже отложил для разбора. Настроение испортилось. Он не хотел вникать в эти свидетельства, подтверждающие прямо или косвенно и его, Славика, существование. Ему это было не нужно. Мешало. Ведь он знал, что его нет.

Собственно, кутерьма с перетряхиванием коробок произошла из-за Левушки, а то стояли бы они в кладовке до второго пришествия, или до того дня, когда сын прилетит после их смерти переоформлять на себя квартиру.

Сын позвонил неделю назад из Владивостока, где жил с женой и дочерью уже пятнадцать лет, занимаясь в местном университете какими-то немыслимыми системами с бесконечно большим числом степеней свободы. На сей раз он обрушился на Слвика с критикой за небрежное отношение к истории семьи. «Случайно в Интернете наткнулся. Почему я должен со стороны что-то узнавать? – спрашивал Левушка. – Может, это совпадение. Но тогда я хочу убедиться». И просил поискать в коробках, потому что в детстве он с бабушкой в них копался и, кажется, что-то там видел.

Славик обеими ладонями похлопал себя по груди, стряхивая пыль с домашней курточки.

– Ну и где же ты?

Как большинство тихих, неконфликтных людей, сердиться он умел по пустякам.

Пришла Сонечка, посмотрела на взъерошенного мужа, оценила масштабы беспорядка, ничего не сказала.

– Вот, Соня. – Последние годы Славик редко называл жену уменьшительным домашним именем. – Посмотри, что это.

– А?

Славик запустил пальцы в пегий венчик на голове, качнулся и промолчал. Бессмысленные «а?» на каждый значительный и малозначительный вопрос его очень раздражали.

Начались Сонечкины переспрашивания с тех пор, как она вышла на пенсию, то есть давно. И естественно, в своей справочной службе 09 никаких «а?» она себе не позволяла. Первое время Славик терпеливо повторял сказанное, но однажды, то ли случайно, то ли намеренно, замешкался. Каково же было его удивление, когда Сонечка, не дождавшись повтора, после секундной паузы дала исчерпывающий ответ.

Сонечка взяла в руки жестянку из-под монпансье «ландрин», открыла и, разглядывая содержимое, шевельнула пальцем ветхий обрывок газеты с иностранными буквами.

– Славик, это челюсть. Протез. Верхний. Кажется, мужской.

Как Сонечке удалось установить половую принадлежность протеза, было не ясно. Славик поднял голову. Сонечка, не дожидаясь вопроса, сказала «а?» и сама же ответила:

– Задние зубы такие крупные.

– Чей он? – Славик стал рассматривать на свет пожелтевшую пластмассу.

– Что-то я такое припоминаю… Да! Мама рассказывала. Это, кажется, дядя Гриня с войны привез. Надо ему позвонить.

Младшему брату Сонечкиной матери было крепко за восемьдесят, жил он на другом конце города в семье своего сына, из дому не выходил, но регулярно давал о себе знать телефонными звонками по красным датам советского календаря, а также на Новый год.

Славик слышал, что с войны привозили машины, мебель, сервизы, шубы, иногда целыми вагонами. Но чтобы челюсти… Про это ему ничего известно не было.

– Хорошо, спросим. Но помнит ли он.

– Дядя Гриня помнит все. – Сонечка присела на корточки рядом с мужем. – Он помнит даже, сколько платил партвзносы, пока их еще положено было платить.

Дядя Гриня не только помнил сумму последних партвзносов, но умудрялся по одному ему понятному алгоритму рассчитывать ее и дальше согласно собственной пенсии, постоянно меняющейся вместе с ростом инфляции. На его прикроватной тумбочке лежал партбилет, а рядом с кроватью стояла трехлитровая банка из-под грушевого компота, куда дядя Гриня ежемесячно опускал партвзносы. Скопленные таким образом деньги он завещал перевести на счет компартии. И это несмотря на то, что спустя два года после войны «руководящая и направляющая» дядю Гриню сильно обидела, сделав День победы будним днем и почти на двадцать лет лишив его и всю страну кровью добытого праздника.

Славик спрятал протез в нагрудный карман и полез в коробку. На дне ее лежал последний предмет: морковного цвета папка на молнии, с желтой надписью «50 лет Великого Октября. Материалы конференции». Папка содержала тетрадь в темной кожаной обложке. Тетрадь была старая, с обтрепанными краями, страницы пожелтели, некоторые были вырваны под корень. Фиолетовые чернила соседствовали с карандашом, почерк был разборчивым, но многие фразы и даже абзацы не читались совсем.

Приглядевшись, Славик понял, что написаны они не по-русски.

– Наверное, про это Левушка говорил.

Славик перелистывал страницы, некоторые выпадали, и он водворял их в тетрадь с поспешностью, с какой ребенка водворяют в кроватку, не желая приучать к рукам.

– Надо почитать, – сказал Славик без всякого энтузиазма. – Или сразу Леве отправить? Пусть сам разбирается. И что значит «узнавать из Интернета»?

Мысль о том, что кто-то что-то знает про «историю семьи», была ему неприятна. Да и что было знать? Ничего в ней не было такого, чего не было у всех.

– Письма и фотографии оставь, остальное обратно в коробку, я на помойку снесу.

Опираясь на Сонечкино плечо, Славик начал подниматься с пола. И за те несколько секунд, что он поднимался, Сонечка успела коснуться его руки своей щекой – и засмеялась.

Этот беспричинный смех раздражал Славика так же, как и Сонечкины «а?». «Ну, что смешного сейчас было?» – скорее даже не спрашивал, а восклицал он.

Сонечка ласково смотрела на мужа выцветшими, бывшими синими глазами и не отвечала. «Вот видишь, ничего!» – отвечал он за Сонечку, и прения, не начавшись, заканчивались.

Славик вздохнул и пошел в комнату. Тетрадь он забрал с собой.

__________

Славик принадлежал к той категории населения, для которой рекламки возле метро уже не предназначались. Бойкие девушки и юноши протягивали направо-налево листочки с информацией об услугах и товарах, но Славика упорно игнорировали. Точно он был невидимкой. Ничего странного для Славика в этом не было. Он знал, что лично его – нет. И не обижался. Вороны его тоже не замечали. Одну такую он встретил прошедшей весной, возвращаясь из магазина.

Ворона купалась на газоне, в растаявшем сугробе. Собственно, до конца сугроб не растаял, а только загустел и почернел от придорожной копоти, и ворона самозабвенно заныривала в маслянистую, наваристую черную жижу.

Это была самая счастливая ворона на свете. Клюв ее был приоткрыт от удовольствия, маленькие глазки возбужденно сверкали, а по голове и крыльям, антрацитово блестя на солнце, стекала грязь. Выныривая, ворона каждый раз быстро осматривалась, нет ли поблизости какой опасности, будь то машина, человек, или кошка, и снова продолжала купаться. На Славика, стоявшего в трех шагах от нее, ворона не обратила никакого внимания.

Вороны Славику нравились, чего нельзя было сказать о голубях. Причину своей нелюбви к этим птицам Славик объяснить не умел. Раньше, когда верхняя соседка, теперь уж покойница, подкармливала голубей на подоконнике, Славик неизменно страдал от звука, исходящего от птиц, – утробного звука, похожего на урчание незаглушенного мотора.