Сергей Михеенков - Обратная сторона радуги

• Название: Обратная сторона радуги
• Автор: Сергей Михеенков
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1989

---

— О, Вадим, мальчик мой, — сказала однажды, застав его в такую минуту, его тбилисская тетка, — убей меня бог, но ты думаешь о женщине. Погоди, помолчи, не спеши лгать! Если я права, то вот тебе мой совет: выброси ее из головы.

Вадим в ответ вздохнул, поморщился.

— Эй, нашел о чем сокрушаться! Пусть они о тебе думают. Поверь мне, мальчик мой, ты этого вполне засуживаешь. Да и потом, ведь ты отдыхать приехал! Ну, вот что: завтра прилетает Вахтанг, и вы отправляетесь в Абхазию. А? Это ведь море! А где море, мальчик мой, там и девушки. Ну-ну, не морщи лоб, это портит твое лицо. Только будьте там осторожны. Это ведь море...

— Ты что имеешь в виду, тетя?

— Эй, не хитри, ты не такой наивный, каким хочешь казаться! Что, по-твоему, может иметь в виду тетя, посылающая на пляжи Абхазии отдохнуть и подышать морским воздухом двух взрослых сыновей? — Она перевела дух и добавила с улыбкой: — Двух таких красивых мужчин!

— Да, тетя, но мы ведь знаем, как себя вести.

— Знаете? — Она сделала серьезное лицо. — Нет, мальчик мой, если перед тобой женщина, то даже самый отчаянный гусар не знает порой, как вести, и теряет голову, как последний мальчишка. Не знаю, возможно, женщины сейчас стали не те, что были раньше. Да и мужчины тоже. Хотя, может, так оно и лучше. — Она вздохнула, дернула ослепительно черными бровями южанки. — Знаете! Много вы знаете! — И сделала жест рукой.

Они рассмеялись.

А чуть погодя Вадим попросил тетю рассказать о Пантеоне, где она бывала почти каждый день, поднимаясь на Мтацминду на стареньком скрипучем фуникулере с очередной группой туристов, которые с удовольствием слушали ее рассказ, всякий раз дополняемый очень неожиданными деталями; это было немного похоже на лекции профессора, которые почти невозможно было записать, но голос, голос тети был неповторим: низкий и мягкий, немного дрожащий, с легким грузинским акцентом, действовал на него удивительно успокаивающе. Вот потому-то и просил он ее почти каждый день рассказывать о старом городе, о грузинских царях, о войнах, о чудачествах Нико Пиросмани, о реставрационных работах. Было похоже, что и тете, всю свою жизнь проработавшей в экскурсионном бюро, тоже нравились эти долгие сидения за вечерним чаем на мансарде, окна которой были затенены плющом и виноградом.

Да, поскорее бы прилетал Вахтанг, слушая очередной рассказ тети, подумал он в один из таких вечеров.

Вадим поднял валявшуюся на полу трубку, бросил на стол и подумал, что надо вставать. Да, надо вставать и браться за дело.

Умывшись, тщательно выбрившись и приведя себя порядок, он перелистал начало курсовой работы, потом не спеша тонко очинил красный карандаш, предназначенный для подчеркивания особо важных мест, и сел за стол. Работа всегда увлекала его, радовала, как может радовать работа, в которой кое-что смыслишь и которую делаешь не без удовольствия, успокаивала.

Может, он и не лукавит, этот старый седой лис, говоря, что видит во мне талантливого исследователя, что для науки это уже немало, думал Вадим о профессоре. Теперь, не спеша очиняя карандаш над белым листом бумаги, выдернутым из стопки, он вспомнил почему-то профессора, а вернее, недавний разговор с ним.

— Карицын! — окликнул он Вадима на лестнице. — Карицын, голубчик, постойте. Я хотел с вами поговорить.

Профессор взял его под руку, такая у старика была манера, и они пошли по полутемному и гулкому коридору первого этажа, где, казалось, даже в самом дальнем углу был отчетливо слышен каждый звук, каждый шаг, каждое слово, произнесенное даже шепотом. Вадим предупредительно наклонил голову и смотрел в лицо профессору, изображая предельное внимание и интерес, но тот самозабвенно размахивал рукою, говорил какую-то чепуху, что, Вадим прекрасно понимал, отнюдь не составляло сути того разговора, ради которого профессор, этот старый хитрец, и окликнул его минуту назад на лестнице.

— Вот что, голубчик. — Он взял Вадима за локоть. — Вы мне нравитесь как думающий студент, как человек энергичный, ищущий. Я прочитал черновик вашей курсовой работы. Да, да, голубчик, это пока черновик. Но сразу скажу, что ваша работа мне чрезвычайно понравилась, и, более того, я был приятно удивлен и даже несколько озадачен, разумеется, в хорошем смысле, вашими выводами. Очень неожиданная и свежая мысль и при этом никакого оригинальничанья и позерства, которыми так часто щеголяет ваш брат студент, ничуть не осознавая, что именно этим больше всего вредит себе. Но вместе с тем в самой работе есть все же места, написанные рукой довольно торопливой, даже, я бы сказал, в какой-то мере небрежной. Да, да, голубчик! И потому в таких местах мысль как бы скользит по поверхности. Прописные истины! Учебник в плохом переложении! Наука этого не терпит. Поработайте, потрудитесь и сделайте из великолепной курсовой начало кандидатской работы. Первый кирпичик уже есть. Поверьте старику. Тема интересна. Мало материалов. Ну что ж. В какой-то мере это даже хорошо. Когда появятся новые материалы и источники, перед вами откроются новые горизонты. Поезжайте в архив. Я выхлопочу для вас все необходимые бумаги, освобожу от занятий на недельку-другую. Да, кстати, как у вас деньгами? Порядок? Какой порядок? Относительный? Ну, вот что: возьмите у меня в долг, а потом, когда станете богатым, вернете. И возьмитесь за работу как следует. Работать вы можете. И получится неплохая работа. Потом я помогу вам опубликовать ее. Не статьями, не отрывками, как делаем иногда это мы, грешные души, а целиком — издать книжку. Подумайте, голубчик, подумайте. Вы пытаетесь перевернуть тяжелый, но богатый пласт. Будет трудно, да, трудно. Но вы всегда можете рассчитывать на мою помощь, до известной, разумеется, степени. И я рад буду видеть вас на кафедре языка не как студента, а как преподавателя.

Вы, Карицын, понимаете, о чем я говорю?

Последние слова профессора прозвучали больше утвердительно, чем вопросительно. Вадим кивал в ответ:

— Да, профессор, понимаю. Спасибо. Я буду работать, буду стараться.

— Надо стараться, голубчик, на-до! Наука — это прежде всего труд. Впрочем, вы это прекрасно знаете и сами.

Когда они пожали друг другу руки, профессор, будто вспомнив о полузабытом, неожиданно спросил Вадима, почему тот последнее время не заходит к ним.

— Анюта, голубчик мой, все уши прожужжала, теребит каждый день. Да и Елена Викторовна беспокоится, спрашивает, наводит справки, как вы устроены, нет ли проблем. Вы, я вам скажу по великому секрету, им очень понравились, произвели, так сказать, впечатление. Так что уж, сделайте милость, сегодня же извольте пожаловать на чашку чая. — Профессор беспомощно развел руками, а Вадим вдруг понял, что вот это и есть то, ради чего старик остановил его на лестнице. — А то мне Анюта снова сделает выговор. Вы что, поссорились? — Профессор вкрадчиво посмотрел ему в глаза.

— Нет, — ответил Вадим и покраснел; мгновенно перед ним вспыхнуло красивое бледное лицо Елены Викторовны, жены профессора, и исчезло. — Просто нет времени.

— Так ли?

— Так ведь тружусь.

— Ну уж, тружусь. Что значит — тружусь? Все трудятся, но при чем тут женщины? Их-то зачем обижать?

Старик, конечно же, ни о чем не догадывается, думал Вадим, стоя возле институтского крыльца и глядя, как профессор, смешно помахивая большим коричневым портфелем, идет по заснеженной аллее, он уверен, что я влюблен в его дочь...

Случилось это еще осенью: профессору стало плохо, прямо на лекции, вызвали «Скорую», но от помощи врачей старик отказался, попросил отвезти его домой, и Вадим, поймав на улице такси, поехал проводить его. Дома никого не оказалось. Уйти сразу было нельзя. Вадим помог профессору снять пальто, усадил его в глубокое мягкое кресло у окна, лечь в постель тот категорически отказался, и до вечера вынужден был читать ему отрывки из «Одиссеи» Гомера в роскошном старинном переплете. Профессор сам указал ему на эту книгу и попросил слабым болезненным голосом: «Голубчик, почитай, пожалуйста, те места, где есть закладки». Когда позвонили в дверь, Вадим пошел открывать и увидел на пороге двух женщин, удивительно похожих, как бывают похожи друг на дружку близнецы. Обе были молоды, но уже в следующее мгновение бросилась в глаза разница в возрасте: одной из вошедших было лет тридцать, а другая оказалась совсем молоденькой. Вадим пропустил их в прихожую, помог раздеться и, сделав это, позвал в дальнюю комнату, где, в уютном кабинете, в кресле у окна, ждал его профессор:

— Профессор! К вам, наверное, заочники! Я сказал, что вы больны, но они и слушать не хотят!

— Да? Заочники, говорите? Премилый народ! Ну что ж, зовите их.

И вдруг женщины захохотали. Они буквально сотрясали сумрачную тишину комнат своими звонкими голосами, они рыдали и всхлипывали. А через мгновение Вадим услышал хохот профессора.

— Карицын! Вы, голубчик, гениальнее великого Гомера! Знакомьтесь: Елена Викторовна, моя жена, Анюта, дочь.