Виктор Безотосный - Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика

• Название: Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика
• Автор: Виктор Безотосный
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4444-0093-7

В книге, являющейся своеобразным сводом историографических размышлений, с элементами сравнительной истории, автор, основываясь на, казалось бы, всесторонне изученных материалах, по-новому рассказывает о внешнеполитическом выборе России в эпоху 1812 г., о характере антинаполеоновских коалиций; исследует с кем, зачем и почему Россия воевала против наполеоновской Франции; дает оценку роли России в международных отношениях периода Наполеоновских войн, которая зачастую игнорируется и принижается некоторыми западными историками. Обращаясь к источникам и тщательно их анализируя, автор приходит к новому взгляду на историю возникновения и авторства идеи совместного русско-французского похода в 1800 г. для завоевания Индии.

Издание сопровождается научными комментариями к тексту, библиографией, именным и географическим указателями.

Книга предназначена для историков, филологов, студентов, изучающих русскую историю, и всех, интересующихся историей Отечества.

---

Если же вернуться к позиции, занимаемой М.И. Кутузовым в конце 1812 г., то стоит заметить, что историки лишь однажды (в завершении обсуждения его личности на круглом столе, устроенном журналом «Родина» в 1995 г.) обменялись репликами по этому поводу{85}. А этот можно сказать базовый вопрос приобрел принципиальное значение в нашей историографии, поскольку появились любители рассматривать контрфактические ситуации в истории. Ведь очень соблазнительно переиграть те или иные события в сторону альтернативы, которая устраивала бы самого исследователя, а не современников исторического процесса. Но даже если Кутузов в приватных разговорах позволял себе высказывания о том, что русскими руками не нужно «таскать каштаны из огня» для британского льва, официально сказать подобное он, и как опытный царедворец, и как достаточно мудрый человек, не мог по слишком многим причинам. Даже если он искренне придерживался такого мнения (в чем у нас есть сомнения), окончательное решение по столь важному вопросу принимал не он, а прибывший к армии Александр I. А Кутузов был весьма проницательным и гибким сановником, всегда умел подстраиваться и действовать в унисон с российским императором. Кроме того, существовала логика развития военных и политических событий. Как Наполеон был не в силах остановиться на пути движения Великой армии к Москве в 1812 г. (а в пагубности этого и о возможных негативных последствиях его предупреждали многие соратники), так и русская армия, нанеся почти смертельный удар по противнику, не могла застыть на своих границах, застопорить победный марш и отказаться «добивать корсиканца». А с точки зрения современных поклонников наполеоновской Франции, безусловно, это был бы очень благоприятный вариант — Англия без русской помощи вряд ли бы поставила на колени Наполеона на континенте. Но после 1812 года такого решения не поняла и не приняла бы ни русская армия, ни дворянское общество. Но как бы тогда дальше развивалась ситуация? После нокаута в России в 1812 г. Наполеону, потерявшему армию, но отнюдь не энергию и решительность, судьба предоставляла бы в таком случае возможность не просто перевести дух, а полностью прийти в себя. Наивно даже предполагать, что после отрезвляющего русского душа он отказался бы от попытки впоследствии взять реванш. Такие вещи в политике не забываются и не прощаются. Спрогнозировать возможную будущую ситуацию было нетрудно и в начале XIX в., и сейчас. Французский император через год или два года мобилизовал бы весь потенциал Европы (включая опять же Австрию и Пруссию) и двинулся на Россию во второй поход[90]. Тут можно даже провести аналогию со Второй мировой войной: СССР в 1944 г. дойдя до своих границ предложил бы союзникам дальше самим разбираться с Гитлером, ну, подумаешь, закончилась бы война позже, но наши солдаты не имели бы возможности увидеть как жили европейцы, да и не было бы тогда разделения Европы на два лагеря, Холодной войны, а мы бы продолжали мирно строить социализм. Как обычно, в данном случае, мешает приставка «бы».

После великой битвы при Лейпциге. Гравюра неизвестного художника. 1-я четверть XIX в. ГИМ 

Всегда трудно выбрать оптимальную стратегию, но российский император, твердо решивший воевать до победного конца, в данном случае исходил из национальных (и, следовательно, геополитических) интересов своего государства. Для Александра I все последующие ходы были определены еще до 1812 г., и он являлся убежденным сторонником переноса военных действий в Европу. Уже в 1812 году, благодаря заблаговременным решениям в русле принятой стратегии, были заложены условия для будущей окончательной русской победы в 1814 г. В то время, когда регулярные войска в судьбоносный для России год сражались с французами, в тылу на основе рекрутских депо готовились запасные части, а уже в начале 1813 г. была сформирована Резервная армия. Она была создана для восполнения больших потерь в 1812 г., что дало возможность постоянно пополнять поредевшие в боях полевые войска и поддерживать их относительно стабильную численность в 1813—1814 гг.

Александр I сыграл выдающуюся роль во время заграничных походов 1813— 1814 гг., став организатором и фактическим лидером новой антинаполеоновской коалиции. В периоды неудач весной и летом 1813 г. (сражения при Люцене, Бауцене, Дрездене) он предпринимал усилия, чтобы не допустить развала образовавшегося альянса. Но Александр I не только улаживал трения, гасил возникавшее недоверие союзников друг к другу, но и разработал единую стратегию коалиции, не раз предлагая верные решения. Несмотря на возражения австрийцев, он силой своего авторитета настоял на необходимости дать Лейпцигскую битву; а затем в конце 1813 г. стал инициатором перенесения войны на территорию Франции. Российский император выступил решительным противником зимнего бездействия 1813—1814 гг. союзных войск, а на военных советах в 1814 г. всегда требовал перехода в наступление, заявлял, что русские войска одни продолжат военные действия, критиковал робкую и выжидательную позицию австрийского генералитета, а затем настоял на движении союзников на Париж, что и привело к окончательному падению Наполеона. Примечательна высокая оценка этих усилий самого крупного (после смерти М.И. Кутузова) российского полководца М.Б. Барклая де Толли. 15 января 1814 г., когда русские войска только вступили на территорию Франции, он изложил свои суждения в частном письме к неизвестному адресату: «Если Россия, как возрожденная, выйдет из этой борьбы, покрытая безсмертною славою, и поднимется до высшей ступени значения и могущества, то причину этого надо искать в плане кампании 1813 года… Особенно же в твердости и неуклонности нашего императора, выносливому терпению и неутомимому попечению которого мы обязаны этим еще никогда невиданным феноменом, что такая огромная и сложная коалиция до сей поры существует и с энергией преследует всю ту же цель»{86}. Коалиция действительно очень быстро пополнялась новыми членами. Если в прошлых войнах Наполеону удавалось выбивать одного за другим участников коалиций (в этом заключалась одна из важных причин его побед), то нетрудно заметить, что в 1813 г. происходил обратный процесс. Сателлиты Наполеона стали перебегать в стан коалиции, что, безусловно, создавало сложность в координации действий союзников, как на полях сражений, так и в политическом плане. 1814 год стал высшей точкой международной славы Александра I, и он по праву заслужил, возможно слишком напыщенные наименования «освободителя народов» и «Агамемнона царей новой Илиады»[91]. Даже желчный А.П. Ермолов, на склоне лет характеризуя Александра I, отмечал «прозорливость покойного императора, которого продолжительная борьба с величайшим своего времени полководцем и низложение его поставили на такую высокую степень славы, каковой судьба немногим достигнуть предоставляет»{87}.

Для того, чтобы представить все точки зрения в современной историографии, необходимо отметить особую позицию по отношению к кампании 1814 года очень уважаемого мною историка Доминика Ливена. Он положительно оценивал все действия Александра I в европейской политике («В целом русская внешняя политика в 1812— 1815 гг. достойна всяческих похвал»), но назвал решение русских преследовать Наполеона за Рейном спорным (хотя перед этим военные действия русской армии в центре континента считал вполне разумными), поскольку «избавившись от врага на западе Европы, Великобритания на весь XIX век развязала себе руки для борьбы с российской экспансией на Балканах и в Азии». По его мнению, тогда «России несомненно было бы удобнее использовать наполеоновскую Францию в качестве противовеса Великобритании». «И русские, и англичане в XX веке действительно сильно выиграли в том случае, если бы территория Франции простиралась до Рейна, включая в себя Бельгию»[92]. Хотя Д. Ливен не сделал акцента на этих тезисах (по его словам, «все это — частности»), можно оспорить его мнение, тем более что сам автор, справедливости ради, привел и аргументы против выдвинутого им же положения.

По моему мнению, сам Наполеон, избалованный прежним «военным счастьем», не захотел бы такого мира, о чем свидетельствовали его переговоры с союзниками летом 1813 г., да и также в 1814 г.[93] Ему не нужна была урезанная территория Франции — это было бы равносильно полному поражению[94]. А вот сами переговоры он попытался использовать, чтобы разваливать единый стан коалиции, в рядах которой периодически раздавались голоса о мире. Каждый из основных игроков коалиции стал думать о своих интересах. Например, Бернадотт (шведский наследник престола Карл-Юхан), мечтавший о французской короне, ограничил участие шведов в кампании 1814 г., опасаясь негативного общественного мнения Франции на свой счет. Англия просто устала от войны и была уже удовлетворена достигнутыми результатами. А главным сторонником переговоров с Наполеоном являлась австрийская сторона, опасавшаяся грядущей гегемонии России (Александра I австрийцы подозревали в симпатиях к Бернадотту) и втайне надеявшеяся на регентство Марии-Луизы в случае отречения Наполеона[95]. Да и в окружении российского императора были люди, высказывающие подобные мнения или же опасения в возможной неудаче союзников в зимней кампании 1814 г. Думаю, что дело тогда уже не могло ограничиваться русскими или английскими интересами, поскольку к исходу 1813 г. все последующие ходы были прописаны самой атмосферой политической ситуации. Лидеры феодальной Европы (монархи, бывшие сателлиты или вынужденные союзники французского императора), оказавшись к 1814 г. запряженными в одну антинаполеоновскую телегу и чувствуя вкус уже близкой неминуемой победы, не хотели оставлять Наполеона во главе Франции. Все государственные мужи хорошо знали и страшились непредсказуемости военного гения Наполеона, а следовательно, его мести, останься он у власти. Слишком долго его фигура была той осью, вокруг которой вертелись судьбы стран Европы. Феодальные правители государств «Старого режима» желали освободиться от железной руки Наполеона и не без оснований опасались, что в противном случае через энное количество лет они в качестве почетных пленников могут тащить по улицам Парижа триумфальную колесницу оставленного на троне «безродного корсиканца». Вопрос низвержения французского императора в 1814 г. стал основным общеевропейским делом, и нажать на тормоза было нельзя в силу закона инерции движения больших масс и резонов «большой» политики. Российский император (как главное лицо, направлявшее этот процесс) уже не мог, даже если он того пожелал, отказаться от участия в решении этого вопроса, хотя бы из-за соблюдения национальных интересов своей страны после достижения победы. Но такую ситуацию невозможно и даже трудно себе представить, зная хорошо известное всем честолюбие русского монарха.