Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

• Название: Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона
• Автор: Юрий Когинов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00635-1

Головокружительна и невероятна судьба русского офицера Александра Чернышева, снискавшего покровительство и доверие Наполеона, симпатии одной его сестры, любовь другой, проникшею в тайны французской империи перед войной 1812 года.

Блистательный Чернышев — тайный агент императора Александра I в Париже — стал впоследствии военным министром России и председателем Государственного Совета.

В основу романа положены подлинные факты и документы. Но роман увлекает как настоящее авантюрное повествование.

---

— Что это? Мне следует знать наверное, чтобы определить ценность вашего сообщения. — Чернышев досконально изучил, каким ключом открывать ларец души своего сообщника.

— И вы прибавите мне, обещаете? — заискрились глаза Мишеля. — Так знайте: кроме обычной за две недели росписи великой армии, я предоставлю в ваше распоряжение все касательно императорской гвардии, которой тоже отдана команда сниматься и двигаться к Майнцу.

Сейчас, вернувшись домой из Тюильри, Чернышев нашел в условном месте за плинтусом двери свернутую под видом папироски записку: «Будьте дома завтра в семь часов утра». И внизу таким же художественно превосходным почерком выведена литера «М».

Утром, ровно в семь, они встретились на бульваре Тартони, что в двух шагах от отеля.

Зная, что видит Мишеля в последний раз. Чернышев скосил взгляд на испитое, обрамленное давно не мытыми патлами лицо своего конфидента и быстро произнес:

— Я, вероятно, отлучусь из Парижа на неопределенное время. Вернусь — сразу дам знать. Вот вам сверх договоренного, — ссыпал ему в ловко подставленную ковшиком ладонь монеты.

Прохожих на бульваре не было. Те, кто торопился по делам, уже прошли, для гуляющих час был ранний. Потому Чернышев, отпустив Мишеля и только мельком взглянув на таблицу, предусмотрительно вложенную в нумер утренней газеты, обрадованно подумал: вот и последний штрих, которого недоставало, чтобы прояснилась вся картина.

В таблице значилось все: число штыков и сабель, фамилии командиров батальонов и полков, количество вакансий. А перед взором Чернышева, привыкшего читать как бы между строк, вставала действительно настоящая картина. Вернее сказать, вставала сама жизнь, тайно проходившая в эти последние дни февраля восемьсот двенадцатого года в Париже и его пригородах.

Да, все, как о том заботился сам Наполеон, происходило сверхтайно и сверхскрытно. Согласно приказам, подписанным Бертье еще восьмого и десятого февраля, гвардейским стрелкам и артиллеристам, которые стояли гарнизоном на окраинах столицы, предписывалось сняться и направиться в Брюссель, чтобы там вместе с другими отрядами гвардии сформироваться в отдельную дивизию.

Приказано было выступить ночью и выйти на брюссельскую дорогу кружным путем, минуя сам Париж.

«Восхитительно! — отметил про себя Чернышев. — Гордость гениального полководца, цвет великой армии должна была выходить из главного города империи в величайший поход века, как шайка бандитов на воровское дело — под покровом темноты, крадучись».

С такой же тщательной предосторожностью отправлялись из Компьена на Мец и гвардейские гренадеры. Даже генералу Кольберу, который должен был принять командование надо всею гвардиею, предписывалось выехать в Бельгию непременно в ночное время, ни с кем не прощаясь из самых даже близких друзей во избежание огласки.

Действовать быстро, но скрытно и молча — вот строжайший приказ, который, выйдя из главного штаба Наполеона, несся теперь с конца Франции через всю Пруссию.

Как и велел Чернышев, нехитрая поклажа была увязана и уложена. Оба экипажа — его и предназначенный для багажа — были готовы к отправлению.

Начинался и тут же, как мы видим, завершался последний день пребывания нашего героя во французской столице — день двадцать шестого февраля восемьсот двенадцатого года. Как мы уже знаем, до начала военных действий оставалось без малого ровно четыре месяца.

Но сей, еще мирный, день не так просто закончится для тех, кто, в отличие от Чернышева, оставался здесь, в столице Франции, оставался за окнами кареты нашего героя, выезжавшей уже за городскую заставу.

Записка под ковром

Однако не рано ли мы успокоились за судьбу нашего героя?

Едва поезд Чернышева успел скрыться за углом улицы, как в двери гостиницы вошел префект парижской полиции барон Паскье, а следом за ним — несколько его сослуживцев.

— Проведите нас в номера русского постояльца, — потребовал от хозяина Паскье.

— Какая жалость, месье префект, но граф только что изволил отбыть, и, кажется, насовсем! — огорчился содержатель отеля. — Однако гость щедро расплатился со мной. Вряд ли я когда-нибудь найду такого доброго и обходительного постояльца. К тому же он, как вы, вероятно, знаете, был другом самого герцога Ровиго. Да-да, министр полиции не однажды запросто заходил в гости к месье Чернышеву. Теперь — вот и вы, месье барон. Однако какая досада, что вы разминулись!

— Да заткнитесь вы, старая винная бочка! — Голос префекта взвился до визга. — Делайте, что вам приказано. Ключи!

«Пресвятая Дева Мария! Да что же такое происходит у меня на глазах — персона, которую, говорили, запросто принимал сам император, и вдруг за ним приходят как за преступником? — не мог прийти в себя хозяин, поднимаясь на дрожащих ногах вверх по лестнице. — Однако мое дело сторона — далее ни единого слова. Какое же, право, я нелепое создание и как мне не повезло с русским! В первый же день меня за него могли упечь за решетку, когда я такое ему ляпнул! Но тогда с министром пронесло. Сегодня же от префекта мне не увернуться, как пить дать засадят. Но нет, отныне вы из меня не вытяните ни слова об этом русском. А что мне вообще-то о нем известно, святые отцы?»

— Осмотрите гостиную, кабинет и спальню! — распорядился префект, обращаясь к чинам полиции.

Обычная для меблированных комнат обстановка — безвкусное смешение стилей и эпох. В спальне — кровать из черного дуба, навощенного до глянца. На ее спинках — искусно выточенные колонки с коринфскими капителями, подпирающими карниз из переплетения роз и купидонов. Покрывало на постели и драпировки полога — из тяжелого синего шелка.

В кабинете обращал на себя внимание великолепный комод времен Людовика Четырнадцатого, одетый в броню сверкающей меди. Здесь же — бюро розового дерева, стоящее против камина. На каминной полке под круглым стеклянным колпаком — часы: бронзовый улей над букетом из позолоченных цветов.

— Гарь! Чувствуете, пахнет паленым, ваше превосходительство, — указал на решетку камина полицейский офицер. — В последний момент что-то жгли, никак что-то секретное из бумаг.

Один из полицейских проворно наклонился над решеткой и выудил кочергою вместе с теплой еще золою тонкие завитушки сгоревших листков.

— Ищите в мусорной корзине, в ящиках бюро — всюду! — приказал Паскье и, присев на стул, задумался.

«Странная у меня роль: нахожусь в непосредственном подчинении министра полиции, а выполняю приватное поручение давнего своего друга Гюга Маре. Недоставало еще здесь, в этих меблирашках, лицом к лицу столкнуться с людьми герцога Ровиго! Что ж это вы, смерит меня своим презрительным взглядом министр полиции, получаете жалованье у меня, а таскаете из огня каштаны министру международных сношений? Тут мне, префекту, и крыть нечем. А все потому, что каждому хочется отличиться в ревностном служении его императорскому величеству. Тут не только станешь выхватывать из пламени обжигающие каштаны — сам готов ринуться с головою в пекло. Только я не так прост, месье министры! Каштаны в первую очередь я буду выуживать для собственной, так сказать, персоны. А вы, герцоги, Бассано и Ровиго, получите от меня каждый свое. Но так, как определю это я, барон Паскье. Чтобы, значит, и одному, и другому угодить, а для себя от них — извлечь двойную пользу… Однако что это там белеет из-под ковра?»

С проворством, никак не ожидаемом в префекте, уже открывшем счет пятого десятка своей почтенной жизни, Паскье подскочил к камину, перед которым из-под ковра как раз что-то белело.

— Поднимите-ка ковер, сударь. — обратился он к хозяину гостиницы. — Ага, вот он, кажется, не успевший погибнуть в огне клочок бумажки!

«Граф, будьте дома в семь часов утра. Теперь десять часов вечера. Я оставляю перо, чтобы добыть то, что вам третьего дня обещал. Итак, до завтра в семь утра. М», — прочел префект на бумажном лоскутке.

«Наконец-то вы, господин русский шпион, как ни выскальзывали, а все же попались в мои руки!» — обрадованно подумал префект и, аккуратно сложив записку, упрятал ее в часовой кармашек жилетки.

— Продолжайте обыск, месье Фудра, — приказал он старшему полицейскому офицеру. — Я еду к себе. Если найдете что-либо еще — немедленно пришлите ко мне.

Оказавшись в своем кабинете, Паскье уже потирал руки. Перед ним на столе лежала только что обнаруженная в гостинице записка и снятая с нее копия. Теперь оставалось решить, как выгоднее для себя следует распорядиться трофеем.

«Оригинал, конечно, лучше вручить Маре. Почему? Ему, так сказать, и карты в руки, поскольку предстоящий скандал по его, международной части. Савари же, полагаю, удовлетворится списком, снятым с подлинника. Все равно дело о предосудительном поведении русского будет возбуждено иностранным департаментом, и тогда все протоколы и сама улика будут переданы в ведомство полиции. Ну а мне — благодарность с обеих сторон! Что, недурно придумано, старина Паскье?» — и префект снова удовлетворенно потер руки и засмеялся.