Михаил Герман - Хогарт

• Название: Хогарт
• Автор: Михаил Герман
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Книга посвящена Вильяму Хогарту (1697–1764), английскому живописцу и граверу, теоретику искусства.

---

Но одновременно с этими разумными соображениями он высказывает мысли весьма непоследовательные. Порицая приверженность художников к собственной манере и сокрушаясь о неустойчивости быстро меняющихся вкусов, он вдруг начинает уговаривать читателя, что если в основах вкуса будут заложены «твердые правила», то искусство и его ценители выйдут на правильную дорогу и пресловутое Колумбово яйцо обретет устойчивость.

Возражая против рецептов, он выписывает собственный с точки зрения практических советов и тонких наблюдений, которые он приводит. Беда в том, что многие из этих советов носят чересчур императивный характер.

Предположение он излагает как правило, а совет как непреложный закон.

И это страшно не нравилось многим читателям.

Тем более что он непоследователен, часто оставляет одну мысль и бросается к другой, опровергает сам себя, говорит то об общих проблемах, то о незначительных, не идущих совершенно к делу частностях.

А между тем он пишет массу интересного; и почти все лучшие мысли «Анализа красоты» связаны с практическими жизненными наблюдениями, а не с теоретическими выкладками.

Он безупречно рассуждает о целесообразности, как основе красоты: «Если у корабля хороший ход, моряки всегда называют его красавцем».

Он совершенно правильно замечает, что симметрия и единообразие создают ощущение устойчивости, но что многообразие — тоже непременная часть любого художественного произведения.

А дальше, заметив, что «разрешать самые трудные задачи — приятная работа для ума», Хогарт пишет:

«Глаз тоже получает наслаждение подобного рода от извилистых аллей, змеящихся речек и всех тех предметов, форма которых, как мы увидим впоследствии, составлена главным образом из того, что я называю волнообразными и змеевидными линиями».

Тут и начинается снова разговор о той самой таинственной линии, о которой уже упоминалось многократно. То уходя от этой темы, то снова к ней возвращаясь, Хогарт с увлеченностью влюбленного говорит о линии, которая, «изгибаясь и извиваясь одновременно в разных направлениях, доставляет удовольствие глазу, заставляя его следить за бесконечностью своего многообразия».

Строго говоря, не он эту линию придумал. Он сам упоминает об итальянском художнике и теоретике искусства Ламоццо — так почему-то называл он Паоло Лoмаццо, в книге которого разыскал упоминание о змеевидной линии. Цитирует он и других авторов. И все же главное не в его исторических источниках.

Тут надо с большой точностью и всем доступным человеку XX века беспристрастием отделить плевелы от злаков — отделить серьезные идеи Хогарта об искусстве от его порой просто неуклюжих и простодушных полемических приемов.

Если прочитать «Анализ красоты» безотносительно к старым спорам и наболевшим проблемам, без конца омрачавшим жизнь автора, — если не придавать слишком большого значения настойчивым напоминаниям о «линии красоты и изящества», то книга справедливо будет воспринята как серьезное, выстраданное и очень полезное сочинение. И не такая уж беда, что иногда Хогарт повторял мысли известных теоретиков: какой был смысл заново открывать уже открытое другими.

Хогарт последовательно изложил основные понятия художественности, гармонии, выразительности. Начиная с необходимости соответствия частей целому, он тотчас же — в следующей главе — подчеркивает необходимость разнообразия, а затем, напротив, исследует возможности симметрии, неподвижности в изображении. Сложность и простота, пропорции и масштабность, принципы светотени, динамика тела, мимика — все эти проблемы получают профессиональные, практические, подкрепленные собственным опытом анализы и решения.

И здесь хогартовский трактат вполне отвечает своей репутации классического труда по теории искусства.

Но за всем этим стоит уже знакомый нам художник, с его напряженными раздумьями, старыми обидами, с мечтой о постижении неведомых тайн искусства и жизни.

И тот, кому не безразличен живой мистер Хогарт, кто помнит его жизнь до написания «Анализа красоты», заметит и многое другое.

«КОЛУМБОВО ЯЙЦО» МИСТЕРА ХОГАРТА

Это другое — прежде всего личные, неожиданные мысли и мнения, далеко не всегда заметные в общем течении его рассуждений. Нетрудно догадаться, что «линия красоты и изящества» была для него — хотя он сам, возможно, так и не думал — не более чем той самой точкой опоры, с помощью которой Архимед надеялся перевернуть Землю. Она была его скальпелем, его секстантом — можно назвать это как угодно. Она была инструментом полемики и познания.

И главное не то, какова была она, эта линия, а то, что искал он ее в реальности, в человеческих телах и движениях, в прекрасном извиве рога, в поворотах рек и дорог, в ритмах менуэта и контрданса, даже в формах костей — словом опять-таки доказывал, что рецепт прекрасного заложен в жизни, а не в художестве.

Часто он и вовсе забывает об этой линии. И тогда еще лучше становится слышен голос художника, мастера, ставящего превыше всего натуру.

Но удивительно, что среди множества мудрых советов и наблюдений не так уж много таких, в которых можно угадать Хогарта-психолога, знатока душ, язвительного сатирика, измерившего пороки времени.

Трактат написан не автором «Модного брака», но автором «исторических картин».

И это вполне понятно: в ту пору даже такому художнику, как Хогарт, не приходило в голову, что в ученом сочинении можно размышлять о сюжетах не возвышенных. Существовал определенный стиль мышления, принятого для теоретических книг, и Хогарт старался ему следовать, хотя бы в манере изложения.

Ему просто не приходило в голову рассуждать в «Анализе красоты» о чем-либо близком его сатирическим сериям. Его перо рвалось к горним высям.

Но все же он нашел в себе смелость утверждать, что искусство не может быть прекраснее природы.

И далее, что главное в изображении — характер, своеобразие, неповторимость. К этому, по сути дела, и тянутся все его рассуждения, все его гипотезы и часто очень шаткие постулаты.

«Искусство хорошо компоновать — это не более, чем искусство хорошо разнообразить», — пишет он и постоянно в разных аспектах возвращается к этой мысли. Он ищет и находит в различных явлениях и прежде всего в людях то, что отличает их друг от друга, что делает их смешными или величественными, уродливыми или красивыми. И эти страницы трактата — просто кладезь премудрости.

Ничего не говоря о низменных сюжетах, он отлично излагает природу комического, справедливо полагая, что в основе ее лежит «несоответствие». И приводит, в частности, как пример ребенка во взрослом парике. — по сути дела, персонаж своего «Вечера».

Но главное, на чем он не устает настаивать, — это то, что оценивать и понимать искусство надо, исходя из природы, а не из каких-то художественных образцов.

Это и было существеннейшей составной частью его «Колумбова яйца». А гарниром к этой мысли служили периодические щелчки по «конессёрским» лбам: «Ведь значительная часть человечества восхищается главным образом тем, что им меньше всего понятно…»

Словом, Хогарт все ставил с ног на голову, по мнению знатоков. Говоря о красоте тех или иных линий, он пользовался не примерами знаменитых картин, а просто жизненными наблюдениями.

К тому же если с нашей, сегодняшней точки зрения Хогарт мало обращался к собственной творческой практике, то, на взгляд своих современников, он говорил о ней слишком много. Достаточно сказать, что две гравированные таблицы, иллюстрировавшие трактат, были сочинены на основе его собственных, а не классических рисунков. К тому же вторая из них почти повторяла упоминавшийся некогда «Свадебный бал».

Но «Колумбово яйцо», увы, стояло не прочно.

Хогарт был неважным литератором. И хотя его более просвещенные в этом деле друзья охотно ему помогали (а может быть, именно поэтому), книжка его получилась неровной, сбивчивой и чрезвычайно уязвимой.

Быть искренним, быть самим собой в рамках научного трактата — и особенно в XVIII веке — было очень трудно. Поэтому Хогарт то изъясняется высокопарным и схоластическим языком, то вдруг впадает в недопустимо разговорный — по понятиям той поры — тон.

Но даже с точки зрения самых доброжелательных критиков в книге немало несообразностей. Наверное, многим казалось смешным и нелепым, что в серьезном трактате об искусстве автор вдруг посвящал чуть ли не главу фасонам дамских корсажей; что часто повторял самого себя; что, наконец, бранил художников, у которых, несомненно, многому научился.

То он хвалит Клода Лоррена, то вдруг утверждает: «Вообще Франция не дала ни одного выдающегося колориста». И далее, говоря о торнхилловских росписях: «Франция ни в одном из своих дворцов не может похвастаться более благородным, разумным или богатым произведением подобного рода».