Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 3

• Название: Собрание сочинений. Том 3
• Автор: Петр Павленко
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1953

Повести и рассказы, включенные в настоящий том, охватывают более чем двадцатилетний период творчества П. А. Павленко. Из повестей вошли: «Пустыня» (1931), «Русская повесть» (1942), «Степное солнце» (1948–1949) и рассказы, написанные с 1928 по 1951 г.

---

Манасеин лежит, завернувшись в бурку. Рядом с ним, мурлыча под нос беспредметный мотив, Хилков тачает манасеинский сапог. В стороне высокой тенью проходит и скрывается, и опять стоит у костра Нефес, приведший кочевки ходжамбасцев, издалека принятые за воду. Стада и люди проходят мимо него в шумном и хаотическом порядке. Костры возникают один за другим, вытягиваясь в длинную линию.

За соседним костром прикорнули Елена и Осипова. С ними Адорин. Максимов шагает от костра к костру, и лицо его, на котором не могут успокоиться тени двух огней, кажется взволнованным до дрожи. Женщины шушукаются и тихо смеются друг другу в плечи.

— А вы подумали о том, как отзовется прорыв на орошении в нижней части реки? — сказал Хилков. — Посевная там легко может быть сорвана. Нуте-ка! А что такое паника — вы, например, понимаете? Погибнет на три рубля, а провокации окажется на добрую сотню, что! — не бывало?

Манасеин лежит у костра, не отзываясь. Нефес стоит над ним и дышит осторожно и медленно, чтобы не прослушать его ответа. Но он молчит. Как ни старался он продумать слова Максимова, мысль его своенравно уходила к морю, и он решал и никак не мог решить влияние этого прорыва на его будущее строительство. Его мысль текла вслед за водою Аму в низовья, проходила плотины и вливалась каналами в воображаемое озеро, а из него достигала Каспия. Потом он бросал свою мысль в пески, и вскачь она неслась разрушительным бедствием. Манасеин крепче и злее закрыл глаза и стал жить двумя этими мыслями: одной, заливающей пески, и другою, плывущей по Аму, обе они шли самостоятельно, чтобы где-то в конце своем столкнуться и решить судьбу будущих цифр и программ. И мысль, скакавшая по пескам, пожрала другую, разрушив вместе с ней и строительство моря. Если так, то сброс аму-дарьинских вод в пески уничтожал его дело.

Он поднимается. Максимов говорит:

— Надо немедленно вывести людей и стада на чилийские холмы. Впрочем, завтра я вам представлю свою точку зрения вполне обоснованной.

— Это как вам угодно, — говорит Манасеин. — Но помните, вы мною назначены на обвалование и за него отвечаете головой при всех ваших точках зрения, Хилков; с рассветом мы выступаем дальше.

Ранняя ночь раскачивается над костром, как полог голубой кибитки. Вихрь сырости расстилается над пустыней.

— Адорин, у вас есть лошадь? — спрашивает Максимов. — Жаль. Проехали бы вместе, поглядели бы вы, что это за озеро.

Они отходят в ночь, за завесу огня.

— Манасеин хочет перелить Аму-Дарью в Саракамышскую впадину и оттуда — бросить в Каспий. Гениальный проект, может быть, хотя гениальность — это, главным образом, своевременность. Гениальный и вместе с тем сейчас никому не нужный.

Легкие колеблющиеся зарева костров взбегали на голубые краски ночи. Где-то начиналась жалобно-радостная песнь.

— Кара-Кумы величиной с Германию, Германия песка! Вдоль нее идут следы старых русел. Занятно, конечно, — что это за русла, куда они шли, какая жизнь текла на их берегах. Мы знаем, например, что Аму-Дарья когда-то впадала в Каспийское море и что поворот ее в Арал — дело хивинских ханов. Старые ложа протоков еще сохранились, и в общем он прав, ставя проблему возврата Аму-Дарьи Каспию. Отвлеченно он глубоко прав, но практически его затея никуда не годится. Он предлагает прорыть тридцативерстный канал в районе Кунья-Дарьи, закрыть плотиной горло Аму у берегов Арала и повернуть всю или девять десятых реки путем этого своего канала и старых русел — в пустое ныне Саракамышское озеро. От него к Каспию шла река Узбой, и, как только озеро наполнится до известного уровня, вода найдет старый ход Узбоя и сама, без всякой или без большой, скажем, помощи, проложит дорогу к Каспийскому морю.

— Я опять повторяю, — в абстракции это все преотлично. Выгоды такого поворота колоссальны. Во-первых, будет достигнуто осушение заболоченных берегов Арала, освоены заброшенные площади вокруг Ургенча, окультурена пустошь на северных берегах Саракамыша, радикально решен водный вопрос на всем западе Кара-Кумов, снабжен водою Красноводский порт, погибающий от безводья. Зашлюзовав Узбой, можно добиться того, что пароходы из Астрахани и Баку будут доходить почти до Хивы, во всяком случае проникать до северных берегов Саракамыша, то есть, иначе говоря, будет создан морской порт в центре пустыни. Хивинский хлопок без перегрузок пойдет на Волгу. Мало того, шлюзование Узбоя даст возможность соорудить мощную гидроэлектростанцию для нужд Кара-Бугаза, этой природной химической фабрики колоссальнейшего значения. Все может быть.

— Почему же вы возражаете? — спросил Адорин.

— Почему? Да просто потому, что его гениальный проект стоит дорого. Мы слишком бедны, чтобы всегда быть последовательными. То, что я предлагаю, не бог весть что, но это и дешевле и своевременнее. Одобрив его проект в абстракции, пересмотрим его практически. Он обещает освоить в дельте Аму новые земли и в таком размере, что будет окончательно изжито малоземелье. Это еще нигде не проверено и сомнительно. Второе — он освоит под культуры новые площади вдоль канала и возле Саракамышского озера. Зачем, когда тут нет никакого населения? Для совхозов? Отлично. Он обещает дать сто пятьдесят тысяч гектаров. Дальше идет Узбой. Что он дает нам? Водный поток через почти необитаемую пустыню длиною почти в шестьсот или семьсот километров — и только для того, чтобы бессмысленно, вхолостую пройдя это дикое расстояние, дать воду городу Красноводску. Об электростанции говорить еще пока рано. Итак — что же? Реальных сто пятьдесят тысяч гектаров? Из-за них не стоит поднимать шума. Обводнение Кара-Кумов? Да, но не всех, а лишь западной, да и то не всей их части. А теперь давайте подсчитаем, что нужно для манасеинских работ. Ему нужно минимум: десять тысяч чернорабочих, десятки экскаваторов, не один и не два самолета для съемок местности, штат геологов, агрономов, ирригаторов, врачей, больницы, общежития, мастерские. Вспомните, что работы Лессепса[3] погубила главным образом желтая лихорадка.

Манасеин любит ссылаться на великие образцы. Учиться — это не значит ограничиваться запоминанием цифр и формул. Учиться — это самому хотеть производить новые формулы. Что касается меня, например, то я ни в грош не ставлю все эти разговоришки о таинственных высохших реках пустыни. Ерунда! Испанцы в Мексике двадцать пять лет искали реку от Пуэрто-Белло к Панаме, о которой индейцы рассказывали совершенно правдоподобные вещи. Конечно, ее на деле не оказалось… Манасеин по-своему прав в одном, что трудности всех мировых строительств (идея того Панамского канала вынашивалась, если вы знаете, четыреста лет), все эти исторические трудности для нас могут не иметь никакого значения. Объективных трудностей, как правило, не существует, есть недостатки рабочих методов. В наших условиях и Панама и Суэц были бы построены в более короткие сроки. Но кто сказал, что сооружение искусственных каналов наиболее радикальный способ борьбы с пустынями? Каналы — это всегда на крайний случай. Что осталось материального по берегам этих легендарных рек Унгуза и Узбоя? Почти ничего. А взгляните на следы колодезной культуры! Вчера только я встретил засыпанный колодец Крымзы-кую, кладка из жженого кирпича на цементном растворе, водоем с глиняными стенками и с бетонным полом; вокруг колодца, преодолевая время, еще жили остатки тутовых деревьев, виднелись следы садов, густо лез гребеншук. А сегодня я проходил ложбинкой и наткнулся у развалин большого колодца древности на кладбище рыб. Я шел по рыбьим; костям, как по белому осеннему листу, они хрустели под ногами, распадаясь в крупный костяной песок. Здесь был устроен пруд, — поняли? Пруд возле колодезного оазиса, полный рыбы! Представьте себе, — это вам профессионально легко, — картину того, что здесь было. Ведь не голый же пруд только, а? Цвели сады вокруг водоемов, и в пруду баловались откормленные рыбы, а в кибитках шла сытая, поэзии полная, жизнь.

— Короче, что же вы предлагаете?

— Мы, инженеры, должны знать, для чего мы строим то-то и то-то. Я рассуждаю сейчас, как инженер-скотовод. Наша очередная проблема — мясо. Предсъездовские тезисы Наркомзема достаточно красноречивы в этом отношении. Что мы можем сделать с Кара-Кумами? Засеять их хлопком? Для этого надо двадцать лет сумасшедших темпов. Сейчас инженер-ирригатор должен думать о мясе — два, три, четыре, пять лет. Мой проект политически зрел и технически прост. Я не верю надземным каналам в пустыне. Надо иногда заглядывать в цифры торговой биржи, чтобы по ним проверять свои строительные расчеты. Я вижу — египетский хлопок дорог, он едва окупает затраты на орошение. Ставка англичан на Судан — это ставка на более дешевые руки. Египетский рабочий уже дорог. Индийский хлопок будет бить его, суданский тоже. Вода для нашего хлопка должна быть дешевой, как воздух. Удешевление воды плюс зверское поднятие урожайности — вот где наш выход. Но дефекты искусственного надземного орошения не исчерпываются его дороговизной, — в Колорадо потери воды на фильтрацию достигают пятидесяти процентов, и чем моложе канал, тем он больше теряет. А у нас грунт водопроницаем, подпочвы нет, и первая вода почти вся будет уходить в землю на образование подпочвенных вод. В Мургабском, бывшем государевом имении, для района в двести квадратных верст на образование грунтовых вод было потрачено не менее миллиона кубических сантиметров воды, а — заметьте — вода шла местами по древним каналам. Кара-Кумы нам не оросить надземной водой, я в этом совершенно уверен. Надо использовать подземные воды под Кара-Кумами, проследить их и извлечь на поверхность посредством колодцев. Я не хочу отнять от Аму-Дарьи ни одной капли ее поверхностной воды, эта вода пригодится для орошения береговых земель, я беру воды, все равно уходящие в землю, в результате неизбежной при всех обстоятельствах фильтрации, и под землею достигающие моря. От Аму в Каспий через все Кара-Кумы идет подземная река — ее я и хочу заставить работать. Что для этого надо? Привести в порядок существующие колодцы, учесть их, изучить, пробить сотни четыре-пять шурфов и приготовить карты подземных потоков. Четыре тысячи мелких колодцев, исправно функционирующих, возродят Кара-Кумы на всем протяжении. Никакой надземный канал не сравнится с моим унтер-грундом. Наше дело указать скотоводам — можете рыть здесь, и не ройте там, вот вам карта движения подземной поды, и любой кусауста, колодезный мастер будет в силах поймать и вывести нашу реку, где ему нужно. Никаких расходов на испарение, на фильтрацию, никакой опасности размыва берегов, наконец, никаких работ по очистке каналов от ила, которые занимают массу времени и обходятся населению чрезвычайно дорого. Затем, все работы по колодезному строительству осуществимы местным трудом, без ввозного. И главное — строить колодцы мы сможем, привлекая почти в половине средства скотоводческих артелей или даже отдельных хозяйств, в то время как канал потребует особых вложений центрального правительства. Я думаю как скотовод, потому что проблема мяса, кожи и шерсти поставлена всей стране, а следовательно и мне, на решение в первую очередь. Я твердо отвожу всяческие хлопковые фантазии в Кара-Кумах. Это — бред. Сеять хлопок на вчерашних барханах — бред. Мы проведем каналы, а агрономы еще десять лет будут ставить опыты по изучению почв Кара-Кумы — Техас, и только дурак может сейчас ставить вопрос о решении хлопковой проблемы путем засева громадных неисследованных пространств. Если на каналах Манасеина хлопок дает семь центнеров с гектара, незачем шуметь. Нам нужны урожаи в десять — двенадцать центнеров, их можно достичь в старых районах расширением хлопкового клина, установлением рационального севооборота, применением лучших сортов, удобрением. Кара-Кумы на ближайшие двадцать лет — база скотоводческая. Вот мой план! Я за гибкость, за приспособление к конкретным условиям, за твердый учет цели. Почему в Туркмении надо повторять опыт Закавказья или Поволжья? Учиться на образцах? Но ведь образцы здесь, под рукой, все эти развалины древних поселений, остатки тутовых рощ, следы засыпанных каналов и иссякших колодцев. Вот что должно быть для нас классическими образцами.