Морис Симашко - Искупление Дабира

• Название: Искупление Дабира
• Автор: Морис Симашко
• Жанр: История

---

Затрубили навстречу трубы стражи Северных Ворот. Сразу за ними был рабад людей Писания -- иудеев и христиан. Тут, среди них, и кончался канал Маджан, потому что не должны неверные жить по воде выше правоверных.

Масерджесан -- Дом имама Сергия, куда ходят молиться христиане всех земель Величайшего Султана,-- стоял, до крыши увитый плющом. Из Сада митрополитов вывели под руки слепого старца католикоса. С рук его передали хаджибу Оповещений плоский христианский хлеб без соли, почитающийся среди них наивысшим даром. Четыре века назад здешний митрополит выловил в канале тело бежавшего от правоверного войска Езди-герда Третьего -- последнего из персидских царей -- Кеев от корня Сасана. Его предали земле по обычаю христиан и с положенными почестями...

По другую сторону канала, что растекается отсюда на многие арыки, такой же плоский и сухой хлеб вынес ему экзиларх иудеев. К хлебу была приложена здравица на узкой кожаной ленте. Во взгляде иудея был, как всегда, подвох. Что бы это могло быть? Он скосил глаза и нахмурился: здравица была написана по древней формуле -- в честь старых царей Эраншахра. Ньюешние тюркские султаны из дома Сельджука тоже, правда, числятся Кеями, но по туранскому дому Афрасиаба. Вечно какая-нибудь хитрая двусмысленность у иудеев...

Однако одеты все были, как установлено для них:

христиане подпоясаны веревочными поясами, а на груди у иудеев нашиты желтые заплаты. Так всегда можно отличить правоверного от не приявших свет учения Пророка, а тех, в свою очередь, от огнепоклонников-гябров и шаманствующих, коих надлежит вовсе изгонять из селений. В государстве все должны быть благополучны и на своих местах. Экзиларху же следует сделать внушение по поводу царской формулы...

Вдоль внешней стены Султан-Калы -- нового Мер-ва -- ехал он в обратную сторону, не снимая тяжкого халата. Сквозь плотный атлас подкладки золото обжигало тело, особенно выставленные колени. Тут, прямо от стены, начинались сады. Белый хорасанский урюк давно уже созрел, и плоские глиняные крыши домов и пристроек сплошь были устланы сочащимися на солнце плодами. Сладкий удушливый запах источали они, от которого кружилась голова. А был здесь когда-то пустырь, и промоины солончаков слепили глаза...

Слева потянулись, закрывая весь восток, громадные валы Гяур-Калы, брошенного города древних Кеев. Там сейчас обитают огнепоклонники, да еще жители рабада при Шахристанских воротах высевают на- ближних склонах дыни. Дальше они боятся ходить, потому что там, на насыпанном холме, была, как говорят, "Крепость Дивов"...

С обеих башен при Шахристанских воротах затрубили наи. Полдороги еще оставалось до Ворот Знаменосца, у которых был его загородный кушк. Муфриды рысили сзади, и горячая пыль из-под копыт их лошадей подбивалась снизу, достигая бороды...

Когда ехал он так, на виду у мира, или сидел на высочайшем тахте несколько ниже султана, то всегда вспоминал полные мудрости касыды мастеров прошлого. Уйдя в игру слов, разбирая тончайшие переплетения мысли, можно забыть о неудобном постоянстве позы. Нельзя сановнику вертеться на торжественном сиденье на людях подобно оборванцу каландару, заедаемому вшами. И теперь, чтобы не пошевелиться в седле, он тоже углубился в стих несравненного по пониманию вещей Бу Ханифы из Газны. В будущей книге о государстве надо будет привести его; и там эти слова более всего к месту: "Государство есть нечто дикое, и знаю посему, Что от человека оно не зависит. Только кнутом справедливости можно укротить этого зверя..." '

V. ВАЗИР (Продолжение)

Небо заключалось в прямоугольник хауза. Маленькая белая тучка плыла к красной бороде. Дед сидел прямо, в потертом халате дабира времен еще Саманова дома2. Все в мире было вверх ногами. Внук поднял глаза от воды и увидел подлинного деда в таком же халате и тяжелых, обшитых бычьей кожей галошах. В руке у деда была длинная палка из сухой айвы. Его сажали на тахт под дерево посредине хауза, чтобы присматривал за рабами в саду. И рабы, кого оставляли здесь для домашних дел, тоже были старые, больные или увечные. Сточенными кетменями подравнивали они насыпь вокруг хауза и окапывали ближние деревья. Время от времени дед выбрасывал над водой руку, и палка со стуком ударялась о нерадивого.

Перед этим дед незаметно примеривался своим зорким взглядом. Если палки не хватало, чтобы достать провинившегося, он снимал с ноги галошу...

-- Мана!

Галоша попадала точно. Раб пугался от неожиданности, вопил и охал, жаловался богу, но дед ничего не слышал и по-прежнему смотрел перед собой. По доске, переброшенной с берега, виновный приносил галошу обратно, и дед надевал ее на желтую худую ногу. Он был настоящий" дабир, его дед...

Внук посмотрел вниз и изумленно открыл рот. Мальчик с круглой бритой головой в хаузе тоже открыл рот. Оставленный на счастье клок волос был у него такой же. И одного зуба посредине не хватало у мальчика, как у него самого. Он захотел пощупать провал у себя во рту, и тот, в хаузе, повторил его движение.

Начиная понимать, в чем дело, он протянул руку к воде и встретился с рукой мальчика. Потом он захотел пошевелить ушами. Сначала это не получалось, и тот в воде лишь морщил лоб и топырил глаза. Но вот он уловил необходимую напряженность головы, и уши ше^ вельнулись. Он попробовал еще и еще раз, убеждаясь в своей победе над невозможным.

----

' Абу-л-Фа31 Р ' ^ Г ^ ч - г

1К И 'I !"1р!1

Чь1) с

Огромное счастье переполнило его душу. Радостно засмеявшись, он поднял глаза к теплому небу и зажмурился. Потом наклонился, весь уходя в яркую солнечную воду, и уже уверенно двинул ушами...

-- Мана!

Перекувыркнувшись через спину, он упал с насыпи, сбитый галошей, громко плача и зажимая ссадину на щеке...

Медленно отвел он руку от щеки, где был неясный рубец. В день ухода от дел правления произошло удивительное. Возвратившись после "Одевания в халат", он заснул в кушке за своим рабочим столом. Такого еще никогда не случалось...

Прямоугольник румийского пергамента был перед ним, золотой куб чернильницы -- давата -- стоял на своем месте, посредине, пальцы сжимали калам. Обе руки -- деловая и свободная от пера -- лежали на кромке стола. Это была давняя привычка дабира, "поза готовности". Когда пятьдесят лет назад, завершив переписку годового отчета по земельному налогу -- хараджу -с райя-тов округа Туе, он положил калам, чтобы размять руку, раис канцелярии, человек спокойный и выдержанный, больно ударил его линейкой по праздным пальцам. Озабоченность должна быть во всем виде дабира, даже если нет работы, ибо иначе у приходящих в канцелярию людей потеряется уважение к серьезности государственного дела К тому же так, правильно сидя, находит человек ровную колею, и не собьется с нее на обочину колесо мысли...

Сон ли это был?.. Он снова потрогал шрам на щеке. Подобное происходило некогда в его жизни. Но почему вдруг повторилось сейчас, когда ушел он от власти и взялся писать книгу о государстве?.

Он сам добавил из стеклянного сосуда в дават коричневые исфаганские чернила, ни капли не пролив на одноцветную кошму, которой был устлан пол. Все так же не двигалась листва в прямоугольнике окна, и не было в саду цветов, чтобы не рассеивались мысли.

Завтра начнет он книгу и будет писать по главе в день -- пятьдесят дней. И завершит ее к сроку, когда начинается пост, чтобы передать Величайшему Султану в день отъезда на поклонение в Багдад. Сегодня же прикажет он собрать к нему сюда все книги о правлении прошлого, чтобы черпать из них.

А время он разделит так: от молитвы солнечного восхода -- салят ас-субх до полуденной молитвы будет размышлять, выделяя основу. Затем славящийся своим почерком Магриби станет каждодневно записывать диктуемое и украшать примерами. Властители лучше воспринимают мудрость в цветистых ножнах. Он же никогда не владел искусством словесного узора, и пусть Магриби совершит за него это легкомысленное дело.

От полудня до молитвы заката -- салят аль-магриб будет, как обычно, время докладов от амидов 1 и войска. Но донесения агентов-мушерифов следует выслушивать только в ночное время. Вчера в канале Хурмузфар нашли утонувшего человека, который вышел накануне из ворот его кушка.

Кроме всего, нужно ускорить сооружение особой машины -- диваркана -для разрушения крепостей. Алуха-мут, захваченный врагами веры, находится на высокой горе и неприступен для простых таранов. Но не только в этом дело. Пусть построена будет еще небывалая во все времена машина как знак величия сей державы. Один вид ее станет вселять трепет в людей, когда повезут ее через площадь Йездан, и рассказывать будут о ней в других странах. Мушерифы, которые у войска, будут тайно смотреть и докладывать обо всем.

И еще одно важное дело надлежит завершить до отъезда в Багдад. Много лет составляются единые таблицы неба, но до сих пор в Кермане отсчет и названия месяцев другие, чем в Исфагане, а в Киликии -- третьи. Правоверные в большей части считают время от хиджры -- исхода из Мекки, ныне 485 год по этому исчислению. Часть правоверных, а также иудеи и христиане ведут счет от сотворения мира. Есть и такие, которые считают годы подобно румийцам, от рождения пророка Исы, и 1092 год у них. Это вредит порядку дел в мире. От самого бога неразрывность времени и государства, и потому следует учредить единое время, считая эры сообразно с династиями, а отсчет ведя от начала царствования каждого из султанов.