Рут Ренделл - Живая плоть

• Название: Живая плоть
• Автор: Рут Ренделл
• Жанр: Детектив
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-76139-5

Виктор Дженнер считает себя невинной жертвой обстоятельств. Это правда, что он изнасиловал несколько женщин, но разве можно винить человека в том, что он не может себя контролировать? А выстрел в полицейского, на всю жизнь приковавший того к инвалидному креслу, – просто-напросто трагическая случайность. Он никому не желал зла. Разве справедливо, что из-за этого досадного случая ему пришлось провести десять лет в тюрьме? Выйдя на свободу, Виктор оказался в незнакомом и равнодушном мире – ни друзей, ни работы, ни планов на будущее. Судьба вновь сводит преступника с жертвой: Виктор знакомится с искалеченным им полицейским и его прекрасной невестой. Встреча дает ему надежду на новую жизнь, но вместо этого становится причиной новой череды ошибок и трагедий…

---

Виктор видел, что Том, все еще говорящий о работе и безработице, не сводит глаз с газеты, которую он купил. Она лежала так, что заголовок статьи «Изнасилование и его последствия» был отлично виден.

– Ты уверен, что у тебя все в порядке? – спросил Том. – Тебе ничего не нужно?

Что он имел в виду? Что сказал бы, услышь он в ответ: «Да, мне нужно многое»? Хочу возвращения юности, хочу собственное жилье подальше отсюда, хочу приличную работу, которую выполнял бы с удовольствием, и еще нечто, в чем сейчас не хотел признаваться даже себе. Виктор перевел взгляд к раскрытой газете, к этому слову на странице, и почувствовал, как от лица отливает кровь и дрожь, доходящую до затылка.

Том продолжил:

– Послушай, Лиз просила передать тебе, чтобы ты как-нибудь приехал к нам на воскресный обед. Может, в ближайшее воскресенье? А, Виктор?

Дженнер почувствовал, что эти слова дались Тому не без труда. У него создалось впечатление, что волонтеру пришлось преодолеть громадное отвращение, чтобы продолжать разговор, и он отдал бы многое, чтобы забыть о существовании своего подопечного, но его вынуждал долг и общественное мнение. Разумеется, ехать Виктору не хотелось, он и не собирался этого делать, но найти причину для отказа не мог. В конце концов Дженнер сказал – да, он приедет, но втайне решил не появляться у них.

После того как Том ушел, Виктор сел у окна, глядя на крыши домов вокруг, на крышу того дома, где жили отец с матерью, и задумался. Дом на Солент-гарденз не шел у него из головы, хотя он и решил не думать о прошлом. Виктор ничего не мог с этим поделать. Странно, как люди уверены, что ты все говоришь всерьез, подумал он. Судьи и присяжные, полицейские, социальные работники и почти все считали само собой разумеющимся, что ты имел в виду именно то, что сказал, хотя сами постоянно говорили совсем не то, что думали. Пожалуй, решил Виктор, из всего, что было когда-либо сказано, от силы половина было всерьез. Его назвали психопатом на основании того, что он сказал, находясь в той спальне с Розмари Стэнли. Восприняли это доказательством его безжалостности и намерения выстрелить во Флитвуда.

– Я ее не убью, – сказал он Флитвуду из окна. – Я выстрелю ей в нижнюю часть спины, в поясницу.

Флитвуда не было на суде, чтобы повторить эти слова, но была Розмари Стэнли и с полдюжины свидетелей. И никому не пришло в голову, что он не собирался этого делать. Собственно, он толком не помнил, почему он выдвинул такой ультиматум. Накануне вечером у себя в квартире в Финчли он читал вечернюю газету, все тот же «Стандард», только тогда она называлась «Ивнинг стандард», и там был материал о старом военном герое, бывшем летчике, награжденном «Крестом Виктории», парализованном из-за травмы позвоночника. В этой же статье врач писал о том, к чему приводит ранение в поясницу. Эти строки пришли ему на память, когда Виктор говорил из окна, он произнес их словно по вдохновению, как самое страшное, что ему могло прийти в голову в ту минуту. Ему не повезло, когда он выстрелил во Флитвуда – до этого утра он ни разу не стрелял из пистолета, не знал, куда и как целиться, – пуля попала ему именно туда, куда он грозился ранить Розмари Стэнли. Дженнер и сам не знал, почему вообще нажал на спусковой крючок.

Он был перепуган, невыносимо перепуган, испытывал самую жуткую панику в жизни. И единственное, о чем он думал в тот роковой момент, – что если бы как-то смог донести это до понимания полиции, то его бы непременно отпустили. Но они так и не поняли. Они почти не слушали. И, однако, они все должны были знать, что такое страх и что происходит с человеком, когда его загоняют в угол. Полицейские должны были сталкиваться с этим ежедневно. Да, они буквально каждый день говорили не то, что думали, высказывали угрозы, хотя не собирались их воплощать в жизнь, и делали это от страха, скуки или просто от незнания, что еще сказать.

Виктор взял «Стандард» и перечитал сообщение об изнасиловании. Имя девушки не называлось, но ей было двадцать четыре года, она работала в парикмахерской на Олд-Оук-роуд. Она «поправлялась в больнице», ее состояние было «удовлетворительным». Виктору стало любопытно, кто напал на нее в парке, так близко от дома Мюриель, где этот человек теперь и о чем он думает. Перевернув страницу, Дженнер встретился взглядом с глазами Флитвуда. Бывший полицейский сидел в кресле-каталке, рядом с ним была его собака.

Это было интервью с полицейским. Дэвид Флитвуд писал мемуары – собственно говоря, книга должна была выйти осенью. Велись переговоры о покупке телевизионных прав. На фотографии Флитвуд сидел в саду перед своим домом в Тейдон-Буа, где жил последние три года. Виктор подумал о домах, ставших вехами в его жизни. Словно бы его жизнь представляла собой дорогу и за каждым ее поворотом появлялся дом с тревожным или даже ужасным значением. Прежде всего, дом родителей, крыша которого была видна из окна его теперешней квартиры, потом нелепый, громадный дом Мюриель, дом на Солент-гарденз с разбитым окном и ветром, задувающим внутрь штору, а теперь это жилище Дэвида Флитвуда в Тейдон-Буа.

Из всех этих домов самым привлекательным был последний, частью кирпичный, частью покрытый потемневшими обшивочными досками, с фронтоном и решетчатыми окнами, с верандой над дубовой дверью, с большим пристроенным гаражом, с вьющимися растениями, возможно розами, наполовину закрывающими стену плотной зеленой листвой. Сад перед домом был аккуратным, ухоженным, достаточно красивым для картинки на пакете с семенами или на какой-нибудь рекламе, например, шланга или газонокосилки. Клумбу перед фронтальными окнами заполняли тюльпаны и какое-то цветущее дерево. На краю кормушки для птиц сидел, словно позируя, голубь, хотя, может быть, птица была каменной. Флитвуд сидел в инвалидном кресле, его колени были покрыты пледом, одна рука покоилась на голове лабрадора, в другой он держал несколько рукописных листов. Интервью у него брал репортер из «Стандард». Бывший полицейский вел речь главным образом о книге, однако не упоминал о вызвавшем паралич инциденте. Да, он доволен книгой; он получит существенный аванс от издателя; нет, он больше не собирается писать в будущем. Брак? Вряд ли, хотя, разумеется, это возможно. Да, у него есть подруга. Зовут ее Клара, она перепечатала ему рукопись.

Хорошо кое-кому, подумал Виктор, сложив газету и спрятав ее под бамбуковый столик. Деньги, успех, женщина, хороший дом – у Флитвуда есть все. А что у него? Меблированная комната, крохотная, по нынешним меркам, сумма денег в банке, тетя, собственность которой он может унаследовать только в том случае, если она забудет составить завещание. А если составит, он явно не получит ничего. В любом случае Мюриель, хотя она выглядит столетней, на самом деле не больше шестидесяти пяти. Она вполне может прожить еще лет двадцать.

Его молодость пошла псу под хвост. Иначе не сказать. Лучшие годы жизни прошли в тюрьме. В этот период происходит все самое лучшее, ты добиваешься успехов и начинаешь жить спокойной жизнью. К примеру, Алан, его ровесник, теперь, наверно, женат, имеет свой дом и процветающее дело. Виктор трудился на него как проклятый, вставал в любое время, зачастую вовсе не ложился, работал на него в течение пяти лет, когда надоело продавать «Форды», а Алан не только не приехал навестить его в тюрьме, но даже не написал. Полин, думал он, наверно, вышла замуж за какого-нибудь беднягу, который, возможно, приспособился к тому, к чему Виктор никак не мог привыкнуть: к ее ледяной непроницаемой холодности. Ну, не такой уж непроницаемой, он много раз проникал в это вялое, дряблое тело, лежавшее неподвижно, словно студень, пока Полин сосредоточенно изучала что-то на стене и думала о чем-то своем. Потом она во время секса начала становиться более бодрой и активной, болтала о том, что мать сказала ей утром по телефону, о замечаниях учителя истории по ее последнему сочинению. Однажды Виктор заметил, что она загибает пальцы, как будто что-то подсчитывая. Это так на него подействовало, что у него пропала эрекция. Виктор встал, оделся, вышел в темноту и изнасиловал девушку, шедшую домой кратчайшим путем через парк Хайгейт-Вуд. Девушка пришла в ужас, кричала и сопротивлялась. Это было совсем не то, что с вялой, болтливой ледышкой. Это было замечательно. Она кричала: «Не надо, не надо, не надо… О нет, нет, нет!» Выла, как животное: «О нет, нет, нет!»

Виктору потребовалось время, чтобы вспомнить, где и в каких обстоятельствах он уже это слышал, – к тому времени он совершил еще три изнасилования. Когда же эта сценка явственно встала в его памяти, он отказался об этом думать. Мысли об этом казались отвратительными, чуть ли не кощунственными. К тому времени они с Полин расстались. Но будь она страстной и любящей, жадной до секса, какими, судя по книгам, были женщины семидесятых годов, будь она при всем при этом его женой, разве он напал бы на двух женщин в Хэмпстед-Хит, на девушек на Уондзворт-Коммон, на Уонстед-Флэтс, в Эппингском лесу? Тем Рождеством, если бы эта другая Полин, преображенная Полин, была с ним, а не ушла пятью годами раньше, разве он заинтересовался бы так «люгером» Сидни и стащил бы его через несколько месяцев?