Владимир Харьковский - Мастерская отца

• Название: Мастерская отца
• Автор: Владимир Харьковский
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7688-0029-8

Повести и рассказы молодых писателей Южного Урала, объединенные темой преемственности поколений и исторической ответственности за судьбу Родины.

---

— Ничего, ничего, — словно успокаивая самого себя, изредка повторял отец, перенося вещи в маленький легкий ходок.

Все были по-деловому озабочены. Кузьма, которого отец попросил отвезти жену и Сережу на станцию, несколько раз поправлял сбрую, заглядывал под ходок, трогал смазанные оси, пробовал на прочность деревянные спицы в колесах.

Наконец вещи были уложены: три чемодана, сундук и мешок с постелью.

— Что ж? — сказал отец, глядя как-то жалобно Сереже в глаза. — До свидания!

Он взял его под мышки, посадил в ходок, на скамеечку рядом с Кузьмой, поцеловал в щеку:

— Слушайся там…

— Папа, ты не пей без нас тут, — тихо попросил Сережа.

Отец сморщился, кашлянул и уже который раз попросил Кузьму:

— Ты уж, старина, сделай. Помоги им немного на вокзале.

Мать обошла ходок с другой стороны и села на чемоданы.

— Я бы и сам съездил, — продолжал отец, словно оправдываясь. — Да не время сейчас. Ни минуты передышки. Хлеб пошел, людей в мастерской не осталось. Что случится — и ремонтировать некому… Нельзя мне. Не имею права. — И матери: — Напиши хотя бы, как доедете.

Лошадь тронулась, и отец пошел следом за ними, отставая все больше и больше, а потом совсем остановился в железных воротах. Их не запирали с того дня, как ушли машины.

— В отпуск, значит? — бодро осведомился Кузьма.

Сереже показалось, что сторож все знает и спрашивает лишь для того, чтобы завести разговор. Не услышав ответа, Кузьма так же бодро продолжил:

— Правильно! Надо развеяться от степной жизни. Степь с непривычки заедает городского человека. В отпуск — это хорошо.

— Хорошо, — рассеянно откликнулась мать.

Сереже хотелось сказать, что все это не так. Уезжают они не в отпуск, и все это прекрасно понимают, но только почему-то притворяются. К горлу у него подкатил тяжелый комок, и он не мог произнести ни слова, и все смотрел, сквозь набежавшие слезы, назад, на дорогу.

Все больше и больше отдалялись машинный двор, мастерская, отец, неподвижно стоящий в железных воротах.

Юный Картошкин

В этот день родители Володьки Картошкина  д е л и л и с ь. Мать с младшим братишкой Миней и имуществом переезжали в барак к начкару[1] Ивану Савельичу, а Володька с отцом оставались в доме.

Чтобы не видеть этого и не слышать того, что при дележе будет сказано, Володька затемно, часов в шесть так, ушел из дому, на автостанцию. Посидел там на лавочке, а потом взял билет до Челябинска.

Деньги у него были свои, чистые. Он заработал их еще летом в спортивно-трудовом лагере, когда пололи морковку на совхозном поле. Деньги Володька берег, тратил потихоньку — на Октябрьскую, когда складывались с ребятами и отмечали праздник, на Новый год, когда ходили всем десятым классом в Дом культуры на бал-маскарад, и вот, после того, как он купил матери на Восьмое марта газовый шарфик, оставалось у него рублей пять с мелочью…

Стояла середина апреля. Автобус с четверть часа выбирался по размытой паводковыми водами дороге на пригородный асфальт, а потом ровно и уверенно загудел по шоссе.

В Челябинске у него не было твердого дела, и поэтому Володька, дождавшись, когда откроют магазины, зашел в «Кулинарию», выпил стакан яблочного сока и съел булочку. После этого он повеселел, осмотрелся и, отыскав в записной книжке адрес, поехал в общежитие к другу из Каменки, мимо цирка, мимо бывшей красной церкви, потом через мост под гору…

Володька знал, в общежитие пускают не всякого, подгадав, когда через вахту пойдут пэтэушники, он пристроился к ним и свободно миновал стол, за которым восседала пожилая вахтерша с суровым бдительным лицом.

Каменский друг его — Витя Фролов, страдал в пустой холодной комнате.

— Ну что? — спросил Володька, пожав товарищу руку и окидывая взглядом помещение, где стояли с десяток кроватей, заправленных серыми солдатскими одеялами. — Процветаешь?

— Да уж! — поморщился Витя. — Процветаешь! Второй день не жрамши… Ехать надо, отовариваться… Понимаешь, Вовик…

…Зябко и неуютно было на душе у Вити Фролова. Отчасти из-за того, что недоедал — талоны в столовую кончились, он проиграл их товарищам в «жестку». Денег же на еду вовсе не было. Дома особенно не баловали, опасаясь, как бы он не испортился на городской жизни, не стал пить. Плохое настроение его усугублялось тем, что товарищи по комнате еще утром разъехались по деревням, а его мастер не отпустил, сказав, что Фролов побежит на районных соревнованиях по кроссу за честь училища. Недавно на физподготовке Фролов словчил, срезал дистанцию и неожиданно прибежал раньше всех…

— Теперь вот Иван Христофорыч, мастер наш, пришел и сказал, что кросс переносят на другую субботу, — печально закончил Витя.

Они посидели на кроватях, покалякали о том о сем. Володька сказал, что нынче в Доме культуры лекция о вреде религии и кино «Тучи над Борском».

Потом смотрели из окна. Вид с пятого этажа на город открывался просто замечательный: на горизонте трубы какого-то завода и башня телецентра, внизу — училищный двор, где маленький бодрый мужичок в штормовке и голубых джинсах тренировал собачку, заставляя ее приносить палку.

— Умная собака! — одобрил Володька. — Бульдог…

— Просто исключительная! — согласился Витя. — Я ее каждый день наблюдаю. — И уточнил породу. — Боксер.

— Где же он держит такую псину?

— Где-где! — хмыкнул Витя. — Ясно дело — в квартире, с одной тарелки лакают…

Володька ухмыльнулся, наблюдая за тем, как внизу хозяин собаки взялся отрабатывать еще одну команду — «Сесть-встать!»

— А у нас Бобик спит под сараем на телогрейке, а чем кормится…

— Это у вас! — с нажимом на последнее слово перебил его Фролов. — А у  н а с, в городе, особый сорт собак вывели — карманных. Бегают по улице исключительно в носках…

Вспомнив нечаянно о доме и о том, что сейчас делается, Володька помрачнел. И чтобы не угнетать своим безрадостным видом товарища, спросил безучастно:

— Ну, что, Витя, домой?

— Нах хауз! — бодро вскрикнул Фролов и подхватил свой дорожный портфель. Они сбежали по лестнице вниз.

— Тетя Зинуля! — закричал Витя вахтерше. — Ключик вешаю на место. Будь здорова, не болей, не кашляй!

Бдительная вахтерша начала что-то говорить Вите, но уже хлопнула застекленная входная дверь, и слова ее остались там, за стеклом.

На улице неожиданно переменилась погода. Взялся накрапывать мелкий дождь. Володька и Фролов вышли к трамвайной остановке.

Володька рассматривал округу: рельсы, скамейку, бетонный столб с фонарями. Из-за серых многоэтажных домов, поражавших его сердце правильной, однообразной мрачностью, дул порывами холодный пронзительный ветер.

Подошел трамвай.

— Этот? — уточнил Володька.

Витя кинул:

— Внедряемся!

Задняя дверь, куда нацелились Володька с Фроловым, открылась с трудом. Преодолевая упорное сопротивление людских тел, они протиснулись внутрь.

Володька, глядя через окно на поблекший в непогоду город, с тревогой думал о том, как необдуманно поступил он, уехав сегодня из Каменки: родитель молчит-молчит, а возьмет при начкаре и выступит… Запрут пьяного злодея в кутузке и будет сидеть…

— Ну, чё вздыхаешь, Вовик? — окликнул его Фролов. — Скоро нам с тобой слазить.

— Суббота, — ответил Володька, — народу на автостанции должно быть…

— Не переживай, прорвемся! — ободрил товарищ.

— Следующая остановка — улица Калинина, — жестяным голосом сказала по трамвайному радио вагоновожатая. — Выход на автовокзал…

— Приехали!

Густая колышущаяся толпа на автостанции смутила Володьку. Люди теснились под наклонными бетонными козырьками у посадочных площадок, скрываясь от сеющегося дождя. В переполненном кассовом зале было шумно, душно.

— От народ! От народ! — шумно разговаривал сам с собой Витя Фролов. — Я-то хоть домой, на паску, еду, а они куда?

Прилагая силы, товарищи пробрались к кассе.

Володька увидел ветфельдшера Ступина, к которому в прошлом году они с братишкой Миней водили лечить своего Бобика, двух девушек из кооперативного техникума, бабушку с Набережной улицы, директора Дома культуры Крючкова… Поискав глазами хвост очереди, он обнаружил озабоченное, огненно-рыжее лицо Мити, учителя. Историк, должно быть, возвращался со своей заочной сессии. Володька еще не решил: скрываться ли ему от глаз Мити или стоять так? Подумал: с одной стороны… с другой стороны… Решил: а, все равно! И остался рядом с Фроловым.

Бодрость, которую придали твердые заверения Вити (на быстрый отъезд рассчитывать не приходилось), улетучилась, и он снова оглянулся, намереваясь спросить последнего в очереди, и неожиданно услышал веселый возглас:

— Фрол! Хаю дую ду!

Володька и Витя обернулись на зов и у кассового окна, шагах в трех, увидели Димчика.