Сергей Коночкин - Глаза на том берегу

• Название: Глаза на том берегу
• Автор: Сергей Коночкин
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-7688-0091-3

Новая книга издательского цикла сборников, включающих произведения начинающих.

---

Эти двести метров, уже налегке, они прошли быстро. Володя все смотрел по сторонам, стараясь заранее, прежде чем подойдут вплотную и Тимофей покажет ему, увидеть берлогу. Но все же она появилась совершенно неожиданно. Он думал, что она где-то впереди, за желтой хвоей упавшего дерева, но оказалось, под ногами, сделай три шага вперед — и провалишься в объятия медведя.

Небольшая крутая яма, метров шесть в диаметре, а в самой яме еще одна, поменьше, где был когда-то корень, сейчас покрывающий берлогу, словно крыша. И все это завалено еще несколькими сломанными стволами, ветками и поверх всего — снегом. Только спереди, прямо перед глазами, черное пятно отверстия с желтыми от дыхания краями. И легкий парок едва заметной струйкой, чуть завиваясь в ветерке, тянется вверх и исчезает, растворяясь в морозном воздухе.

— Вот, — почему-то зло, коротко сказал Тимофей, и в этом коротком и ясном слове было столько же действия и смысла, сколько во всем их более чем двухдневном походе сюда. — Ты близко не подходи, вытаптывай площадку. Здесь.

Он показал место, откуда, по его мнению, стрелять было всего удобнее. Место не самое лучшее. Тимофей понимал это: от берлоги слишком близко. Но если отойти чуть дальше, то край ямы, бугром выступающий над общей площадью на полметра, скроет тот обязательный рывок зверя сквозь снег, тот рывок, который и надо ждать охотнику. А если отойти еще на несколько шагов дальше, тогда медведь бросится не на Володю, которому эта охота и нужна, а на Тимофея, который окажется ближе.

Тимофей в это время должен оказаться в стороне, сзади. Спрятаться за деревом. А прямо перед медведем с ружьем в руках наизготовку — Володя. Ружье у Володи хорошее — пятизарядка двенадцатого калибра, полуавтомат. С пяти-то выстрелов не убить — трудно. Не захочешь, а слона убьешь. Но случись что, Тимофей сам не оплошает. Ему это дело не впервой. Хоть сердце в такие моменты и колотится в груди, как у белки, когда ее в руки возьмешь, но твоя рука тверда, не дрогнет, и глаз не подведет, испытан.

Без собаки, конечно, труднее. Хорошая, знающая свое дело собака в этой охоте — лучший помощник, лучше, чем второй охотник. Если даже промахнешься, даже — не приведи господь — тебя зверь подомнет, то не даст в обиду собака. Прилипнет к заду, как надоедливый овод, начнет драть за самые больные места.

Но сейчас свою испытанную Лохматку Тимофей на охоту не брал. Если сам уходил — оставлял на цепи, чтобы по следу не увязалась. Лохматка стара, один глаз бельмом заплыл, спина — что перевернутое дугой вниз коромысло — провисла, еле псина по двору ходит, раздутыми боками ворочает. Хоть и говорит старуха, что если уходит Тимофей с ружьем из дома, то всему поселку Лохматка спать не дает — воет, тоскует, тоже ей на охоту хочется, но взять ее с собой хозяин не решается. Не сможет уже старая лайка увернуться от быстрых медвежьих лап, как уворачивалась раньше.

И новую собаку он заводить не захотел. Без надобности она ему. Для охотничьей собаки главное в жизни — это работа. А бесполезных шавок Тимофей презирал. Что это за животное — только шкура на унты…

Брать же с собой чужую — лишние разговоры пойдут. Это тоже ни к чему.

Володя принялся за работу энергично, стараясь не остыть, не растерять набранное телом во время ходьбы тепло. Он торопился, словно боялся потерять время, боялся, что зверь проснется и покажется из берлоги раньше, чем его насильно разбудят, хотя знал: сон медведя крепок, и не только скрип снега, но даже громкий разговор не прервет его.

Тимофей обошел берлогу и с обратной стороны увидел лыжню. Это была не его старая, осенняя лыжня. Ту давно замело метелями. И эту тоже покрывала давняя пороша, но, хотя и невозможно было сейчас разобраться в нечетком следе лыжи, Тимофей уже знал, кто здесь проходил. Выходит, инспектору известно, где находится берлога. Значит, может прийти не вовремя. Надо торопиться, надо успеть.

Он стал отыскивать место для себя, чтобы можно было, спрятавшись за стволом, достать шестом самую глубь медвежьей ямы. Но и первое, и второе, и третье место показались неудобными, слишком опасными. Из трех зол надо было выбирать наименьшее, и Тимофей в конце концов вернулся к первому месту.

Тем временем Володя подготовил площадку и стал проверять ружье, патроны… Ружье было уже заряжено, но он решил на всякий случай перезарядить его. Щелкнул пять раз затвором и все пять старых патронов отлетели в снег. Он не стал их подбирать, а достал из-за пазухи пять новых, завернутых, чтобы не отсырели, в клочок теплого заячьего меха. Просмотрел все внимательно, один ему чем-то не понравился, и он оставил его на последний выстрел.

Тимофей повернулся к нему, когда Володя доставал новые патроны из-за пазухи, и стал с любопытством смотреть за приготовлениями. Ему, привыкшему самому снаряжать патроны и пользоваться латунными гильзами, используя их по нескольку раз, не приходилось еще видеть такие — из прозрачной пластмассы, с ярко-красной иностранной надписью по длине гильзы, и через стенки виден заряд — порох, пыжи, аккуратно закатанная граненая пуля. Даже пули такой видеть старому охотнику не приходилось. Он с тех пор, как сдал карабин в лесхоз и перестал ходить на промысел, пользовался дедовскими привычными методами — катал пулю на чугунной сковороде. А эти патроны, что ни говори, красивы, хоть и пижонисты.

— Готов? — чуть слышно спросил Тимофей и, увидев, как кивнул притаившийся за деревом, побледневший от мороза ли, от волнения ли Володя, громко, ободряюще и для себя, и для напарника крикнул:

— Э-э-эй!

Он ударил шестом в сугроб, в самую середину, почувствовал, как проходит через снег дерево с легким сопротивлением, потом на какой-то миг под острием не оказалось опоры и тут же что-то мягкое, податливое отодвинуло шест в сторону плавным и ленивым, но в то же время сильным движением. Тимофей поднял руку, ударил еще раз, сейчас почувствовав, что попал точно в тело зверя, и услышал рев. Рев этот был еще не злобным и не диким, не грозным, а скорее удивленным, но почти тут же на смену ему пришел другой, сначала чуть ворчливый, будто бабушка недовольна поведением внука, а потом, сразу же, резко — страшный. Фонтаном взлетел снег, и громадная медвежья голова, широколобая, со снежной шапкой между ушей, выглянула из-под выскоря. Володя выстрелил сразу, и Тимофей увидел, как вылетел клок шерсти из медвежьего уха, как зверь тряхнул головой и слетела с нее снежная шапка, а сам он спрятался, как нырнул вновь в берлогу, так, похоже, и не успев ничего понять и разобрать, — глаза со сна не могут сразу привыкнуть к сверканию снега.

Рев гнева, возмущения сменился на минуту ревом боли, но быстро перешел в рев еще большего гнева, еще большего возмущения, оскорбленного самолюбия силы.

Тимофей уже держал в руках ружье, оставив в берлоге торчком стоящий шест, и увидел, как шест покачнулся и упал, сломавшись где-то в нижнем конце. И тут же медвежья голова, уже одноухая, показалась с его стороны из глубины сугроба. Но, должно быть, здесь отверстие было слишком мало, пролезть медведь не мог, и не успел Тимофей выстрелить, как голова скрылась, и в отверстие посыпался сверху снег.

Как ни быстро все это произошло, но Тимофей успел почему-то подумать, глядя на ссыпающийся в отверстие снег, как неприятно бывает человеку, когда снег сыплется ему за шиворот. У него даже дрожь по телу пробежала, словно в самом деле это происходило с ним. Но такие мысли, только промелькнув в голове, не задержались и не отвлекли. Нужно было что-то решать.

— Стреляй в берлогу, — крикнул он Володе, помня, что у того в запасе еще четыре выстрела, тогда как у него самого только два. — Стреляй…

Володя выстрелил, и рев зверя показал, что пуля попала в цель. И тут же, сам, как пуля, медведь рванулся из берлоги навстречу третьему выстрелу, не задевшему его, сбил Володю с ног, но не остановился, вопреки обычной медвежьей привычке, даже на секунду не задержался, побежал дальше, в кусты, к оврагу, скрывшему грузное тело в тот момент, когда Тимофей выстрелил.

Он знал, что попал, но только ранил зверя, ранил в заднюю лапу, кажется, легко, вскользь, но понял что преследовать раненого медведя бесполезно, тот будет бежать, не останавливаясь, много километров.

Володя встал, тяжело дыша, дрожащей рукой попытался надеть задом наперед шапку, но она почему-то не налезала. Тимофей вытряхнул из шапки снег и сам надел ее товарищу на голову.

— Ушел? — не огорченно, а словно даже с надеждой, с непонятной до конца, но прощенной Тимофеем радостью спросил Володя.

— Утек, кажись… Скоро не догонишь… — в волнении прохрипел Тимофей в ответ.

— И это все?.. — опять спросил Володя с глуповатой, совсем неуместной сейчас улыбкой, а сам не переставал оглядываться по сторонам, словно надеялся и боялся увидеть что-то такое, что заставило бы его в самом деле поверить, что медведь ушел. Ушел и не вернется. При всем том, что он сейчас только что пережил, ему все же хотелось еще что-то доказать себе или Тимофею, хотелось еще раз выстрелить в того же зверя, хотелось победить его.