Антон Соловьев - Счастливый день везучего человека

• Название: Счастливый день везучего человека
• Автор: Антон Соловьев
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-7688-0344-0

Очередная книга издательского цикла, знакомящая читателей с творчеством молодых прозаиков.

---

И Федотычу — деться некуда.

— Да нет, Витек, сухо, — оправдывается, — мимо шел просто…

— Это ты, старый, на уши наезжаешь, — Борода вмешивается. Его все так зовут: «Борода», хоть он и без бороды. Он то отпускает бороду, то сбреет, а имени его никто не знает. — Ты просто так мимо не ходишь. Ты просто так, мимо, на печи лежишь, лапу сосешь. А как «бабки» завелись — так сюда, как муха на дерьмо. Или в «Ландыш» за «Шинелью № 5».

— Да нету, ребята, нету. Ну в натуре! Ну гад буду! — Федотыч гулко бьет себя в грудь и деланно кашляет, мол, чахотка. Это у него типа шутки-прихватушки: кулаком в грудь и кашляет надсадно, изображает. — Думал сам на хвост упаду кому, — хитрит старик.

— Э-э, дед Мороз, давно врать научился? А где ты такую шляпу отхватил? — Боб неожиданно сдернул с головы Федотыча розовую вязаную шапочку с козырьком — откуда она, он уже и сам не помнит, давно ее носит в любую погоду — и в дождь, и в снег. — Слу-у-ша-ай, да в ней уже не один умер!

Под смех всей кодлы Боб с брезгливой миной натянул шапку обратно старику на голову.

— Да я эту капелюху продам и подержанную куплю, — Федотыч отшучивается. А сам все в сторону «косяка давит», ищет лазейку, чтобы свинтить покороче. «Эх, — думает, — старый дурень. С «копейками» — и сюда сунулся. Узнают про деньги, а у них нюх на это, в момент раскрутят».

— Ладно, вали отседа, ишак отвязанный! Конь с одной ноздрей… Без башлей и намордника тут больше не маячь…

Федотыч рад не рад, что легко отделался и бочком, бочком в сторону. За угол — и дай бог ноги! Фу-у… — дух перевел. И надо было так залететь!

Но долго он не раздумывал. Двинул по прямой в «Ландыш». Здесь бичи не стоят. Здесь все же парфюмерия. Сразу, дураку, надо было сюда топать… Да и вино-то он не очень… Флакушка — оно лучше, даром что ли говорят: «коньяк с резьбой»…

«Ландыш» — спецмагазин парфюмерный в самом центре города. Федотычу очень хорошо его видно из окна своей квартиры, ведь он тут же и живет, в старой девятиэтажке напротив.

А в «Ландыше», опять повезло: «Свежесть» выкинули, а она в продаже бывает раз в год по обещанию. Появится — в момент разбирают. Да и не мудрено: стакан почти чистого спирта за шестьдесят копеек! Ну зеленоватый малость, чистокровный зеленый змий, зато «букет»!

Выбил Федотыч чек сразу на десять штук — брать так брать! Кассирша глянула на него недоверчиво, когда он заветную купюру выложил, но ничего. Только на свет посмотрела — мол, не дохлая ли?

К прилавку приближался с опаской: там продавщица, которая на днях нехорошо пошутила с ним. Выждал, когда она отошла, и к другой!

А «шутка» была такая: прирулил он с утра пораньше, а само собой, болел по-черному. Сует чек продавщице и пальцем тычет без лишних слов, на товар показывает. А девица делает каменное выражение и говорит: «С двух, гражданин! Приходите с двух. Вы что, законов не знаете?»

Федотычу аж дурно стало — стоит и губами шлепает, как рыба об лед.

Продавщица не выдержала, прыснула и сунула ему заветную его «Светлану». Вот с тех пор к той продавщице он больше не подходит, к другой старается подгадать. Ну ее к богу, эту, с такими прихватами! Старика чуть «кондрат» не свалил, а ей что: хи-хи, да ха-ха, известное дело, молодняк. А вообще, эти девицы его давно все знают, примелькался. Ведь он у них самый частый и ранний гость. По утрянке в девять ноль-ноль — как штык…

Забрал Федотыч свои флакушки, вышел и «ха!» — вспомнил: хлеб-то он в подъезде забыл, надо же… Положил на подоконник и не взял потом. Да бог с ним, с хлебом, найдет чем занюхать всегда, было бы что. Там и килька у него в холодильнике есть. Холодильник, правда, не работает, Федотыч его вместо шкафа держит. Ну и сухари, само собой.

И больше ни о чем не заботясь — что еще человеку надо для полного счастья? — потащился Федотыч прямехонько домой. Даже на шестой этаж забрался почти без перекуров, как в иные времена, по-молодому. Ступеньки не считал, как обычно. Да что их считать — их ровно сто восемь, не раз считаны… Открыл своим ключом общую дверь в коридор и заглядывает, таясь: не столкнуться бы с кем из соседей. Не то чтобы он кого боялся, просто не любит старик лишний раз попадаться на глаза людям.

А вообще он с соседями, можно сказать, ладит. Живет себе, как рак-отшельник, сидит в своей норе и не отсвечивает без крайней надобности. На кухне общественной у него даже стола своего нету, обходится. И конфорки нет «своей» ни на одной из двух газовых плит. Если когда варит что, так у себя в комнате, на плитке. А если постирушки — тогда утром встает пораньше, когда все еще сны смотрят. Соседей у него хватает — девять семей. Квартира огромная, на десять комнат. Да это и не квартира даже: то ли общежитие раньше здесь было, то ли гостиница. В войну заселили как квартиру, да так и осталось с тех пор. Вот-вот должны разъехаться, на чемоданах сидят. Коридор длиннющий, темный, и комнаты по правую сторону, в ряд. Свален здесь, само собой, всякий хлам коммунальный, нагромождены шкафы, велосипеды, коляски. Идет Федотыч, если пьяный, вечно натыкается на что-нибудь. Хотя пьяным он домой возвращается редко. Пьет все больше у себя. Закроется на клюшку и «квасит» «тихо сам с собою». Бывает, не показывается кряду по нескольку дней, так соседи думают, что, верно, концы отдал там старый алкаш. Тогда одна из соседок, горбатая старуха, что на углу мороженым торгует — она все его жалеет — постучит в дверь и спросит:

— Василий, ты живой хоть там? Отзовись!

И Федотыч, если не спит, отзывается, что да, мол, вроде еще живой, не «двинул кони»…

Миновал он коридор и — юрк в свою комнату. Закрылся на два оборота и вздохнул свободно: никто ему не страшен теперь — ни бичи, ни дяденька милиционер. Одна только старая, та что с косой, может сюда просочиться. Да этого он не боится давно уже.

А сдохнешь, его иной раз доброжелатели-соседи спрашивают, кто тебя хоронить будет?

У Федотыча на этот случай мысли вполне оптимистические.

— Не вижу, — говорит, — проблемы. Сколько лет я в этом городе живу, но чтобы трупы по городу валялись — не видал. Ни одного. Все при своих полуторках. Их все же легче дают, чем наземные. Похоронят…

— Можно приступать к водным процедурам, — сам себе старик говорит. Он частенько вслух разговаривает, сам с собой — один на один. Достает он два стакана из холодильника своего бутафорского, в один наливает воды (запас ее держит тут же под столом, чтобы лишний раз нос не высовывать), во второй — полфлакушки «Свежести». И добавляет воду — ровно пополам. Жидкость в стакане пузырится, начинает мутнеть и становится зеленовато-молочной. Но Федотычу не до тонкостей химических процессов. Он делает хороший глоток воды, а потом цедит, цедит сквозь зубы мутно-зеленое пойло. Выцеживает досуха и снова запивает глотком воды. Все. Теперь можно, как говорят, «тащиться».

Федотыч таким макаром все пьет: одеколоны, лосьоны, туалетные воды, зубной эликсир, жидкость от пота… Да мало ли еще что. «Кармазин», например, от лысины который. Видать, помогает, старик смеется, — не полысел еще. А от «Свежести» так только свежеет. Вот духов французских не пробовал. Как-то не доводилось…

Зато однажды забрел он в «Товары для дома», глядь, в хозотделе пузыри стоят. Двухсотграммовые такие, с прозрачной жидкостью, отдающей холодной голубизной. По этикетке наискосок — красная полоса. И надпись: «Стеклоочиститель». А ниже, красными буквами — «огнеопасно». Взял он тогда пару пузырьков на пробу, потом пожалел, что не купил больше. Оказалось лучше любого дезодоранта, и цена — тридцать три коп… Ну подумаешь, бензином отдает малость или еще там чем. В войну пили и «стенолаз» (который еще «ликер шасси»)[1], поминая погибших товарищей или отмечая удачное возвращение на базу. Тот был похлеще.

«Замахнет» Федотыч обычно таким образом флакушку-другую и ложится на диван, покрытый заместо покрывала флагом неизвестного ему спортивного общества. Федотыч нашел его в своем подъезде на Первое Мая. Видать, какой-то демонстрант непутевый — а демонстрация у него под окнами проходит — оставил, чтобы не таскаться с ним. А Федотычу, как вору — все в пору. Взял да и затащил к себе домой. Подремлет старик и снова прикладывается, и так до тех пор, пока выпивка вся не выйдет. И вдруг, очухавшись в очередной раз, он понимает, что выпить больше нету, начинается «колотун», мука мученическая. Он страдает. Его мучит страшная жажда, сравнимая разве что только с жаждой грешника в аду, то есть не сравнимая ни с чем. Водой такую жажду не зальешь. Эта жажда слишком глубоко внутри, она иссушает мозг, крутит в рог бараний и тело, и душу.

Если нету, как он говорит, «копеек», Федотыч лежит и страдает так и день, и ночь, пока не переболеет. В долг он не берет никогда. Это принцип.

Между прочим, насчет долгов. С мучительной тоской вспоминает Федотыч случай, как бессовестно поступила с ним соседка Юлька, есть такая в ихнем «бараке», без мужика живет.