Артем Драбкин - Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта»

• Название: Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта»
• Автор: Артем Драбкин
• Жанр: Военное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-71732-3

«Я пошел бы с ним в разведку» — говорят о человеке, на которого можно положиться. Вот только за время, прошедшее с войны, исходный смысл этой фразы стерся и обесценился. Что такое настоящая войсковая разведка, чего стоил каждый поиск за линию фронта, какой кровью платили за «языков» и ценные разведсведения — могут рассказать лишь сами полковые и дивизионные разведчики. И каждое такое свидетельство — на вес золота. Потому что их осталось мало, совсем мало. Потому что шансов уцелеть у них было на порядок меньше, чем у других фронтовиков. Потому что, как признался в своем интервью Ш. Скопас: «Любой фильм ужасов покажется вам лирической комедией после честного рассказа войскового разведчика о том, что ему пришлось увидеть и испытать. Нам ведь очень и очень часто приходилось немцев не из автомата убивать, а резать ножами и душить руками. Сами вдумайтесь, что стоит за фразой „я снял часового“ или „мы бесшумно обезвредили охрану“. Спросите разведчиков, какие кошмары им снятся до сих пор по ночам…» И прежде чем сказать о ком-то, что пошли бы с ним в разведку, спросите себя самого: а сами-то вы готовы пойти?

---

Каким-то чудом часть разведчиков уцелела. Полки дивизии успели остановиться и развернуться в боевые порядки и не попали в подготовленную западню. Получается, что своей «авантюрой с лошадью» мы спасли дивизию от полного краха и раскрыли немецкие позиции и расположение засады. Разведрота отошла с большими потерями. Погиб командир 2-го взвода Ивашкявичус, литовец из Ленинграда, был тяжело ранен мой товарищ, ветеран роты Бакас. Много народа у нас погибло в тот день. А командир роты Барабаш получил ранения в грудь и обе ноги. Мы вытащили его с поля боя. У Барабаша началась гангрена, в госпитале ему предложили ампутировать ноги, но он отказался и через несколько дней умер… Его смерть была горем для всех бойцов роты… Выжившим разведчикам вручили ордена за этот бой, но мы даже надевать тогда их не стали. Нам было больно на душе, что мы не уберегли Барабаша…

— По вашему мнению, пыталось ли как-то фронтовое начальство сохранить дивизию в мясорубке сражений до вступления на территорию Литвы или отношение к национальному формированию было как к обычной стрелковой дивизии?

— Я считаю, что никаких поблажек дивизии не делали. Бросали ее все время в самое пекло боев. Единственное, что мне представляется теоретически возможным, что с подачи политорганов старались после трагедии под Алексеевкой не допустить полного истребления дивизии. Да и в самой дивизии, хоть и очень пытались с Курской дуги воевать грамотно, все равно, по большому счету, людей никто не жалел. До сих пор не могу забыть один случай в Белоруссии, происшедший на моих глазах. Батальоны залегли под сильным немецким огнем и не могли подняться в атаку. В передовую траншею пришел командир полка полковник Владас Мотиека, будущий комдив 16-й СД, пошел в полный рост, потом достал пистолет и… застрелил подряд пятерых солдат, лежавших в траншее. И люди пошли снова в атаку. Е1о можно ли с позиции нынешнего времени оправдать поступок Мотиеки? Под Полоцком послали в немецкий тыл 1-й батальон 249-го СП брать штурмом штаб немецкого корпуса. Подобные попытки уже предпринимались, и немцы были «готовы к приему гостей».

Послали батальон по старому, «засвеченному» маршруту, через лес, зажатый с двух сторон озерами, прекрасно заранее зная, что ничего не получится, но штаб дивизии строго выполнял приказ корпусного начальства. И нет больше 1-го батальона… Когда пленных бойцов батальона — евреев, офицеров и коммунистов — немцы повели на расстрел, то один из наших, Хаим Душкес, смог убежать. Кинулся в озеро и благополучно переплыл его в утреннем тумане. Немцы стреляли в него, но попасть не смогли. И что вы думаете! Через несколько дней нашей дивизии снова «оказали высокую честь» и снова приказали направить в немецкий тыл уже два батальона по той же тропе с тем же боевым заданием!.. Так что никто Литовскую дивизию не оберегал и не опекал. Воевала наша дивизия как любая другая обычная стрелковая, хотя я могу с гордостью сказать, что 16-я СД воевала лучше, чем многие другие.

— Куда вас направили служить после возвращения из госпиталя?

— Вернулся в дивизию. Нас отобрали 25 человек, ветеранов дивизии, направили на ускоренные трехмесячные курсы политработников и комсоргов. После окончания курсов все получили офицерские звания и назначение в 50-ю стрелковую дивизию, составленную из жителей республики, призванных в армию уже после войны. Контингент там был сложный, но об этом сейчас говорить не стоит. Вот нас, бывших фронтовиков, владеющих литовским языком, послали в эту дивизию для политработы. В начале 1947 года я демобилизовался из армии. Только нашел работу и встал на учет в райкоме партии, так меня сразу как коммуниста мобилизовали на укрепление Советской власти на селе. Раз в месяц посылали на 10–15 дней в сельские районы: то на проведение хлебозаготовок, то на помощь в проведении займа или выборов, и так далее. А война с «лешке бролес» — «лесными братьями» — в 1947–1948 годах была очень кровавой. Иногда мне казалось, что это хуже фронта. Смерть на каждом шагу и из-за каждого угла или дерева. Приезжаешь на хутора, тебе улыбаются, чуть ли не руки целуют, только отвернулся, сразу получаешь пулю в спину или топором по затылку… У меня был бельгийский пистолет. Одной рукой жмешь протянутую селянином руку, а в другой пистолет сжимаешь. Всегда патрон в стволе… Вы даже себе не представляете, сколько активистов, партийцев, советских работников, пограничников и представителей органов погибло в той «лесной войне» в послевоенной Литве. Можете смело любую опубликованную статистику помножить на три…

— Вы были коммунистом, фанатично верящим в партийные идеалы, и ярым сторонником Советской власти. Почему в пятидесятые годы вы решили покинуть СССР?

— Когда после войны началась разнузданная и дикая антисемитская истерия по всей стране: изгнание евреев с работы, чистка армии и советских органов от обладателей «пятой инвалидной графы», «борьба с космополитами», «дело врачей», разгром ЕАК и так далее, я все равно продолжал слепо верить партии и ее руководителям. Когда скончался Сталин, я рыдал, и не было предела моей скорби… Но когда в начале 1953 года мой товарищ Окользин, бывший подполковник, после войны работавший в руководстве ж/д, привел меня на станцию и показал сотни пустых вагонов-теплушек, стоявших на запасных путях и в вагонном депо, предназначенных для депортации евреев в Сибирь и ожидающих своего часа, то у меня внутри, в душе, за какое-то мгновение будто все выгорело… И при этом Окользин сказал, что на днях ожидается директива из Москвы об окончательном решении вопроса с «космополитами». И я сказал себе: «За эту страну я воевал, резал врагов и проливал кровь, свою и чужую. И если эта страна так поступает с моим народом, то в ней я жить не желаю!» И дал в ту минуту себе слово, что буду жить только на своей земле. А слово я всегда сдерживал. Первым порывом было просто пройти через три границы. Я был уверен, что, с моим навыком разведчика, пройду советско-польскую и польско-германскую границы, а там до Запада, как говорится — рукой подать. Но я осознавал, что мои товарищи пострадают и будут подвергнуты репрессиям, если власти каким-то образом узнают, что я подался на Запад, или если меня схватят на границе. Я не хотел подставлять своих друзей. Уехал легально, через Польшу, с волной «польской репатриации из СССР». В 1959 году сошел в Хайфе с трапа парохода, и так началась моя жизнь в Израиле.

— На стене вашего кабинета висит в центре на ленте ваша медаль «За отвагу» и ваша фотография 1942 года — совсем еще мальчишка в красноармейской форме. Часто вспоминаете фронтовые годы?

— Конечно. Ностальгия по тем годам и по фронтовым друзьям меня никогда не покидала. Скучаю по русскому народу, который очень люблю. Раньше летал в Россию, а сейчас врачи запрещают летать… Здоровье уже не то… Жаль, что многое не вернешь… Знаю одно, что нет для меня в жизни ничего дороже тех дней, когда мы вместе — русский, литовец, еврей, украинец — шли в смертный бой, не щадя себя, чтобы спасти мир от фашистской чумы.

Хваткин Николай Григорьевич

Я родился в Горьковской области. Мы жили в Москве бедно, и мать в 1925 году уехала рожать в деревню. В 1941 году я перешел в 9-й класс. Началась война. Отец и старший брат ушли на фронт. А мы, два младших брата, я и мама, остались. От Железнодорожного района ездил под Волоколамск, копать противотанковые рвы. Еле ноги унесли оттуда. Копали и копали. Потом пришли, легли спать. Прибегает офицер: «Встать! Бегом! Немцы!» Вскочили кто в чем, как попало. Куда бежать? До железной дороги добежали, а там нас всех остановили и опять повели копать, но уже пехотные траншеи. Мы еще день копали окопы. Опять сказали: «Бежим! Немцы!» В общем, вернулись в Москву без потерь. Иждивенцы получали 250 граммов хлеба в день. Остальные карточки отоварить можно было с трудом. Чтобы получить рабочую карточку, я был вынужден уйти из 9-го класса в школу рабочей молодежи и поступить на военный завод штамповщиком. Тут уже стал получать 650 граммов хлеба. Во время паники мама сходила на вокзал, поняла, что с детьми ей не уехать — все поезда были переполнены, ни денег, ни хлеба не было, — и приняла решение остаться. Так мы и остались.

11 декабря 1942 года вызывает военком и говорит: «Надо идти. Поедете в город Марта Удмуртской АССР. Туда перевели Второе московское пулеметное училище. Годик там отучитесь, получите 10 классов, кубик младшего лейтенанта и поедете на фронт офицером». Мы проучились месяц, как вышел приказ Сталина: «Курсантов всех училищ — на фронт!» Привезли нас под Тулу. Из 16-й Литовской дивизии пришли «купцы». Начальник разведки дивизии

Беленький лично подбирал ребят: «Откуда?» — «Из Москвы». — «Хочешь в пешей разведке воевать?» — «Хочу!» — «Выходи из строя». Надо сказать, что к москвичам отношение было особое, уважительное. Вот так я попал во взвод пешей разведки 249-го полка. В дивизии было три полка: 249, 167 и 156-й. Первые два полка были самыми боевыми. Самые ответственные задания командир дивизии доверял только им. 156-й был слабее. Там командир полка Сметоновский — офицер, и, судя по всему, офицерский состав там был не такой, как в этих двух.