Жорж Сименон - Грязь на снегу

• Название: Грязь на снегу
• Автор: Жорж Сименон
• Жанр: Классический детектив

---

В сравнении с девицами, когда-либо подвизавшимися в заведении Лотты, эта выглядела породистой лошадью рядом с клячами. Миниатюрная и в то же время пухленькая брюнетка с безукоризненной кожей, она наводила на мысль о статуэтке ювелирной работы. Ей едва минуло восемнадцать, но вела она себя как законченная стерва.

Увидев, например, что остальные взялись мыть посуду, она уселась в салоне и углубилась в один из привезенных с собой журналов. Тот же маневр она повторила вечером, а утром заявила Лотте:

— Надеюсь, вы не думаете, что я нанялась к вам еще и в прислуги?

Минна снова приступила к работе, хотя боли у нее до сих пор не прекратились. Однако клиенты почти всегда выбирали новенькую. Это было даже любопытно. Франк, заинтригованный, взобрался на стол. Девушка держалась с поразительным достоинством. Казалось, унижают себя, представая в смешном или непотребном виде, не она, а мужчины. Франк угадывал слова, которые Анни цедила с великолепным равнодушием, без улыбки и без раздражения:

— Мне повернуться? Выше? Ниже? Пожалуйста. Ну, как теперь?

Они пыхтели, а она смотрела в потолок прекрасными глазами свободного зверя. Был момент, когда ее взгляд скрестился со взглядом Франка, чьего лица за стеклом она не могла не рассмотреть, хотя и смутно. Он долго сомневался, видела ли его Анни: она ведь не вздрогнула, не выказала ни малейшего удивления и, думая о чем-то постороннем, ждала, когда клиент получит наконец то, что хотел.

— Это хозяйка заставляет тебя подсматривать? — полюбопытствовала она позже.

— Нет.

— Значит, страдаешь известным пороком?

— Тоже нет.

Девушка пожала плечами. Из-за нее Минна с Бертой спали теперь в одной постели, а Франк опять перебрался на раскладушку в кухню. Во вторник вечером он прилег к Анни, но та предупредила:

— Если хочешь получить свое, поторапливайся. Я понимаю, что не могу отказывать сыну хозяйки, но не рассчитывай провести со мной ночь: ненавижу спать вдвоем.

Минна пыталась подружиться с новенькой, но безуспешно: та все свободное время читала. Берта, мало-помалу опускавшаяся до роли прислуги, старалась не заговаривать с Анни и прислуживала ей с подчеркнутой неохотой; та, словно это разумелось само собой, заставляла себе прислуживать: то голову ей помоги мыть, то волосы суши.

Когда вспыхнула ссора, Франк еще спал. Как всегда по утрам, его раскладушку — вместе с ним — выволокли в заднюю комнату. Много позже он услышал громкую брань и по выговору узнал голос Берты, которую никогда еще не видел взбешенной. Слова, слетавшие с ее губ, тоже обычно не фигурировали в ее сдержанном и благопристойном словаре.

— Обрыдла мне ваша помойка! Дня я здесь больше не задержусь: ее все равно скоро прихлопнут за ваши пакости. Лучше убраться загодя, пока беда не стряслась.

— Замолчи, Берта! — взвизгнула Лотта. — Кому я говорю?

— Надрывайтесь сколько влезет, только не больно-то.

В доме хватает людей, которым вы поперек горла стоите.

Они бы давно покончили с вашей лавочкой, кабы не боялись.

— Берта, приказываю вам…

— Ишь ты, приказываю! Еще вчера на рынке мальчонка от горшка два вершка харкнул мне в рожу. Плевал-то в меня, а метил в вас. Не понимаю, что мне мешает передать его плевок кому следует.

Она вряд ли привела бы свою угрозу в исполнение, хотя была из тех, кто долго копит обиду, но уж когда их прорвет, злости нет удержу. Однако Берта не заметила, как в кухне за ее спиной, босиком, в одной пижаме, вырос Франк. Поэтому она прямо-таки остолбенела, когда, угрожая Лотте и глядя на нее в упор, внезапно получила оплеуху, да еще с той стороны, откуда не ожидала.

Узнав Франка, она прошипела сквозь зубы:

— А, это ты, сопляк! Попробуй только еще…

Лотта не успела вмешаться: раздались две новые затрещины, оглушительные, как в цирке. Берта побагровела и ринулась на Франка, пытаясь вцепиться в него, а он изо всех сил удерживал ее на расстоянии.

— Берта!.. Франк!..

Минна спряталась в салоне, зато Анни, прислонясь к притолоке и попыхивая сигаретой в мундштучке из слоновой кости, продолжала наблюдать за развитием событий.

— Сопляк паршивый — вот ты кто! Гаденыш, вообразивший, что, раз его мамочка — бандерша, значит, ему все можно. Позволяет себе мерзости, от которых последняя шлюха покраснеет… Пусти меня!.. Пусти, или я так заору, что соседей на ноги подниму. А уж как они сбегутся, тебе ни пистолет, ни бумажки твои проклятые не помогут.

— Франк!

Он отпустил Берту. Щека у него была расцарапана и слегка кровоточила.

— Погодите, попадетесь вы им в темном углу, и скоро.

Вот уйдут чужие солдаты, и некому станет охранять таких, как вы.

— Берта, идите со мной и получите расчет.

— Когда захочу, тогда и пойду, сударыня. Посмотрю я на вас на всех завтра утром, когда никто не сварит вам кофе и не вынесет за вами ночные горшки. И подумать только, что я ей еще свинину от родных возила!

— Идемте, Берта!

Девушка, сверкая глазами, в последний раз повернулась к Франку и на прощание бросила ему в лицо:

— Трус! Жалкий, грязный трус!

А ведь когда он спал с ней, она была нежнее всех, чуть ли не по-матерински нежна!

Берта, вернее всего, не станет болтать. Но Лотта все равно беспокоится. А напрасно: она и не такое видела.

Подобные сцены разыгрывались у нее в заведении десятки раз, но всегда оставались без последствий. Когда Берта со своим узлом направилась вниз, Лотта долго прислушивалась, не судачит ли беглянка с жильцами или привратником. Нет, непохоже: Берту ненавидят не меньше, чем самих Фридмайеров. Плюнул-то мальчонка в нее, так ведь? Да и злобу на ней сорвать легче.

Вот она стоит на углу в ожидании трамвая и, наверно, уже сожалеет о том, что наделала.

Лотта сожалеет еще больше. Мужчин Берта в особый восторг не приводила, но, в общем, удовлетворяла; кроме того, у нее было большое достоинство: она везла на себе почти все хозяйство.

Теперь оно ляжет на Минну, но девушка она хрупкая, да и не выздоровела еще окончательно. От Анни ждать вовсе уж нечего, разве что постель за собой утром приберет.

А ведь, кроме того, нужно бегать по делам, стоять в очередях, неизбежно сталкиваясь с жителями квартала, подчас и с жильцами их дома.

— Зря ты распустил руки. Ну да сделанного не воротишь…

Лотта наблюдает за сыном: лицо бледное, под глазами круги. Никогда Франк столько не пил. Никогда так часто не уходил, не говоря куда. Жесткий взгляд, в кармане заряженный пистолет.

— Ты не находишь, что не очень благоразумно шляться по городу с этой штукой?

Он не дает себе труда ответить, хотя бы пожать плечами. Он усвоил себе новую манеру, быстро вошедшую в привычку, — смотреть на собеседников, словно не видя их, и поступать так, как будто он не слышит, что ему говорят.

Ему так и не выпал случай встретить Хольста на лестнице, хотя теперь он взбегает и спускается по ней раз пять-шесть в день — чаще, чем обычно. Вероятно, тот взял в трамвайной компании отпуск для ухода за дочерью.

Франк рассчитывал, что вагоновожатому придется выходить, — за лекарствами, за едой. Но они с Виммером устроились по-другому. Утром старик стучится к соседу и отправляется по его поручениям. Однажды сквозь приоткрытую дверь Франк видел, как Хольст в женском фартуке хлопотал по хозяйству.

Врач появляется раз в день, около двух часов. Когда он уходит, Франк старается попасться ему на дороге. Это довольно молодой человек атлетического сложения. Признаков беспокойства он не выказывает. Правда, Мицци ему не дочь и не жена. Может быть, отец ее тоже заболел?

Франку это уже приходило в голову. Но в среду, садясь в трамвай, он обернулся, посмотрел на окно Хольстов и в просвете между шторами заметил вагоновожатого. Взгляды их издали скрестились — Франк в этом уверен. Из случайного контакта ничего, разумеется, проистечь не могло, и тем не менее он глубоко взволновал Франка. Оба остались спокойны, серьезны, не ощутили ненависти — между ними была лишь беспредельная пустота.

Лотта встревожилась бы куда сильнее, если бы знала, что ее сын нарочно каждый день, порой дважды на дню, заглядывает в маленькое кафе возле трамвайной остановки — пол в нем на одну ступеньку ниже тротуара. Это уже граничит с откровенным вызовом: Франку там совершенно не место. При его появлении завсегдатаи умолкают и демонстративно отводят глаза в сторону. Владелец, г-н Камп, который почти всегда сидит с ними за столом — там часто играют в карты, — встает и обслуживает нового посетителя с явной неохотой.

В понедельник Франк расплатился очень крупной купюрой, вытащенной из пачки.

— К сожалению, сдачи нет, — ответил г-н Камп, отодвигая ее.

Франк оставил банкноту на стойке и, уходя из кафе, проронил:

— Возьмите себе.

Во вторник он дал бы голову на отсечение, что завсегдатаи его поджидали, и это вызвало у него нечто вроде легкой дрожи. Теперь с ним случалось и такое. Он был убежден: настанет день, и неизбежное произойдет, только вот что именно и когда? Произойдет где угодно — хоть в этом стареньком тихом кафе. Почему клиенты с понимающим видом посмотрели на г-на Кампа, еле сдерживая улыбку?