Жорж Сименон - Грязь на снегу

• Название: Грязь на снегу
• Автор: Жорж Сименон
• Жанр: Классический детектив

---

Тимо был прав: это другой сектор. Только вот какой — более или менее важный? Франк этого пока не знает. Из кабинетов доносятся громкие голоса, перешептывание, смешки; выпячивая грудь и обдергивая ремни, выходят холеные мужчины и следом за ними женщины, у которых бюсты выпирают из-под блузок, а юбки обтягивают пышные бедра. Похоже, кое-кто ухитряется заниматься здесь любовью прямо в служебных кабинетах.

Франк и тот подтягивается. Посматривает по сторонам как ни в чем не бывало, хотя в душе стесняется своей многодневной щетины. Держится он почти с таким же апломбом, как раньше. Пробует даже взглянуть на свое отражение в стекле какой-то двери и поправляет галстук.

Они пришли. Это почти на самом верху здания. Потолки ниже, окна меньше, в коридорах пыльно. Его вводят в пустую приемную, где вдоль стен тянутся зеленые картотечные ящики, а посередине стоит большой стол из некрашеного дерева, покрытый грязными листами толстой промокательной бумаги.

Может быть. Франк ошибается, но, кажется, спутникам его тут не по себе: лица их приняли отчужденное и вместе с тем подобострастное выражение, маскирующее, может быть, презрение или иронию. Они переглядываются, один из них стучится в боковую дверь, исчезает за нею и тут же возвращается в сопровождении толстого офицера в расстегнутом кителе.

На пороге офицер останавливается и, с важным видом попыхивая сигарой, оглядывает Франка с головы до ног.

Осмотр, видимо, удовлетворяет его. Судя по первому впечатлению, он несколько удивлен, что арестованный так молод.

— Иди-ка сюда.

Тон у него ворчливый и в то же время добродушный.

Он кладет Франку руку на плечо, вводит его в кабинет и закрывает за собой дверь, оставив штатских в приемной.

В углу кабинета, рядом с другой дверью, сидит еще один офицер, помладше чином и годами, и работает при включенной лампе: в этой части помещения темновато.

— Фридмайер, не так ли?

— Да, это моя фамилия.

Офицер заглядывает в приготовленный заранее машинописный лист.

— Франк Фридмайер. Отлично! Садись.

Он указывает на стоящий перед его столом соломенный стул, придвигает Франку пачку сигарет, зажигалку.

Это у него, несомненно, привычка. Сигареты — для посетителей: сам офицер курит на редкость светлую и душистую сигару.

Выпятив живот, он откидывается на спинку кресла.

Волосы у него редкие, цвет лица типичный для любителя поесть.

— Итак, друг мой, что имеем рассказать?

Хотя акцент чувствуется и у него, языком он владеет в совершенстве, улавливает малейшие оттенки, и фамильярный тон взят им совершенно обдуманно.

— Не знаю, — отвечает Франк.

— Ха-ха-ха! Не знаю!

Толстяк переводит второму офицеру ответ, который привел его в такой восторг.

— А знать-то надо бы, а? Тебе же дали время подумать.

— О чем?

На этот раз офицер хмурится, подходит к шкафу, извлекает оттуда папку с делом и просматривает ее. Хотя, возможно, просто ломает комедию. Потом садится, принимает прежнюю позу, стряхивает ногтем мизинца пепел с сигары.

— Жду.

— Я готов ответить на ваши вопросы.

— Вот! Только на какие? Ручаюсь, ты этого тоже не знаешь.

— Не знаю.

— Не знаешь, что натворил?

— Я не знаю, в чем меня обвиняют.

— Вот! Вот!

У офицера занятная привычка употреблять словцо «вот» по любому поводу, к месту и не к месту.

— Тебе хочется знать, что хотим знать мы, так ведь?

— Так.

— Потому что ты знаешь кое-что кроме этого.

— Ничего я не знаю.

— Так-таки ничего? Ничего-ничего? Однако вот это нашли у тебя в карманах.

Секунду Франк ждет, что из ящика стола, куда офицер запустил руку, вынырнет пистолет. Он бледнеет. Чувствует, что за ним наблюдают. Словно нехотя переводит взгляд на руку офицера. И с изумлением узнает банкноты, которые носил в кармане и вытаскивал по любому поводу.

— Вот! Это, по-твоему, что?

— Это деньги.

— Да, деньги. Большие деньги.

— Я их заработал.

— Вот! Ты их заработал. Когда деньги зарабатывают, их получают либо из чьих-то рук, либо из банка. Так или нет? Вот я и хочу знать, кто дал их тебе. Просто. Легко.

От тебя требуется одно — назвать имя. Вот!

Неожиданное молчание. Затем, выждав, чуть порозовевший офицер повторяет, только более вкрадчиво:

— Нужно одно — назвать имя.

— Я его не знаю.

— Не знаешь, кто дал тебе эти деньги?

— Они попали ко мне из разных рук.

— Ну конечно!

— Я же коммерсант.

— Ну конечно!

— Получаешь деньги от одного, от другого. Размениваешь купюры. Не обращаешь внимания, что тебе…

С сухим стуком задвинув ящик в стол, офицер круто меняет тон и отрезает:

— Врешь.

Вид у него взбешенный, угрожающий. Он огибает стол, подходит к арестованному, кладет ему руку на плечо, и Франк ждет удара. Но офицер, продолжая говорить и словно обращаясь сам к себе, поднимает его со стула.

— Короче, деньги откуда попало, так? Получаешь их от одного, от другого и, не глядя, суешь в карман?

— Да.

— Нет.

У Франка перехватывает дыхание. Он не понимает, куда гнет собеседник. Чувствует неясную угрозу, какую-то тайну. Восемнадцать, нет, почти девятнадцать суток он напрягал мозг. Пытался все предусмотреть, но все пошло не так, как должно было бы идти. Разом переместилось в совершенно иную плоскость. Школа, пожилой господин в очках — это теперь иной, почти успокоительный мир, и тем не менее во рту у Франка сигарета, он слышит в соседней комнате стрекот пишущей машинки, по коридору снуют женщины.

— Посмотри-ка сюда, Фридмайер, и скажи, случайные ли это деньги.

Офицер берет одну бумажку из лежащей на столе пачки. Не снимая руки с плеча Франка, подводит его к окну и показывает купюру на свет.

— Погляди. Не бойся. Бояться не надо.

Почему его слова звучат более угрожающе, чем удары в кабинете пожилого господина в первый день?

— Гляди хорошенько. Видишь дырочки в левом углу?

Ровно шесть. Вот! Эти шесть дырочек образуют узор. И такие же есть на каждой банкноте — на тех, что лежали у тебя в кармане, и на тех, что ты истратил.

Франк немеет, в голове у него пусто. Ему кажется, что перед ним разверзлась пропасть, что стена, на которой находится окно, внезапно исчезла и они с офицером стоят над улицей, у самого края пустоты.

— Ничего не знаю.

— Ах, не знаешь?

— Нет.

— И не знаешь также, что означают эти дырочки? Вот!

Он не знает.

— Нет.

Это правда. Он никогда ни о чем подобном не слышал.

Ему представляется, что знать назначение «дырочек», как выражается офицер, уже более тяжкая вина, чем любое преступление, в котором можно заподозрить его. Франка.

Пусть ему заглянут в глаза, пусть прочтут в них, что он не лжет, что он совершенно искренен.

— Клянусь, не знаю.

— Зато знаю я.

— Что же они означают?

Я знаю. И поэтому нам нужно знать, где ты взял деньги.

— Я же сказал…

— Не правда.

— Уверяю вас…

— Они украдены.

— Не мной!

— Нет, не тобой.

Откуда у него такая уверенность? И вот наконец он бросает, чеканя слоги:

— Они украдены здесь.

Франк с ужасом смотрит по сторонам, и офицер уточняет:

— Они украдены в этом здании.

Франк боится, как бы не упасть в обморок. Теперь он понял, что такое холодный пот. Понял и многое другое.

Похоже, понял все.

Дырочки в банкнотах проделаны оккупантами. Что это за деньги? Из какого фонда взяты?

Это никому не известно, никто об этом не подозревает, и одно то, что Франк посвящен в тайну, — уже страшно.

Подозревают не его. И не Кромера, конечно. Здесь знают, что они мелкие спекулянты, что у им подобных нет доступа к некоторым сейфам.

Неужели под подозрением сам генерал? Арестован ли Кромер? Допрошен ли? Сознался или нет?

Восемнадцать с половиной дней Франк трудился впустую. Все было ошибкой, глупостью. Он думал о всякой мелюзге, людях его масштаба, как будто судьба нуждается в подобных посредниках!

Она выбрала оружием банковский билет — одну из бумажек, которые он просадил либо у Тимо, либо у портного, продавшего ему пальто из верблюжьей шерсти. А может быть, отдал Кропецки на глазного врача для сестры.

— Выходит, надо знать, не так ли? — заключает офицер, усаживаясь.

И вновь придвигает Франку пачку сигарет.

— Вот, Фридмайер. Вот в чем дело.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ «Женщина в окне»

1

Он лежит на животе и спит. Сознает, что спит. Этому — и многому другому — он научился совсем недавно. В былые времена сознавать, что спит, он начинал только под утро, когда вставало солнце. А поскольку особенно острым это сознание становилось от спиртного, ему случалось нарочно пить сверх меры и возвращаться очень поздно только ради того, чтобы насладиться таким сном.

И все же этот сон был не такой, как теперь. Раньше франк не спал на животе. Неужели все заключенные выучиваются спать на животе? Этого он не знает. Да ему это и безразлично. Но будь у него терпение и охота, он с удовольствием овладел бы системой перестукивания только для того, чтобы посоветовать им: