Коллектив авторов - Поляна №3 (9), август 2014

• Название: Поляна №3 (9), август 2014
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Русская редакция
• Жанр: Поэзия
• Год: 2014

И во всемирной летописи человечества много есть целых столетий, которые, казалось бы, вычеркнул и уничтожил как ненужные. Много совершилось в мире заблуждений, которых бы, казалось, теперь не сделал и ребенок. Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избирало человечество, стремясь достигнуть вечной истины, тогда как перед ним весь был открыт прямой путь, подобный пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной царю в чертоги! Всех других путей шире и роскошнее он, озаренный солнцем и освещенный всю ночь огнями, но мимо его в глухой темноте текли люди. И сколько раз уже наведенные нисходившим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону, умели среди бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу в очи и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: где выход, где дорога? Видит теперь все ясно текущее поколение, дивится заблужденьям, смеется над неразумием своих предков, не зря, что небесным огнем исчерчена сия летопись, что кричит в ней каждая буква, что отвсюду устремлен пронзительный перст на него же, на него, на текущее поколение; но смеется текущее поколение и самонадеянно, гордо начинает ряд новых заблуждений, над которыми также потом посмеются потомки.

---

За окном крупными хлопьями валит снег. Деревья – белые стога, спящие автомобили тонут в лебяжьем пуху, прохожие – ходячие сугробы, покатые крыши домов накрывает белоснежная простынь. Засыпает весь мир. Любопытная синица села на подоконник. «Здравствуйте, синица, – говорю я. – Возьмите меня полетать!» – «Садитесь», – кивает синица. И я забираюсь по крылу на ее спину, улица срывается вниз, и мы летим, летим, летим…

Все началось со странного головокружения. Проснувшись утром, я встал с постели, и вдруг земля качнулась, и пол выскользнул из-под моих ног. Я повалился обратно на кровать, едва не расшибив голову. Сперва я подумал, что произошло землетрясение. Но вот уже целую неделю я хожу словно пьяный. Тошнотворная круговерть сменилась адской мигренью… Это кара за мое тщеславие… И зачем я решил стать писателем? Но пока я жив, я хочу рассказать о моем друге Чернопоромове.

Поэт Галактион Чернопоромов жил займами. Он занимал у всех, у кого только мог занять под баснословные по своей грандиозности проекты, начиная от издания альманаха во Франции и кончая созданием интернет-сайта под патронажем самого президента. При этом суммы, выцыганенные им у начинающих писателей, были весьма незначительны, но количество кредиторов столь велико, что ему удавалось содержать собаку бойцовской породы, свирепого кота-крысолова и почти ежедневно вгрызаться двумя оставшимися передними зубами в нежную осетровую плоть.

После ухода Пророкова из «Сетей» Галактион позвонил мне.

– «Сетям» крышка! – объявил он. – Еще месяц-два и все рухнет! В общем, так, быстро приезжай ко мне, что-нибудь подыщем.

Из печального опыта я знал, что любой разговор с Чернопоромовым заканчивался одалживанием денег. Поэтому давно отказался от его помощи в публикации стихов, статей и грядущих романов.

– Да что за спешка?

– Слушай сюда, – горячился Чернопоромов. – Или ты приезжаешь немедленно, или мы заканчиваем разговор.

– Мы заканчиваем разговор, – отрезал я и положил трубку.

Я всегда вижу, когда и как меня хотят обмануть. Но раскрыть карты – обидеть, а дать себя обмануть – глупо. Когда меня пытаются надуть, я из деликатности делаю вид, что не замечаю этого.

Вообще, я понял одну вещь. Лицемерие правит миром, а уж миром литературы вдвойне. Тем паче у нас… Где всяк не прочь «объегорить» и где «не обманешь – не проживешь». Любое дело начинается с подвоха. Впрочем, почему только начинается? Оно и держится на подвохе.

Галактион звонит мне периодически.

– Все, – говорил он мне через месяц. – Перехожу в евреи. У них хоть все по-честному, сказали – сделали. Задолбали меня эти русские мальчики. От них ничего хорошего не дождешься. Делаю обрезание и качу в Израиль. Все! На хрен! Надоело!

– Кто ж тебя пустит? Ты ж русский…

– Какой там русский! Я уж с главным ихним переговорил… Берут! Только в синагогу ходить надо, ну и написать там кое-что…

Однажды я обмолвился при нем о Пророкове.

– Пророков этот… – фыркнул Чернопоромов, – Ой не могу… Над ним весь народ смеется. Он в каждую бочку тыркнуться успел. Во все союзы вступил. Никто не знает зачем…

– Как зачем? Везде засветиться хочет. У Илюхина свой союз, у Кабальчука свой…

– Да Илюхин этот вообще г…! – взвился Чернопоромов. – Я как-то раз пришел к нему, сразу хлоп – бутылку на стол. Он аж расцвел весь: «Чего хочешь?» – спрашивает. Я говорю, то и то хочу. Он мне: «Ты понимаешь – нету. Ничего нету. Сам гол, как сокол». Так что, говорю тебе: Илюхин – г…! К нему и ходить не стоит. У него этот альманах вонючий, который никто не читает и больше ничего. Фуфло! Есть там один толковый человек, я тебя с ним сведу, а Илюхин – г…

Чернопоромов периодически названивал незамужним знакомым дамам, – а одна несчастная сетовала, что он звонит ей каждую ночь, – и предлагал руку и сердце. Когда наивные особы поддавались соблазну, то амуры заканчивались одалживанием денег и внезапным исчезновением жениха. С некоторых пор мечтой Чернопоромова стала женитьба на еврейке с перспективой отбытия к земле обетованной.

Он часто звонит одной симпатичной Юдифь, питающей слабость к творческим личностям:

– Между прочим, все мы дрочим, – энергично объявляет он.

– Галактион, ты же знаешь, я не люблю Бродского, – возмущается она.

– Выходи за меня замуж, – решительно предлагает Чернопоромов.

– Что?!..

– Выходи за меня замуж, – твердит Галактион. – Ты главное не бойся, со мной не пропадешь…

– Но я замужем, Галактион!

– Это поправимо.

– Но…

– Это тоже…

Почему он звонит мне? Тут есть моя вина. Галактион при первом знакомстве показался мне фигурой если не значительной, то хотя бы со связями. Ему негде было жить, и я помог ему снять комнату. Галактион сутками просиживал дома, без конца курил какую-то дрянь, которую никак нельзя было назвать табаком, в перерывах что-то пописывал и донимал хозяйку похабными стишками. При этом пытался гипнотизировать и не платить за жилье.

Лишь только хозяйка шла на кухню, как, заслышав звон посуды, туда же, взбивая ковровые дорожки, пулей мчался неугомонный Галактион.

– Между прочим, все мы дрочим! – выдавал он свою коронную донжуанскую фразу и начинал заливаться стихами и виршами, как соловей в летнем саду, хотя его стихи были бесконечны и заунывны, как песни старого акына.

– Все мы дрочим между прочим, – повторял он в паузах, пока хозяйка квартиры в смятении не пряталась в свои комнаты.

Однажды он приволок с собой какую-то подвыпившую поэтессу, но, встретив решительный протест хозяйки, укатил с ней куда-то в ночь. Позже, в отместку, он осеменил ее ватное одеяло.

При этом никакой совершенно пользы от Галактиона не было. Кроме того, он регулярно стремился занимать у меня деньги, всякий раз сообщая о новом грандиозном проекте.

– Пойду продаваться, – например сообщал он, тяжело вздыхая. – Зовут сценаристом на телевидение.

– Прекрасно, Галактион… Иди… Чего тут раздумывать, – подбадривали.

– На НТВ.

– Блеск!..

– Четыреста баксов плюс премиальные, – мрачно пояснял он.

– Вот тебе и решение всех проблем. Устроишься, меня к себе возьмешь.

– Не хочется продаваться, а придется… – торжественно и печально объявлял он вдоволь навздыхавшись. – Нет ли у тебя пятидесяти рублей?..

Первое время он заканчивал свои стенания выклянчиванием ста рублей, потом пятидесяти и наконец снизил до десяти. Для каждого кредитора у Галактиона были свои тарифы. Один простак одолжил ему порядка тысячи долларов и потерял престижную работу, соблазнившись призраком очередного грандиозного прожекта.

В конце концов, сочтя дальнейшее соседство с Галактионом небезопасным, его попросили съехать.

– Пожалуйста… Нет проблем, – смирился Галактион, которого в его жизни гнали неоднократно и не всегда вежливо. – Только вот книги…

Книги Галактиона занимали почти все свободное место в комнате. Они высились шаткими колоннами от пола до потолка так, что пройти от дивана до двери, не задев и не разрушив одну из них, было едва ли возможно, ими был завален письменный стол и даже на платяном шкафу рядами лежали книги. Их были сотни, старинные и новомодные, поэзия и проза, детективы и фантастика, книги по теории литературы и мистике, по черной магии и практикум по гипнозу. На большинстве из них стояли библиотечные штампы. После отбытия Галактиона, они еще год хранились в прихожей, пока хозяйка не пригрозила вышвырнуть их на улицу…

«Пять капель Шанель номер пять – вот все, что одевала в постель звезда Голливуда Мэрилин Монро», – объявляет диктор программы «Время». Представить бы такое лет двадцать назад. Немыслимо! В начале третьего тысячелетия весь мир заполнен рекламой. Реклама одновременно по всем каналам, скрыться от нее невозможно, дома и в транспорте люди мурлычут рекламные песенки, общаются слоганами. «Ты где был?» – «Пиво пил», «Кто идет за Клинским?», «Проблемы с потенцией? Заплати налоги и спи спокойно». Боевики и реклама, кровь и торговля, дикость и деньги… Грабьте, режьте, убивайте, но не забывайте платить налоги и тогда с потенцией все будет в порядке… А поздно ночью мы вам покажем кино про это… Некогда заниматься ерундой. Некогда! Какая любовь! Нет ее и быть не может, нет ей места. Здоровый секс – вот и вся любовь. На остальное нет времени. И смысла нет. Зверюшки… зверюшки…

Две девицы лет шестнадцати садятся в автобус. Одна говорит другой громко: – Позвонит – хорошо. А нет – ну и х… с ним.

В метро. Еще далеко до центра, в вагоне немноголюдно. Почти все скамейки заняты. На станции входит дама средних лет, судя по одежде – небедная, шикарная прическа, макияж, уверенный взгляд. Садится напротив, опускает руку в карман пальто, вынимает футляр с очками. Из кармана выпадает и скатывается к ее ногам пятирублевая монета. Дама даже бровью не ведет. Невозмутимо раскрывает футляр, надевает очки, разворачивает журнал, «Космополитен», кажется. Я гляжу по сторонам. Монету заметила девушка слева. Остальные дремлют или делают вид, что не интересуются. Едем. Я поглядываю на монету. На следующей станции вливается толпа… Стоят в проходе, заслоняют противоположный ряд. И вдруг, дремавшая справа старушка, по виду из тех, что пихаются локтями в трамваях, срывается с места и, расталкивая чьи-то ноги, бросается к монете; тянется руками и выковыривает ее из-под ног дамы. Завладев монетой, она прыгает назад, – все почти в одно мгновение, – и замирает. Глаза прикрыты. Мол, стыд, ну и пусть. Еще несколько станций она не шелохнулась, вдруг подскочила: «Это Белорусская?» – Вертит головой. Прыг – и выскочила из вагона. Как блоха. Я ловлю себя на мысли, что не люблю эту стильную даму. Не могу, не хочу любить. С ее снобизмом и надменной рожей. Я презираю ее, за то, что она презирает тех, кто не добился в своей жизни того, чего добилась она – возможности задирать нос и листать в метро «Космополитен»… Я не могу любить и эту несчастную старуху. Жалеть могу, но не любить. Могу презирать, но не могу любить. Не хочу… Я не люблю метро. Там люди толкают друг друга, там грязно и душно, там такой грохот, что под него засыпаешь, а сверху темнота, сотня метров темноты, камней и грунта… Подземный лабиринт, бетонный термитник, братская могила – вот что такое метро.