Алексей Мартыненко - Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

• Название: Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого
• Автор: Алексей Мартыненко
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98151-028-1

Петр Великий, наверно, один из самых известных не только в России, но и во всем мире монархов. Но, как часто бывает это в истории, мы знаем о нем только то, что сочла нужным утвердить в массовом сознании официальная историческая наука. Нам известен миф о Петре Первом, великом реформаторе, полководце, «кузнеце, мореплавателе и плотнике». Но знаем ли мы о нем правду? Часто ли мы вспоминаем, что этот «самодержавный исполин» собственноручно запорол до смерти своего сына? Что при этом царе мужское население России сократилось почти что вдвое? Что из всех его реформ фактически ни одна так и не была воплощена в жизнь? Что народ называл его (и считал) антихристом, имея для этого немало веских оснований? Эта книга позволит читателю узнать всем известные, но хорошо забытые нелицеприятные факты времен правления Петра Великого.

---

Одновременно с этим в Азове и других местах государства также велись следствия, сопровождавшиеся массовыми казнями… Приостановленные на несколько недель ввиду пребывания Петра с ноября по декабрь в Воронеже допросы и казни возобновились в самой Москве в январе 1699 г. Целыми тысячами убирали трупы, загромождавшие площадь. Впрочем, вся уборка ограничивалась тем, что их перетаскивали на соседние поля… а топор палача начинал работать снова. Пики с насаженными на них головами и виселицы с висячими гроздьями человеческих тел вплоть до 1727 года продолжают украшать на Красной площади… Лобное место» [16, с. 427].

Но если в эпоху Валишевского описание антиправославных кощунств Петра не считалось приличным, то революция Ленина сняла этот запрет. Вот как в помощь пропаганде Губельмана придворный романист революционеров Алексей Толстой дополняет исторические находки дореволюционного историка, сочувствующего Петру, раскрытием кощунств, производимых над убиваемыми русскими людьми кровавым палачом, обряженным в царское достоинство:

«Петр сам пытал Цыклера, и тот в отчаянии от боли… много нового рассказал…

В Донском монастыре разломали родовой склеп Милославских, взяли гроб с останками Ивана Михайловича, поставили на простые сани, и двенадцать горбатых длиннорылых свиней, визжа под кнутами, поволокли гроб через всю Москву по навозным лужам в Преображенское.

…Гроб раскрыли… Петр, подъехав, плюнул на останки Ивана Михайловича. Гроб подтащили под дощатый помост. Подвели изломанных пытками Цыклера, Соковнина, Пушкина и трех стрелецких урядников. Князь-папа, пьяный до изумления, прочел приговор…

Первого Цыклера втащили за волосы… Палач с резким выдохом топором отрубил ему правую руку и левую, — слышно было, как они упали на доски. Цыклер забил ногами, навалились, вытянули их, отсекли обе ноги по пах. Он закричал. Палачи подняли над помостом обрубок его тела с всклокоченной бородой, бросили на плаху, отрубили голову. Кровь через щели моста лилась в гроб Милославского» [135, с. 219–220].

«Пики с насаженными на них головами и виселицы с висячими гроздьями человеческих тел вплоть до 1727 года продолжают украшать на Красной площади… Лобное место»

И смысл устроенного Петром кощунства очевиден: это осквернение Голгофы, когда «жиды Христа мучали-распинали» [116, с. 62]:

а) двенадцать свиней — по числу апостолов;

б) помост изображал собою Голгофу;

в) пролитая на кости Милославского кровь мучеников за веру христианскую — пролитая Кровь Христа на ветхие кости Адама.

Так что глумление было продумано Петром до тонкостей. И такое не в иной какой стране, но в цитадели Православия!..

Может, Алексей Толстой сам все вышеописанное присочинил? Дескать, жил царь такой, никем не понятый: чудил, юродствовал да в непонятки играл. А мы его своим полным непониманием порешили в палачи записать.

Но ведь имеется его версии железное подтверждение. Вот что сообщает об этом эпизоде буквально в рот нашему «преобразователю» и Западу заглядывающий историк Костомаров:

«Петр приказал вырыть из земли гроб Милославского и привезти в Преображенское село на свиньях. Гроб открыли: Соковнину и Цыклеру рубили прежде руки и ноги…» [51, с. 614].

То есть четвертовали!

«…потом отрубили головы; кровь их лилась в гроб Милославскому» (там же).

Таким образом, это кощунство, устроенное Петром, подтверждает даже Костомаров — восхвалитель из восхвалителей этого самого нам на все лады перехваленного «чудесного гения».

Алексей Толстой продолжает:

«Закованных стрельцов отовсюду отвозили в Преображенскую слободу…

В конце сентября начался розыск. Допрашивали Петр, Ромодановский, Тихон Стрешнев и Лев Кириллович… В четырнадцати застенках стрельцов поднимали на дыбу, били кнутом… держали над горящей соломой… опять вздергивали на вывороченных руках, выпытывая имена главных заводчиков…

Стрельцы признавали вину лишь в вооруженном бунте, но не в замыслах… В этом смертном упорстве Петр чувствовал всю силу злобы против него…

Ночи он проводил в застенках» [135, с. 253–254].

Казалось бы, романист революции лишку наговаривает на Петра?

Да ничего подобного! Лишь пытается завуалировать тот простой факт, что никакого бунта не было вообще! Ведь на самом деле лишь была направлена стрельцами совершенно безобидная челобитная царевне…

Так что ж певцы «дивного» нашего «гения» так громогласно разбалтывают эту жуткую историю про Петра — никогда и нигде не виданного самого страшного и самого жестокого палача, волей судьбы облеченного государственной властью?

Ими, что и естественно, описываются лишь те факты, которые на слуху у миллионов очевидцев и которые просто уже никак не сокрыть!

Далее в рассказе об устройстве пыточных увеселительных заведений взрастающего «гения» Петра, который тогда своими неспособными к наукам мозгами еще только лишь дошел до самого мудреного действия в математике — деления:

«Один из секретарей цезарского посольства записывал в дневнике то, что видел в эти дни, и то, что ему рассказывали» [135, с. 254].

И вот что сообщают его записи в пересказе Алексея Толстого — одного из немногих русских эмигрантов, вернувшихся в Советскую Россию в 20-х гг:

«К ряду казарменных изб в Преображенской слободе прилегает возвышенная площадь. Это место казни: там обычно стоят позорные колья с воткнутыми на них головами казненных» [135, с. 255].

Такой «обычай», насколько помнится, бытовал исключительно у тех персонажей русских народных сказок, которые безошибочно, даже на расстоянии, могли определить национальную принадлежность своих извечных жертв. Лишь поглубже втянув своими людоедскими ноздрями воздух, они могли засвидетельствовать: «Русским духом пахнет». То есть эти самые «избы» Преображенского точно так же, как и у некой нам всем известной старушечки с избушкой на курьих ножках, были окружены забором из насаженных на колы человеческих голов!

Но и это вновь: отнюдь не плод фантазии Алексея Толстого. О наличии у Петра такого вот «чудесного» заборчика упоминает и Костомаров:

«На Красной площади был поставлен столп с железными спицами, на которые были воткнуты головы казненных» [51, с. 614].

То есть не где-то там в стороночке, о чем пытается уверить нас Алексей Толстой, возвратившийся в захваченную большевиками страну для восхваления «славных дел» им столь лелеемого безбожного монарха-революционера, но в самом что ни есть центре Москвы — на Красной площади!

«…уже были приготовлены плахи. Дул холодный ветер… Писарь… читал народу приговор на мятежников. Народ молчал, и палач начал свое дело.

Несчастные… шли на казнь поочередно… На лицах их не было заметно ни печали, ни ужаса предстоящей смерти…

Мне рассказывали, что царь в этот день жаловался генералу Гордону на упорство стрельцов, даже под топором не желающих сознавать своей вины» [135, с. 255].

На что Алексей Толстой сетует:

«Действительно, русские чрезвычайно упрямы…» [135, с. 255].

И в попытке сломить это упрямство ужасом царем-антихристом:

«У Новодевичьего монастыря поставлено тридцать виселиц четырехугольником, на коих 230 стрельцов повешены. Трое зачинщиков, подавших челобитную царевне Софье, повешены на стене монастыря под самыми окнами Софьиной кельи. Висевший посредине держал привязанную к мертвым рукам челобитную…» [135, с. 255].

И здесь вновь воспеватель «чудесного гения», Алексей Толстой, несколько слукавил. Челобитной-то никакой так и не нашли! Ведь именно по этой причине, о чем пробалтывается другой его восхвалитель — Костомаров:

«…троим из них, висевшим под самыми окнами, дали в руки бумаги в виде челобитных» [51, с. 617].

То есть они якобы поданную царевне челобитную должны были только лишь имитировать!

Но была ли она вообще?!

Не может уклониться от упоминания вышеизложенных зверств и Соловьев — самый титулованный историк-западник, к Петру благосклонный ничуть не менее уже упомянутых авторов историй об истории. Он сообщает, опираясь на слишком хорошо всем известные источники, которые просто невозможно утаить, ввиду их общеизвестности, что у стрельцов:

«…ломаны руки и ноги колесами; и те колеса воткнуты были на Красной площади на колья; и те стрельцы, за их воровство, ломаны живые…»[23] [125, с. 552].

Алексей Толстой продолжает:

««Его царское величество присутствовал при казни попов, участников мятежа. Двум из них палач перебил руки и ноги железным ломом, и затем они живыми были положены на колеса…»

«…царь велел всунуть бревна между бойницами московских стен. На каждом бревне повешено по два мятежника… Едва ли столь необыкновенный частокол ограждал какой-либо другой город, каковой изобразили собою стрельцы, перевешанные вокруг всей Москвы»» [135, с. 255–256].