Герман Вук - Внутри, вовне

• Название: Внутри, вовне
• Автор: Герман Вук
• Издательство: Феникс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-222-00747-2

Имя Германа Вука достаточно хорошо известно как зарубежному, так и российскому читателю.

Книга «Внутри, вовне», написанная автором в 1985 году, впервые публикуется в России. Как и прежние произведения талантливого еврейского писателя, книга пронизана всепоглощающей любовью к человеку, Родине, духовным ценностям еврейского народа.

В каждой строке чувствуется тонкий психолог, наблюдательный и умудренный жизнью человек, мастерски владеющий словом.

Книга написана легким, сочным и вместе с тем увлекательным языком, захватывает читателя уже с первых страниц этого незаурядного произведения.

Нет сомнения, что выход романа на русском языке станет заметным событием в литературе и доставит огромное удовольствие всем, кто раскроет эту замечательную книгу.

---

Из того давно исчезнувшего дома на Романовской улице Минска, через пропасть длиною почти в сто лет, через моря и континенты, доносится до меня дерзкий ответ моей бабки ее величественному отцу, как о том повествует наше семейное предание:

— Ну и что? Или мне за «Шулхан аруха» выходить замуж, что ли?

Эта отважная женщина, оставшаяся для меня смутной тенью, умерла во время родов, дав жизнь маме. И ее дерзкий ответ, донесенный до нас семейным преданием, — это главное свидетельство того, что она существовала. Чтобы она жила у меня в воображении, мне этого ответа вполне достаточно — и, возможно, читателю тоже. Ее звали Лея-Мирьям, или, сокращенно, Лея-Мира. В ее честь была названа моя сестра Ли, с которой вы познакомитесь, когда придет пора.

Но мы все еще не вывезли маму из Минска. За шифскарту — то есть билет на пароход — нужно было выложить двести рублей, а где нищий «Зейде» мог достать такие деньги? Это же было целое состояние.

В мою жизнь «Зейде» вошел суровым седобородым стариком на седьмом десятке, но это был уже совсем не тот «Зейде» из Минска, который женился сперва на дочери одного раввина, а потом на дочери другого. «Зейде» брал себе жен только из сливок общества, и между первой женой и второй он не долго куковал вдовцом. В те годы, как рассказывала моя тетка Соня, он был высоким, плечистым, задорным крепышом, и долгие годы, проведенные за изучением Талмуда, не убили в нем веселости и жизнелюбия. Ему, конечно, нужна была женщина в доме, и он женился на дочери кайдановского раввина, а почему бы и нет? Я ни разу не слыхал от «Зейде» ни одного худого слова о покойной маминой мачехе. Он даже, как мне кажется, иногда вспоминал о ней с какой-то затаенной тоской, но, конечно, не при маме, это уж точно. А теперь — о том, откуда мама раздобыла двести рублей.

По-моему, всем понятно, что, женившись по очереди на двух раввинских дочках, «Зейде» получал места сразу в двух синагогах. Казалось бы, чего лучше? Но сразу две синагоги для одного раввина — это, пожалуй, чересчур много добра в одной клети. Когда именитый автор «Башни Давида» в конце концов умер, причем не в таком уж преклонном возрасте, и «Зейде» примчался из Воложина в Минск, чтобы с подобающей скорбью вступить в права наследования, ему преградило дорогу препятствие по имени реб Янкеле.

Реб Янкеле до того много лет был помощником реб Исроэла-Довида. Вам следует уразуметь, каковы в нашем старом галуте были служебные обязанности раввина, считавшегося талмудическим светилом. Прославленный автор «Башни Давида» за год два-три раза вел общественную молитву и с важным видом выносил суждения по особо сложным правоведческим вопросам, а в остальное время он лишь придавал блеск общине самим своим присутствием, внушавшим священный трепет, тогда как всю повседневную работу выполнял его помощник: он учил мужчин Талмуду, давал домохозяйкам указания насчет кошерности или некошерности той или иной курицы и так далее. А светило-раввин тем временем предавался ученым занятиям, молился, размышлял и писал. Таким образом, реб Янкеле завоевал уважение многих членов общины, которые и слышать не хотели о том, чтобы вакантное место усопшего реб Исроэла-Довида занял какой-то чужак, а не реб Янкеле, которого они так хорошо знали. Фракция сторонников реб Янкеле доказывала, что, коль скоро «Зейде» сейчас женат на дочери кайдановского раввина, то его-то место он и должен унаследовать, не так ли?

Это звучало вполне логично, и казалось, что бедняге «Зейде» уже ничто не светит, но у него в запасе был козырной туз — а именно моя мама. Дело в том, что мама была любимицей всех, кто молился в Романовской синагоге; как она сама объясняет, ее любили за острый ум и красоту. И вот фракция сторонников мамы вышла в бой против фракции сторонников реб Янкеле. И когда рассеялся пороховой дым, в Романовской синагоге оказалось сразу два раввина: каждому из них отвели свое почетное место у восточной стены. Два раввина в одной синагоге? Невероятно, но факт. И такое положение длилось много лет.

А затем скончался кайдановский раввин — отец второй жены «Зейде». Наверно, «Зейде» охотно занял бы монопольное место в Кайданове, но и здесь на пути у него возникло препятствие. В делах, касающихся добывания средств пропитания, у русских евреев мало что делалось без сучка без задоринки: уж слишком это были, в большинстве своем, бедные, голодные и отчаявшиеся люди. В Кайданове жил другой зять скончавшегося раввина, и он, само собой, тоже хотел занять освободившееся место. Конечно, у «Зейде» было право старшинства. Однако он жил в другом городе, и у него уже была своя община — или, по крайней мере, половина общины — в Минске. Этот аргумент и выдвинула кайдановская фракция противников «Зейде». «Зейде» претендовал сразу на два раввинских места — и в результате оказался где-то посередке между ними.

После долгой свары жители Кайданова сочли за благо кончить дело миром и предложить «Зейде» отступные — двести рублей, что по тем временам были порядочные деньги, — за то, чтобы «Зейде» остался в Минске и позабыл про Кайданов. Судьбе было угодно, чтобы эти отступные были ему предложены как раз в самый разгар кризиса из-за плойки. К тому времени жена «Зейде» уже предъявила мужу ультиматум, касающийся этой полоумной падчерицы, пытавшейся ее убить. Вопрос был поставлен ребром, и ультиматум звучал, как он звучит на многих языках по самым разным поводам: «Или она, или я!»

Но просто так, за здорово живешь, послать Сару-Гиту в белый свет как в копеечку было невозможно. Мама была столпом фракции сторонников «Зейде» в минской синагоге, и она, подобно Самсону, могла обрушить ему на голову своды храма, хотя бы только для того, чтобы похоронить среди развалин и свою мачеху. Однако мама сказала, что, ладно уж, пусть так, она готова уехать — но только при условии, что она сможет отправиться в Америку. И тогда «Зейде» взял у кайдановцев отступные, купил маме билет на пароход и смирился с тем, что до гробовой доски ему предстояло руководить лишь половиной общины. Ибо реб Янкеле был молод и здоров как бык.

Как рассказывала мама, в то утро, когда она уезжала из Минска, всеми овладело сентиментальное и грустное настроение. Многие пришли посмотреть на такую сенсацию, как прощание с шестнадцатилетней девочкой, которая одна как перст уезжает в Америку. Ну, а уж если мама собирает зрителей, то не в ее обычае ударить в грязь лицом. Когда после прощальных объятий она вышла из дома на улицу, то, по ее словам, обернулась к «Зейде» и воскликнула, обливаясь слезами:

— В последний раз я переступаю порог отцовского дома!

Затем, под всхлипывания присутствующих, растроганных этим драматическим выходом, мама влезла в телегу, которая должна была доставить ее на Брест-Литовский вокзал. Так мама двинулась в путь в «а голдене медине».

Однако отнюдь не в последний раз переступила она в тот день порог отцовского дома. Никому не удастся избавиться от мамы за какие-то двести рублей. Кайданову и «Зейде» предстояло увидеть ее в Минске еще раз.

Глава 4 Дядя Хайман

Теперь — несколько слов о моем отце и о том, как случилось, что он уехал из Минска.

Сейчас принято говорить о мобильности населения в нашем обществе. В еврейском Минске такого и в помине не было. Мои родители росли в нескольких кварталах друг от друга, но ни разу друг с другом не встретились. Да и как они могли встретиться? Она была внучкой раввина большой Романовской синагоги; он был сыном скромного служки — шамеса — в маленькой Солдатской синагоге на Николаевском холме. Так нет, они должны были покинуть родные места, переплыть Атлантический океан и встретиться в Новом Свете, чтобы там породить нашего героя — Дэвида Гудкинда.

А сейчас я должен на короткое время прервать свое повествование и рассказать кое-что о другом человеке — о младшем брате моего отца, дяде Хаймане. Я не буду пересказывать своими словами историю о том, как дядя Хайман катался на ледяной глыбе, — историю, которая стала зародышем папиных детских мечтаний об Америке. Дядя Хайман рассказывал эту историю куда лучше, чем смог бы рассказать я. И вообще дяде Хайману следовало бы стать писателем, а не бизнесменом. В России таланты многих евреев были задавлены нищетой и царскими законами, которые отгораживали евреев от университетов, от престижных профессий, от больших городов и даже в провинции — от изрядных слоев населения страны. Может быть, именно поэтому мы, отпрыски русских евреев, оказавшихся в свободном обществе нашей «а голдене медине», часто лезем из кожи вон, чтобы достигнуть как можно большего. Но это — преходящая черта нашего поколения. Наши дети — американцы до мозга костей — проявляют здоровую и обнадеживающую склонность отдышаться и не лезть в беличье колесо.

Дядя Хайман набросал свои автобиографические заметки уже в старости, незадолго до смерти. Я давно уже говорил дяде, что хорошо было бы ему написать мемуары, и только недавно я обнаружил, что он таки начал их писать. На его похоронах, это было лет пять тому назад, ни тетя Соня, ни мой кузен Гарольд ничего мне об этом не сказали. Впрочем, им было не до того: тетя Соня была слишком подавлена горем, да и кузен Гарольд тоже был не в лучшей форме. Не от горя, вовсе нет. Гарольд — человек весьма хладнокровный, он — психоаналитик в Скарсдейле, где занимается какими-то важными исследованиями поведения подростков с неустойчивой психикой. Гарольда трудно вывести из равновесия, но ему туго пришлось, когда он перевозил останки дяди Хаймана.