Ольга Комарова - Херцбрудер

• Название: Херцбрудер
• Автор: Ольга Комарова
• Жанр: Контркультура
• Год: 1999

В сборник Ольги Комаровой (1963 — 1995) вошли рассказы «Крыса», «Комаровство», «Савл, Савл..», «Херцбрудер», «Великопостные салочки», «Сороковой день», «Противный случай», «Ублюдок», «Грузия».

---

Мне он сразу понравился. Значит ли это, что он был красив? Костюм-тройка серо-бежевого цвета сидел на нем безупречно. Галстук? Да, галстук, несмотря на то, что уже становилось жарко. Только он не старик, на вид ему не больше пятидесяти пяти. Должно быть, я, как всегда, произвела впечатление совсем юной девушки. Незнакомые люди часто так ошибаются, это потому что у меня, как у змеи, все время обновляется кожа...

... На левой руке обручальное кольцо, волосы у него жидкие, но лысины, кажется, нет, хотя... ведь он довольно высок ростом и головы он не наклонял, так что посмотреть, есть у него лысина или нет, можно, только если взобраться на дерево.

Я услышала за спиной скорые шаги, но не остановилась. Он взял меня за локоть и заглянул в лицо.

— Как хорошо, что у вас желтое платье, я заметил вас издали.

— Как хорошо, что вы меня нашли, я ведь не стала дожидаться вас у ворот.

— А почему? Вам неинтересна история Неверного Фомы?

— Вы ж ее не знаете.

— Вы правы, я не знаю почти ничего. Я даже никогда не слышал его имени, а на памятнике, если вы заметили, надписи нет. Зато я знаком с его матерью. Такая хрустящая от крахмального белья старушка. Она часто приходит на кладбище.

— Почему же она не поставит крест?

— Видите ли, этот юноша был художником, довольно посредственным, но, к сожалению, думающим. У меня есть несколько его работ, я их купил у старушки забавы ради. Так вот, среди них есть одна гравюрка, технически неплохо выполненная, но поразительно глупая, вернее, дурная. Там изображен земной шар в виде ма-а-аленькой точки под вопросительным знаком, причем для пущей убедительности маленькая точка утыкана крохотными кладбищенскими крестиками. На оборотной стороне какая-то зачеркнутая надпись. Мне удалось узнать, что памятник этот он заказал себе сам и завещал похоронить себя под знаком вопроса. Мать долго плакала, но не осмелилась ослушаться сына и поставить на могиле крест вместо этой загогульки.

— Постойте, так он сыграл с нами злую шутку: поставив знак вопроса, он действительно превратил земной шар в точку под загогулькой, включив таким образом всех нас в этот безвкусный символ человеческого богоборчества?

— Да, да... Сколь разнообразной и утонченной может быть человеческая глупость, не правда ли?

Я легко хохотала, несмотря на то, что обычно не могла смеяться без усилий.

— Меня зовут Александр.

— А по отчеству?

— Давайте обойдемся без отчества, хорошо?

— Хорошо! — сразу согласилась я.

— А вас зовут?

— Майя.

— Простите, дурацкое имя.

— Дурацкое.

— Вот что, Майя... ведь сегодня годовщина смерти моей жены. Мы с вами непременно должны устроить поминки. Пойдемте ко мне!

— Домой?

— Да нет, что вы... Мы пойдем ко мне на работу и там тихонечко выпьем бутылочку вина — да?

— Да. А кем вы работаете?

— Вы не поверите, дитя мое. Я библиотекарь.

— Просто библиотекарь?

— Нет, не просто. Я заведующий библиотекой.

— Вы не писатель? Вы похожи на писателя.

— Прошу вас, дорогая!

Александр пропустил меня вперед, и мы вошли в стеклянную дверь.

— Здесь я царь, собственно летом, когда жарко, книг никто не читает, и библиотека пуста. Писатель? Чтоб вам было не очень обидно — автор нескольких работ по библиографии. Вам не мешает книжный запах? Проходите.

Бесшумная библиотекарша — совсем молодая, но уже, как все библиотекарши, такая, что ее можно, например, взять за шкирку, посадить на полку рядом с книжками, и она будет сидеть там тихо, а болтать ногами не будет — поднялась при нашем появлении. Мне было очень приятно от шелкового шелеста моего платья — больше никаких звуков в зале не было, да и неоткуда им взяться.

— Никого нет? — спросил Александр.

— Нет, — тихо ответила девочка.

— Идемте! — обратился он ко мне, осторожно обнял меня за плечи и повел в глубь зала, за стеллажи. Там оказалась дверка, за дверкой узкий коридор, потом лестница вверх, еще один, едва освещенный слабыми лампочками, зал со стеллажами, еще коридор...

— Добро пожаловать — это мой кабинет.

Письменный стол был завален всякой рукописной всячиной, пишущая машинка стояла на нем криво, и еще мне бросились в глаза сразу три стакана с недопитым чаем: было видно, что один стакан, в котором утонула оса, был недопит вчера, другой — сегодня утром, а третий — не более двух часов назад. Стены были сплошь заняты книжными полками, так что ни для календаря, ни для портрета не оставалось места. Занавески на окне были желтые, почти как мое платье, только более теплого оттенка.

— Пожалуйста, садитесь в кресло.

— Благодарю вас.

— Одну минуту.

Он подошел к маленькому холодильнику, который стоял в углу, достал обещанную бутылку и, сдвинув бумаги в сторону, поставил ее на стол.

— Вы позволите снять пиджак?

— Да, пожалуйста.

Он похож не только на Тютчева, но еще и на немца — я невольно поискала глазами пианино, на котором надо играть какого-нибудь Шуберта.

— Мою жену звали Марина.

Он передал мне бокал, и при этом несильно пожал мою руку. Мне стало не по себе. Заметив это, он отошел поспешно, сел на стул и продолжал.

— Выпейте, непременно выпейте, а я вам кое-что расскажу... Ха-ха. Девочка, простите меня, вы просто по молодости не чувствуете отвратительного привкуса пошлости в нашей с вами беседе, поэтому я беру на себя смелость вас предупредить: мы оба ведем себя, как старые пошляки. Но вы не уходите, я рад, что это вас не смущает, и мне кажется, я могу рассчитывать на ваше внимание... Пейте и слушайте. Мою жену звали Марина, у нее были светлые волосы и высокий лоб, как у вас. Она была довольно умна, хотя склонна к экзальтации. Должно быть, ей следовало выйти замуж за писателя, потому что у нее был ярко выраженный литературный склад ума, а безоговорочная женственность не позволяла ей опуститься до того, чтобы самой приняться за сочинительство. Я достаточно понятно говорю? До меня у нее был другой муж... Что? Я вижу по вашему лицу, что вы подумали о глупом художнике под знаком вопроса. Нет, дитя мое, нет, это был бы уже сюжетец, а сюжетца не случилось... А впрочем, может быть, он был и художник, потому что когда я ее встретил, она, несмотря на молодость, показалась мне интеллектуально надломленной, как это бывает с чувствительными женщинами, в случае, если муж глупее, чем они сами или живет в совершенно чуждой системе понятий... Вы понимаете, в какой-то мере библиотекарь может заменить писателя, а в ее состоянии ей нужен был как раз библиотекарь. Мы жили хорошо. Родился ребенок.

Александр подошел, чтобы поцеловать мне руку. Когда он наклонился, я имела возможность убедиться, что у него все-таки нет лысины.

— Я даже понять не могу, что-то в вас такое... Впрочем, слушайте. Я в тот вечер работал дома, мне нужно было сделать кое-какие выписки, поэтому, когда в дверь позвонили, открывать пошла Марина, хотя обычно я это делаю сам. И вот я услышал легкий вскрик и, мне показалось, пистолетный выстрел. Я бросился в прихожую, но столкнулся с пятящейся назад Мариной, которую неизвестная женщина с пистолетным треском хлестала по щекам. Я схватил за плечи почему-то Марину, она молча извивалась в моих руках, а та громко кричала, и до меня не сразу дошел смысл ее слов... Она требовала... вернуть ей ее ребенка, которого моя жена якобы подменила своим, то есть нашим ребенком. Женщина была в истерике, я попытался напоить ее водой, но она выплеснула содержимое стакана мне в лицо. Тогда я ее ударил, достаточно больно для того, чтобы привести в чувство. Более всего меня поразило поведение Марины — ее лицо побагровело, но она молчала. Молчала она до тех пор, пока я не выпроводил из квартиры странную посетительницу. Поле битвы осталось за нами... Что ж вы не пьете? Допивайте же свое вино и попробуйте угадать, что было дальше...

Я выпила, но ничего не сказала.

— Хм... Она отошла к окну, взяла в руки занавеску — вот так — и тихо, с достоинством, сказала: "Ты знаешь, а я ведь действительно подменила ребенка." Я, признаться, подумал, что визит столь агрессивно настроенной незнакомки как-то повлиял на ее психику, лишив ее на время чувства реальности, но, представьте себе, она продолжала так же твердо и рассказала мало правдоподобную, однако насыщенную вполне достоверными деталями историю. По ее словам, это произошло в поликлинике, где наша дочка и дочка той дамы оказались на соседних столиках для пеленания. Марина поменяла детей местами, пока эта женщина разговаривала с медсестрой. Все произошло так быстро, что когда подлог был замечен, Марины уж и след простыл. "Не беспокойся, — сказала она мне, — никто все равно не поверит, что матери в голову придет отдать своего ребенка чужой тете... а себе взять чужого". Я достаточно хорошо знал свою жену, чтобы по некоторым признакам определить, что все рассказанное ею при полной немыслимости — чистая правда. "Значит, эта девочка — не наше дитя?" — "Нет," — ответила она как-то протяжно. "Да как же ты могла?" — закричал я и тут же потребовал, чтобы она немедленно разыскала ту женщину и вернула нашу дочь домой. "Нет," — так же протяжно ответила она. Я хотел добиться объяснений, но Марина молчала. Потом она вытерла лицо занавеской и проговорила тихо: "Я еще была на шестом месяце, когда решила — пусть лучше будет чужой ребенок". — "Но почему?" — "Так лучше". Я понял. Однако я ждал, что она одумается, пока еще можно что-то изменить, но я ошибся. Я пробовал найти через поликлинику ту женщину, но она тут же переехала на другую квартиру. Бедная Марина! Такое мог измыслить только ее исковерканный таинственными бесплотно-бесплодными переживаниями разум. Она была очень холодна и при этом вдохновенна.