Семен Экштут - Тютчев: Тайный советник и камергер

• Название: Тютчев: Тайный советник и камергер
• Автор: Семен Экштут
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03556-0

Семен Экштут, доктор философских наук, историк, неожиданно поставивший в центр жизнеописания Федора Тютчева его служебное поприще, свой оригинальный замысел объясняет так: показать, из какого житейского «сора», по слову Ахматовой, «растут стихи, не ведая стыда». Дипломат, не сумевший получить сколько-нибудь заметный пост, пророк, чья вещая сила не была оценена современниками, политический мыслитель, за долгую жизнь не нашедший времени привести в систему свои воззрения, поэт, издавший при жизни два небольших сборника, и то не по своей воле, сегодня Тютчев украшает собой первый ряд отечественных классиков. Стихи его разошлись на цитаты, а пророчества актуальны и ныне. Не обходит автор вниманием и семейные драмы, и сердечные перипетии поэта, как нельзя выразительнее подтверждающие его знаменитые строки: «Не верь, не верь поэту, дева; / Его своим ты не зови — / И пуще пламенного гнева / Страшись поэтовой любви!» Почему? Об этом и многом другом читатель узнает в книге.

---

«Вот уже около месяца как я в Турине, и этого времени было достаточно для составления мнения о нем, вероятно, окончательного. Как место службы, словом, как средство к существованию — Турин несомненно один из лучших служебных постов. Во-первых, что касается дел, то их нет. <…> Жалованье, не будучи значительным, все же составляет 8000 р., что же касается цен, то они таковы, что, обладая этой суммой в двойном размере, семья может кое-как просуществовать. Сверх того я имею надежду с будущей осени остаться поверенным в делах в течение целого года. Это положительная сторона дела. Но, как местопребывание, можно считать, что Турин — один из самых унылых и угрюмых городов, сотворенных Богом. Никакого общества. Дипломатический корпус малочислен, не объединен и, вопреки всем его усилиям, совершенно отчужден от местных жителей. Поэтому мало кто из дипломатических чиновников не почитает себя здесь в изгнании, — например, Обрезков, который — после пятилетнего пребывания здесь и несмотря на превосходные обеды, которые он дает, на три бала в неделю во время сезона, и на свою хорошенькую жену, — не смог привлечь достаточно народу, чтобы составить себе партию в вист. Так же обстоит дело со всеми его коллегами. Одним словом, в отношении общества и общительности, Турин совершенная противоположность Мюнхену. Но, повторяю, это, может статься, самый удобный способ заработать 8000 р. в год»{95}.

Этот довольно подробный отчет страдает одним существенным, но извинительным изъяном. В нем ничего не сказано о связи с Эрнестиной. В декабре 1837 года любовники встретились в Генуе. Встретились, чтобы, как им казалось, расстаться навсегда. Прощание оказалось долгим. «Впрочем, генуэзское прости в туринский период жизни Тютчева не было последним. За генуэзским последовало женевское прости»{96}. В марте 1838 года Федор Иванович и его возлюбленная вновь встретились в Женеве. В альбоме-гербарии Эрнестины сохранилась веточка из сада Вольтера в Фернее, недалеко от Женевы, сорванная 12 марта. Из Женевы Тютчев и Эрнестина уехали вместе. Федор Иванович проводил ее до баварского города Линдау. Здесь они простились. На сей раз разлука должна была стать окончательной: летом в Турин приезжала Элеонора с детьми…

Ее морское путешествие из Петербурга в Любек в мае 1838 года едва не закончилось трагически: в ночь на 19 мая, когда пароход «Николай 1» уже подходил к Любеку, на судне начался пожар. Нелли проявила удивительное самообладание, сохранившее жизнь ей и детям. Сгорел пароход, а с ним и багаж Тютчевых: «мы потеряли всё»{97}. Было от чего прийти в отчаяние. По личному распоряжению императора Элеоноре незамедлительно было выдано пособие в 200 золотых луидоров, а уже через два месяца после катастрофы в качестве дополнительного возмещения понесенных убытков Тютчев получил из Государственного казначейства еще 800 червонцев{98}. Но никто не мог вернуть здоровье его жене. Оно было окончательно подорвано, и 28 августа/9 сентября 1838 года Элеонора, вследствие простуды и пережитого нервного потрясения, скончалась. Тютчев провел подле гроба жены целую ночь и в несколько часов поседел от горя. Элеонору похоронили на кладбище в предместье Турина. На мраморной плите с именем усопшей были выбиты слова: «Она не придет более ко мне, но я иду к ней»{99}. Уход безутешного супруга в лучший из миров был отложен: узнав о горе возлюбленного, к нему незамедлительно приехала Эрнестина.

* * *

Наш герой был окружен всеобщим вниманием. Все жалели вдовца и, прекрасно понимая его беспомощность, готовы были сделать для него всё возможное и невозможное. Старший брат Николай решил разделить его горе: узнав о смерти Элеоноры, он подал прошение об отпуске и приехал к Федору Ивановичу. Престарелые родители Тютчева были готовы взять на себя заботу о внучках, оставшихся без матери. Они прекрасно понимали, что девочек нельзя оставить на попечении отца. В конечном счете было принято решение, что незамужняя сестра покойной и ее тетка возьмут племянниц к себе. У них девочки прожили первый год после смерти матери. В то время, когда родственники были озабочены дальнейшей судьбой детей, сам Федор Иванович надеялся поместить дочерей в Смольный институт, о чем и намекнул в личном письме министру иностранных дел графу Нессельроде:

«Что до меня… Граф, как ни горестно, как ни постыдно такое признание… я ни на что не способен, я сам ничто. Испытание не было соразмерно с моими силами… Я чувствую себя раздавленным… Я могу проливать слезы над этими несчастными детьми, но не могу их оберегать.

Но есть Бог и государь… Этому двойному покровительству поручаю я их… Пусть тот, кто несколько месяцев тому назад, после кораблекрушения, поддержал своей помощью мать и детей, теперь, что она их покинула, не отнимет своей десницы от этих трех осиротелых головок»{100}.

Горе не помешало Федору Ивановичу добросовестно исполнять свои обязанности дипломата. Посланник Обрезков уже вручил королю Сардинии отзывные грамоты, и на Тютчева было возложено исполнение должности поверенного в делах. Он почитал свое пребывание в Турине изгнанием, но его новый дипломатический ранг предоставлял возможность заявить о себе и своих способностях.

И он сполна воспользовался этой возможностью: за сравнительно короткий срок написал и отправил руководству министерства ряд депеш, записок, служебных и приватных писем{101}. Некогда князь Горчаков, приняв назначение на крайне незначительный дипломатический пост, открывающий, однако, простор для самостоятельной деятельности, сказал одному из своих друзей: «Это не важно, но значит поставить ногу в стремя»{102}. Став поверенным в делах при Сардинском дворе, Тютчев поставил ногу в стремя. Именно ему надлежало — до прибытия нового посланника и вручения последним верительных грамот — представлять в Турине особу министра иностранных дел Российской империи; посланник же представлял особу самого государя. Таков был дипломатический протокол.

В это время по Европе путешествовал великий князь Александр Николаевич. Узнав, что цесаревич прибыл в курортный итальянский город Комо, расположенный в соседнем Ломбардо-Венецианском королевстве, надворный советник и камергер высочайшего двора Тютчев присоединился к свите наследника российского престола. Великого князя сопровождал его воспитатель — поэт Василий Андреевич Жуковский, которому Федор Иванович был представлен еще в раннем детстве. Это представление состоялось, по прихотливой игре судьбы, в день рождения наследника. В феврале 1839 года Жуковский писал тетке поэта Надежде Николаевне Шереметевой: «Я прежде знал его ребенком, а теперь полюбил созревшим человеком… <…> Он человек необыкновенно гениальный и весьма добродушный, мне по сердцу»{103}.[14] Так впервые была озвучена мысль о гениальной одаренности Тютчева — и Жуковский способствовал его сближению со своим августейшим воспитанником. Личное знакомство с будущим императором Александром II стало для Федора Ивановича судьбоносным: великий князь «во время пребывания в Комо его очень полюбил»{104}, «был чрезвычайно к нему благосклонен и был так добр, что обещал свою протекцию в случае, если она понадобится»{105}. Министр иностранных дел, всегда чутко реагировавший на показания придворного барометра, мгновенно изменил отношение к своему подчиненному и посулил ему хорошее место в обозримом будущем. Чрезмерная склонность поэта к сердечным привязанностям помешала графу Карлу Васильевичу выполнить обещание.

Сопровождая великого князя во время его путешествия по Апеннинскому полуострову, камергер Тютчев в декабре 1838 года прибыл в Геную, где сначала встретился с братом Николаем, а через несколько дней — с Эрнестиной, приехавшей к нему из Парижа. Когда дипломат вернулся в Турин, она последовала за ним. С этого момента Федор Иванович и его возлюбленная уже не расставались.

Вскоре, 1/13 марта 1839 года, надворный советник Тютчев, действуя в рамках существовавшей тогда традиции, обратился к вице-канцлеру графу Нессельроде с просьбой разрешить вступить в новый брак. Не входя в подробные объяснения и адресуясь к «снисходительной доброте», великодушию и благосклонности министра, Федор Иванович одновременно попросил графа Карла Васильевича об отпуске на несколько месяцев. Он писал как светский человек, а не как чиновник и позволил себе в официальном письме сослаться на устное разрешение, еще зимой переданное ему светской знакомой (граф-де не имеет ничего против временной отлучки Тютчева с занимаемого поста). Между тем граф Нессельроде своим письмом от 17/22 апреля 1839 года, дав подчиненному разрешение на брак, отказал ему в отпуске. У министра были свои резоны: старший советник временно исполнял должность поверенного в делах, и нельзя было позволить, чтобы до прибытия нового посланника дипломатическая миссия оставалась без официальных лиц. Не дожидаясь письменного разрешения, дипломат покинул Турин. Его самовольная отлучка с занимаемого поста была не просто нарушением дисциплины, а серьезным должностным проступком и едва ли не преступлением: есть сведения, что Тютчев взял с собой дипломатические шифры и другие важные служебные документы, которые потерял «в суматохе свадьбы и путешествия»[15]. Существуют три различные версии того, что произошло.